Читаем без скачивания Тропою испытаний - Григорий Федосеев

-- Собака, -- шепотом произнес подошедший Василий Николаевич. -- Откуда она взялась?.. Да ведь это Бойка! Ей-богу, она!

Действительно, к нам мчалась Бойка. Кучум кинулся ей навстречу, мать и сын столкнулись и начали лизать друг другу морды. Затем Бойка, выгибая спину, прижимаясь к земле, ластясь, приблизилась к Василию Николаевичу. Не сводя с него умных глаз, она ждала хозяйской ласки. Растроганный Василий Николаевич присел перед собакой, губы его расплылись в улыбке.

-- Откуда ты взялась, дуреха? Соскучилась... -- ласково ворчит он, обнимая Бойку, которая льнет к нему, лезет мордой под телогрейку.

Сколько в этих движениях доверия и преданности!

Потом Бойка бросается и ко мне, ластится, тычется в лицо, повизгивает, но уже не так горячо.

-- Наши едут! -- кричит Александр Пресников, показывая на лес.

По следу Бойки на марь выходят на лыжах Геннадий, за ним Улукиткан ведет караван.

-- Радиостанцию везут -- наверно, срочное дело есть, -- говорит Мищенко, всматриваясь в приближающуюся группу.

-- Знамо дело, попусту не погнали бы оленей по такому снегу, -заключает Александр.

Наконец обоз подошел к палатке. Мы поздоровались.

-- Далеко ли бредете? -- спросил Василий Николаевич.

-- Человеку даны ноги, чтобы он долго не сидел на одном месте, -спокойно ответил Улукиткан.

-- Нет, вы только послушайте! -- воскликнул Геннадий. -- Остановились мы километрах в двух отсюда, за лесом, оленей отпустили, снег утоптали под палатку. А Улукиткан говорит:

"Однако, неладно таборимся -- наши близко ночуют". -- "Как-то ты узнал?" -- спрашиваю. "Дым, -- говорит, -- разве не слышишь?" Понюхал я воздух -- вроде ничем не пахнет. А он ругается: "Зачем с собой глухой нос напрасно таскаешь? Давай запрягать, ехать будем". Я стал было отговаривать его: дескать, может, только показалось тебе. А он свое: "Надо ехать". Запрягли, тронулись, я впереди. Выхожу на марь, смотрю -- действительно палатка стоит, дымок стелется; понюхал -- не пахнет. Когда уже вплотную подошел, только тут и учуял запах дыма... Вот ведь какой старик!

-- Мой нос, правильно, кругом слышит, а твой только насморк знает, -засмеялся Улукиткан и стал распрягать оленей.

-- Какие вести? -- нетерпеливо обращаюсь к Геннадию.

-- Спросите у него, -- ответил тот, кивнув головой на старика. -Поедем, говорит, к перевалу, как бы беды не случилось с нашими. Есть и неотложные радиограммы из штаба экспедиции.

Общими усилиями ставим для прибывших палатку, натягиваем антенну. Улукиткан привязывает на шею непокорным оленям чанхай -- круглую палку длиной примерно в три четверти метра, -- чтобы они не ушли далеко во время кормежки, и отпускает всех на пастбище. Животные табуном бросаются к распадку, на бегу тычут морды по уши в снег, нюхают, ищут ягель и, перегоняя друг друга, скрываются в лесу.

Из темных туч повалил снег. Все мы собрались в одной палатке. Запах отогретой одежды, портянок, свежей хвои мешается с запахом человеческого тела. Геннадий забился в дальний угол, стучит ключом, вызывая штаб. Улукиткан чистит свою старинную бердану.

Только теперь я рассмотрел это ружье, необычное для нашего времени. Ствол его сверху поржавел, внутри образовались глубокие раковины. Затвор явно не от берданы, без выбрасывателя, в гнезде не держится, и Улукиткан носит его в кармане завернутым в тряпочку или привязывает тонким ремешком к спусковой скобе. Ложе стесано донельзя, сбито гвоздями, стянуто проволокой и жестью от консервной банки, к тому же его край еще и обгорел. По всему видно, что ружье прошло вместе со стариком длинный и тяжелый путь, бывало в огне, под дождями и бурями. Оно, несомненно, знало много и удач и промахов. Поржавевшее, горбатое, в латках, оно внешне даже похоже на самого хозяина. Видно, живут они неразлучно, одной судьбой связанные. Ложе берданы исписано разными иероглифами -- тут и веточки, и крестики, и рожки, и кружочки, и много других знаков, смысл которых понятен только старику. Они, несомненно, обозначают какие-то знаменательные события, охотничьи приметы и трофеи Улукиткана. Словом, это своеобразная летопись охотника-эвенка.

Старик, порывшись в потке, достал кабарожью берцовую кость, раздробил ее ножом, выскреб мозг и стал им смазывать сверху бердану. В его движениях -- доверчивая любовь к этому немому другу, разделившему с ним более полувека жизни.

-- Дай-ка я по твоей бердане протирочкой пройдусь да кипяточком нутро сполосну, тогда она иначе у тебя заговорит! -- предложил Улукиткану Василий Николаевич.

-- Однако, не нужно, Василий: фарта (*Фарт -- удача, счастье) не будет. Старому оленю хоть три раза в год шерсть меняй, все одно не помолодеет!

-- Как ты не боишься с ним охотиться? Задерет тебя когда-нибудь медведь, -- сказал Мищенко, с удивлением разглядывая ружье.

-- Привычно. Когда стреляю, немножко глаза закрою, а чтоб не отбросило -- лучше спиной к дереву прислониться.

-- Значит, было уже?

-- У-у, сколько раз! Мое ружье привычка шибко худой: то осечку даст, то пулю не туда бросит, все равно что старый люди...

-- Ты бы сменил его -- теперь хорошие ружья есть, чего мучаешься...

Улукиткан бросил на Мищенко недоуменный взгляд:

-- Эко мучаюсь -- зря говоришь, Василь. Ево характер я хорошо знаю, меня не обманет. Новых ружей много, это правда, да не нужно -- это лучше.

И старик, отодвинувшись от печки, еще долго возился с берданой.

Над ущельем ночь, свежая, темная, чуть туманная. Черное небо прорезают огнистыми полосками падающие звезды, и на постаревший от бурь лес бесшумно падает иглистый иней. Вдали тускло белеют хребты. В застывшей тишине четко отдаются осторожные шаги оленей. А над палаткой, словно привидения, склонились таинственно выбеленные морозом ели. Мысли не дают уснуть. Почти физически ощущаешь, как в тебе копится сила. Именно в эти безмятежные весенние ночи и зарождаются смелые планы, хорошие чувства.

К утру разыгрался буран. Взбунтовались дикие силы природы. Застонала тайга, не выдерживая порывов холодного ветра. Черные тучи легли на горы, еще более суровым стал северный пейзаж.

Весь день у меня ушел на переговоры со штабом и с подразделениями, затерявшимися на территории этого безлюдного края. Мы пробудем здесь еще два дня, чтобы получить ответы на свои радиограммы.

А ветер шумит, качая тайгу и хлопая бортами палатки. Улукиткан предлагает пойти завтра на охоту. Он видел недалеко от стоянки свежий след крупного быка-сокжоя. Но погода не унимается.

Необычно длинным кажется в безделье день. У всех скучные лица, за палаткой вечерний сумрак.

-- Ветер крутит -- это хорошо, -- говорит Улукиткан.

-- К погоде, что ли? -- спросил я, с надеждой посмотрев в дальний угол палатки, где сидел старик за починкой олочей.

Он приподнял голову, помигал, глядя на свет маленькими мудрыми глазами, и почесал в раздумье затылок.

-- Когда ухо слышит шаги зверя, по ним можно догадаться, кто идет: сохатый или медведь. Если глаза смотрят на тучу, они должны знать, что не из каждой падает дождь. Вот послушай, как шумит тайга. Только хорошо слушай, она не обманет.

Улукиткан отбросил в сторону олочи и, обняв руками согнутые в коленях ноги, повернул голову к выходу.

Мы все прислушались: лес шумит и шумит, как в мелководье далекий перекат. Из глубины его нет-нет да и прорвется затяжной гул, будто где-то близко вода прорвала плотину и ринулась вниз.

Старик сидит с закрытыми глазами, плотно сжав губы. Кажется, только ему одному тайга и поведала свои думы, только ему и понятен этот шум старого леса.

-- Слушайте, -- вдруг прервал молчание Улукиткан и, открыв глаза, таинственно показал рукой в сторону леса. -- Ветер кончился, а он все шумит, хорошо шумит, как будто молодой стал. Это к погоде.

Старик выпрямился, разогнул спину и легко вздохнул, словно сбросил с себя тяжесть.

За палаткой качалась тайга. Стонали отжившие лесины. Гуще сыпал последний снег.

Старик долго смотрел мне в лицо.

-- Надо понимай, что слышит ухо. Зачем напрасно таскаешь его? -- сказал он уже спокойно. -- Разве не знаешь, что перед бурей или стужей тайга стонет, как старый люди? Худо ей тогда, ой, как худо! Ломается она, мерзнет, пропадает. А перед солнечным днем шумит она славно, далеко слышно. Вот и сейчас: снег падает, кругом туман, а лес веселый, хороший, погода близко -это надо знать.

В палатке стало совсем тихо, никто не шевелиться. Теперь, кажется, и я слышу, как широко, вольно шумит лес, словно река в половодье, но ветра почти нет. Слышен даже шорох сомкнутых крон и шелест падающего снега. Старик действительно прав -- будет перемена погода, только этим и можно объяснить чистоту звука.

"Как легко и хорошо ему жить среди родной и понятной ему природы!" -позавидовал я, взглянув на старика, маленьким комочком прижавшегося в углу палатки.

Рано утром меня разбудил Улукиткан. Я встаю, одеваюсь, пью чай, и мы покидаем лагерь. За плечами рюкзаки и ружья. Из-за пологих гор брызнул рассвет. Оконтурился далекий горизонт, расступились отроги, поредела тайга. Идем неторопливо. Лыжи шумно крошат наст.