Читаем без скачивания Уютная душа - Мария Воронова

Дмитрий Дмитриевич методично срезал кожуру с картофелины, по давней привычке стараясь, чтобы она сходила непрерывной спиралью. Розенберг, вполголоса матерясь, разделывал курицу. Готовые куски он, к изумлению гостя, покидал в обычную трехлитровую стеклянную банку, положил туда же луку, помидоров, специй, налил чуть-чуть воды и засунул банку в духовку.

— Получается дивно, — пояснил он. — Главное, в горячую духовку не ставить, чтобы банка не лопнула. А так — ни проверять не надо, ни соусом поливать. Красота!

Тут Розенбергу позвонил дежурный врач, и Яша долго растолковывал ему, что делать во время вечернего обхода. Потом в сердцах бросил трубку прямо на кухонный стол и повернулся к Миллеру.

— Другой раз как подумаю, на что трачу свой талант, прямо тошно становится! Бывает, целый день проколупаешься, под микроскопом сосудики сшиваешь, и ради чего? Ты спасаешь людям жизни, а я? Куча бабок, вагон сил тратятся только для того, чтобы какая-нибудь мымра выглядела на десять лет моложе. Зачем? Конечно, артисткам это надо для работы, лицо — их главный инструмент. Но когда я вижу дам, не будем говорить старых, но, во всяком случае, пришедших в шоу-бизнес очень и очень давно, с физиями двадцатилетних девочек, я воздаю должное не их таланту, а мастерству их пластического хирурга.

Миллер дочистил картошку и теперь тщательно промывал ее под краном, высматривая глазки. Дома он не подвергал клубни такой тщательной обработке, но в гостях следовало показать себя аккуратным человеком.

— Ладно тебе, Яша. Все мы в какие-то периоды жизни считаем свою работу бессмысленной. Иногда даже вредной.

— Как специалист, я долго думал, почему после пластики лицо всегда становится похожим на маску. Пытался разработать новые методики, чтобы этого избежать. Считал, что при операции обязательно нарушается кровообращение в тканях, и накладывал дополнительные сосудистые анастомозы[11]. Думал, что страдает иннервация[12], и самым тщательным образом изучил варианты прохождения нервов лица. А потом понял, что хирургия тут ни при чем.

Миллер фыркнул. Очень логично: сначала натянуть человеку кожу на черепе, а потом утверждать, что хирургия ни при чем!

— Правда, Дима. Тело — это всего лишь вместилище нашей души. И все наши действия, движения — результат ее работы. Это душа заставляет наши руки трудиться, или ласкать детей, или воровать. Наш рот — улыбаться или говорить гадости. И глаза наши смотрят на то, что хочет видеть душа Память о наших движениях остается в морщинках, в мозолях, и создает вокруг нас некое информационное поле, отражение нашей души, ауру, что ли… А пластическая операция уничтожает эту ауру.

— Да вы, батенька, философ.

— Я, батенька, просто нормальный человек. Пластическая хирургия — это не горячий камень. Помнишь, в школе мы проходили рассказ Аркадия Гайдара — кстати, неплохой был писатель, — там дети нашли в болоте камень, дотронувшись до которого можно начать жизнь сначала? Так вот, сделав подтяжку, ты не возвращаешься на десять лет назад. Все воспоминания и все проблемы остаются при тебе. О, родился экспромт:

Накачала силикона я и в задницу и в грудь,Для того чтоб всем мужчинам озарять их скорбный путь.Эй, девчонки, зажигаем! Ботокс в губках и во лбу —Все разгладились морщины и извилины в мозгу!

— Неоригинально. Помнишь, у Высоцкого: и ветер дул, и распрямлял нам кудри, и распрямлял извилины в мозгу.

— Владимир Семенович плохого не посоветует.

— А ты только глумливые стишки пишешь? На серьезные темы не пробовал творить? Про любовь, например?

Яша ухмыльнулся:

— Что ты, эта ниша на рынке давно уже занята. Конкуренция ого-го какая! Впрочем… Один раз написал, когда Олю уговаривал замуж выйти. Она долго не хотела, разница в возрасте ее смущала. Оля верила мне, она никогда не считала, как многие, что я ради квартиры и прописки на ней женюсь. Но она думала, что я с возрастом разлюблю ее. И я написал ей стихи. Наверное, можно тебе прочесть.

…Обнять тебя, прижать к себе покрепче,Уткнуть нос в грудь тебе и слушать чуть дышаТвой каждый вздох, стук сердца в грудной клетке,Как спит уютная, спокойная твоя душа, —

закончил автор длинное стихотворение и, чтобы скрыть смущение, предложил, не выдержав паузы: — Давай тесто заквасим. Милка завтра пирожков налепит…

— Я тесто не умею, — признался Миллер.

В юности, будучи вынужден кормить мать и сестру, он выучился неплохо готовить, но тесто так и осталось для него тайной за семью печатями.

— Сейчас научу. Слава Богу, освоил кулинарию за годы семейной жизни. Моя-то Ольга Алексеевна, бедняга, умела только консервную банку открыть. Есть много разных вариантов теста, но один получается всегда. Только дрожжи надо не сухие, а обычные, но их сейчас не вдруг купишь.

Розенберг полез в морозильную камеру за дрожжами, а Дмитрий Дмитриевич открыл окно и закурил.

«Как спит уютная, спокойная твоя душа…» Бесхитростные, не слишком складные Яшины вирши отчего-то растрогали его. Пожалуй, именно так он думал о Тане. Может быть, попросить у Яши авторские права и отослать ей эти стихи?

— Ура! Нашлись! — Розенберг потряс перед его носом серебристой пачкой. — Сейчас замутим! Сразу разделим обязанности. Я замесю… замешу… короче, сделаю тесто, а ты ночью его спустишь.

— Не понял?

— Палкой проткнешь, чтобы оно осело. — Розенберг посмотрел на часы. — Первый раз, в десять вечера, я, так и быть, сам сделаю, а тебе достается сущий пустячок — в три часа ночи. Сразу будильник поставь, чтобы не проспать.

— А может, лучше я, так и быть, в десять часов? — безнадежно спросил Миллер, выставляя время в мобильном телефоне.

Яша фыркнул и принялся яростно кромсать замороженную палочку дрожжей. Разрубив ее на мелкие кусочки, он налил в миску немного теплой воды и посыпал сверху сахаром.

— Сейчас распустится. — Он с грохотом вытащил из буфета здоровенную кастрюлю и вылил в нее литровый пакет молока.

Миллеру была вручена маленькая кастрюлька, пачка масла и дано указание: плавить масло на медленном огне. Сам Розенберг подогревал молоко, орудуя, к изумлению Миллера, в кастрюле прямо рукой.

— Как только почувствуешь, что молоко стало таким же теплым, как твоя рука, лей туда масло, — пояснил он и отобрал у друга кастрюльку. — В чуть теплую смесь вводим дрожжи. Потом стакан сахара. А потом в два приема два кило муки.

Он все это проделал, не переставая крутить в кастрюле рукой.

— Получается жидковато, и тут важно не поддаться соблазну добавить муки. Этого нельзя делать ни при каких обстоятельствах!