Читаем без скачивания Начало пути - Алан Силлитоу

— Кстати, у меня для вас счет, — сказал он мне вслед, когда я повернул к выходу. — Все подсчитано.

— Я как раз в банк, — сказал я. — Расплачусь, когда приду. Он улыбнулся.

— Спеху нет. Но он готов, так что можете спросить в любую минуту.

Я посмеялся над его добродушием, а он пожелал мне удачи. И тут у меня выскользнула газета.

Я жутко сдрейфил, но виду не подал. На мне столько всего было надето, я весил, наверно, чуть не полтонны и потому просто взял да и запихнул ее ногой под вешалку.

— Все равно она вчерашняя.

А он ничего не заметил и теперь вскинул на меня глаза:

— Что вы сказали?

— Какое холодное утро.

— Мороз, — заметил он. — Говорят, зима будет суровая.

В первом же писчебумажном магазине я купил оберточную бумагу и шпагат — решил зайти потом в уборную, снять с себя все лишнее и аккуратно завернуть. К метро я пришел после десяти, и Кундта уже не было. Кундт такой, он ждать не станет — ему время дорого. Его суденышко подхвачено бурей — и нет у него ни минуты передышки. Он вынашивал и обдумывал хитрый распорядок своей жизни, бездельной и бестолковой, наверно, как ни у кого во всем Лондоне, и каждое ее мгновение у него на счету, каждое полно смысла — да, можно не беспокоиться, что он помешает мне, и, точно заводная кукла, я двинулся к схеме линий метро.

Я доехал до Лестер-сквер и всю дорогу стоял, так как вагон был битком набит. Поднять руку и ухватиться за ремень я тоже не мог, и когда поезд останавливался и вновь трогался с места, меня кидало из стороны в сторону, и какой-то тип в котелке стал кричать, будто я толкаю его нарочно.

— В морду захотел? Так пошли со мной, когда выйду, — сказал я. — А нет — заткни хайло.

Он смерил меня взглядом, но, видно, решил не связываться, и слава богу — я был скован по рукам и ногам, он мог повалить меня одним мизинцем.

Из мужской уборной я вышел с большим свертком, одетый как всегда зимой, а казалось мне, будто одеяние мое из папиросной бумаги. У меня зуб на зуб не попадал, и я шел самым скорым шагом, хотя идти было некуда.

Только что две пары белья защищали меня, а теперь я снова вернулся из космоса на землю — младенцем, которого распеленали в трескучий мороз. Я зашел в телефонную будку и набрал номер. Ответил мне детский голос:

— Кто говорит?

— Позови Бриджит, — сказал я.

— Ее нет.

— Слушай, Смог, ты же знаешь, кто это говорит. Позови-ка её. Он засмеялся, и трубка брякнулась на столик. Когда подошла Бриджит, я спросил, как насчет сегодняшнего вечера.

— Они будут дома, — сказала она, — давай где-нибудь встретимся.

— Приходи к «Крэмборну», ровно в шесть. Я обедаю с матерью. Будем решать, как быть с Элфи. Он спалил консервный завод и потопил лодку. На этот раз она хочет надеть на него смирительную рубашку, но я попытаюсь ее отговорить. Это не по мне. Да, кстати, я теперь в другой гостинице. Мать явилась вчера вечером и заставила меня переехать. Сказала, моя гостиница чересчур убогая. Мне там нравилось, но что поделаешь?

— Вот это жизнь! — вздохнула Бриджит. — Ну, надо кончать, а то тут Смог лягается. Он сует заколку в электрическую розетку.

В трубке щелкнуло, разговор был окончен.

С той минуты, как я снова похудел, дышать и ходить стало легче. Когда в тесной кабинке уборной я стягивал с себя лишние одежки у меня было такое чувство, будто я вновь родился на свет, узнал наконец истинную цену свободе. Я перестал быть толстым, снова вступил в братство тонких, мог быстро, свободно шагать по улицам. Я забрел в Сохо, прошел мимо «Клевера». Однажды, месяц назад, я уже заходил сюда, надеялся увидеть знакомую дружелюбную морду Билла Строу, но тут его и духу не было — человека с таким именем никто знать не знал. Я, конечно, с самого начала не верил, что он и правда Билл Строу: надо быть круглым дураком, чтоб при таком прошлом назваться настоящим именем. Конечно же, он, как и я, живет под покровом своих легкомысленных врак, но сочиняет их лишь для того, чтобы другим людям легче было его понять. Он не прячется за свои враки, наоборот, с их помощью объясняет самого себя, но чтоб вступить на этот путь, надо прежде всего назваться вымышленным именем.

Я не искал его, просто шел мимо и заглянул, а через него вспомнил и про Большой северный тракт. Как-то ночью мне приснилось наше путешествие на машине: с десятком разных людей я ехал в допотопном экскурсионном автобусе, а Клод Моггерхэнгер летел над нами в своем личном серебристом бомбардировщике и то и дело пикировал на нас, и в конце концов все мы разбежались по полю, а обломки нашего шарабана пылали посреди дороги. Этот дурной сон будто хотел окончательно отодвинуть в прошлое ту поездку из Ноттингема в Лондон, и казалось, только через такой вот нелепый кошмар и можно как-то понять сумасшедший сегодняшний день.

Я прихлебывал черный кофе и думал, в какую бы киношку пойти вздремнуть до встречи с Бриджит. Но что-то неохота было сидеть среди жареных кукурузных зерен, плевков, окурков, и я пошел опять шататься по улицам. Когда денег у меня куры не клевали, я не решался сойти вниз по ступенькам стриптиз-клуба, а вот теперь, когда у меня оставалось всего ничего, я смело внес вступительный взнос, заплатил за вход и уселся; тут было еще десятка два усталых мужчин, которым негде посидеть передохнуть, больше все пожилые или иностранные туристы, которым здесь порастрясут карманы. Ко мне стала подъезжать проститутка — хотела выставить меня на выпивку, но я и не глядел на нее, ждал, когда начнется представление. Публика ворчала и шаркала ногами, а заправилы этого злачного местечка не теряли надежды, что народу прибудет. Вот еще какой-то молодчик нехотя спустился по лестнице, и тут из скрытого усилителя грянула музыка и занавес раздвинулся. На заднике была надпись: «Мисс Фелисити Лэш. Искусство красоты для мужчин и женщин». Какой-то мужчина из публики громко ухнул от восторга, и на сцене появилась немолодая женщина, одетая по моде столетней давности. У стены стояла кровать, женщина аккуратно разгладила покрывало и стала раздеваться.

Я помирал со скуки и охотно ушел бы, да податься было некуда. По-моему, такое представление скорее для женщин, чем для мужчин, и все-таки мужчинам, которые сидели в зале, оно доставило кой-какое удовольствие. Во втором отделении чинная девица читала книгу, скорее всего Библию, но, похоже, ее мысли, как говорится, заняты были другим: в нескольких шагах, в противоположном конце комнаты, мужчина и женщина раздевали друг дружку. Зрелище это все больше и больше возбуждало девицу — и в конце концов она захлопнула книгу…

Во всем представлении меня заинтересовала только женщина из той парочки, что раздевала друг дружку, я наверняка видел ее прежде — и не так давно. Это была Джун — та самая, что провела несколько часов в моей машине, когда я ехал по Большому северному тракту. Меня даже пот прошиб, когда я ее узнал, и я едва дождался конца представления. Наконец зажгли свет, я подозвал одного из официантов и сказал — хочу угостить стаканчиком эту замечательную артистку. Он сказал, он ей передаст и она выйдет, но, может, пока что я ему тоже поднесу? Я посоветовал ему убираться ко всем чертям, а он ответил: как бы не так. Тогда я предложил: выйдем, мол, на минутку на улицу, там разберемся, но он пропустил мое приглашение мимо ушей и сказал — если такое мое настроение, он, пожалуй, обойдется без выпивки, а мисс Бут он, так и быть, позовет, и на мои слова он не обижается, потому как он теперь видит — я из здешних парней, по разговору ясно.

Джун вышла из-за портьеры, и он подвел ее ко мне. Она вмиг меня узнала.

— Вон что, — сказала она, — а я-то думала, какой-нибудь миллионер меня сейчас озолотит.

— Надеюсь, вы оклемались после нашей поездки, — сказал я.

— Почти, — со смехом ответила она. — Но я целую неделю была не в себе.

Я прямо обрадовался ей, честное слово, будто старому товарищу, с которым мы вместе глядели в глаза смерти. Джун была последней былинкой, запах которой я вдохнул на севере, и первым цветком, который я углядел в Лондоне — не считая голландского тюльпана, именуемого Бриджит. Ее темные волосы были зачесаны назад, разделены на пробор и схвачены двумя лентами; блуза на талии завязана узлом, и между ней и короткой юбчонкой виднелась полоска голого тела.

— Как дочка? — спросил я.

— Она прелесть. Ходит в школу в Кэмден-таун. Моя подружка, с которой мы живем в одной квартире, встречает ее после обеда, а утром я отвожу ее дочку и свою. Очень удобно.

— Толково. Моя мать тоже такая. Еще и сейчас работает на фабрике.

— Скоро опять мой выход, — сказала Джун. — Но вы еще побудьте здесь. Я скажу хозяину, что вы мой знакомый. В эти часы у нас не слишком много народу.

— Кстати, — сказал я, покуда она еще не исчезла, — а как дела у Билла Строу?

Она поглядела на меня огромными глазищами.

— У кого?