Читаем без скачивания 1918 год на Украине - Сергей Волков

Дисциплина отдела моего была на должной высоте. Знаю, что так же было в отделе Гревса и, вероятно, в других отделах дружины Кирпичева, зато разные «отряды», в огромном числе расплодившиеся по инициативе отдельных лиц, были чрезвычайно распущены. Помнится, что мне пришлось очень крупно поговорить с начальником одного «отряда», появившегося на моем участке и устроившего загул с дамами. Но решительных мер принимать не пришлось, так как отряд этот ушел в неизвестном направлении.

Особенное внимание обратил и на несение ночью службы сторожевого охранения, для чего каждую ночь в сопровождении одного или двух офицеров обходил все посты и заставы. Жили же мы все скученно в каком-то большом здании, кажется школе.

30 ноября в деревню мою прибыла и в ней расположилась немецкая кавалерия. Цель ее прибытия заключалась в том, чтобы оградить Киев от вторжения петлюровских банд, что достигалось одним фактом присутствия немцев на линии фронта. Появление на больших сытых конях всадников, прекрасно одетых и вооруженных, произвело на нас большое впечатление, и рядом с ними мы ярко ощущали свое бессилие и бедность нашего вооружения. Расположились немцы в лучших домах, потребовали очищения занятого нами здания и на протесты наши внимания не обращали. Они были хозяева, и нам оставалось слушаться и подчиняться.

Совместная наша жизнь продолжалась, однако, недолго, да и смысла не имела. В памяти моей не сохранилось никаких интересных эпизодов, относящихся к этому периоду. Вскоре мы были отозваны с линии фронта, и я со своим отделом вернулся на Подол.

Здесь, на Подоле, провел я последние две недели киевской эпопеи, и период этот ничем не ознаменовался. Порядок на Подоле не нарушался, и большинство офицеров ночевало дома. Попытки мои получить в свое распоряжение автомобиль успехом не увенчались, а был он мне крайне необходим, как для поездок на Прорезную, так и для объезда вверенного мне района.

Вопрос контрразведки, вопрос ограждения нас от проникновения в нашу среду петлюровских агентов поставлен был из рук вон плохо. Можно сказать, что контрразведки просто не существовало. При принятии мною первого отдела в его составе было несколько штатских, так как в принципе в дружину принимались и не военные, при условии, конечно, проверки их политической благонадежности. Но как было проверить? Кроме того, наличие штатских в нашей среде давало посторонним возможность проникать в наше помещение, не обращая на себя внимания, и я раз застал обедающим в нашей столовой совершенно мне незнакомую личность. Бумаг никаких он предъявить не мог, и его следовало бы арестовать. Но, арестовав, что было с ним делать? И какое предъявить обвинение? Я ограничился тем, что приказал ему убраться. Когда же несколько дней спустя встретил этого типа в штабе дружины, то сообщил кому следует, хотя он, увидав меня, поспешил скрыться, и задержать его не удалось. Когда после занятия петлюровцами Киева часть офицеров оказалась арестованной в Педагогическом музее, эта личность туда явилась и потребовала полковника Хитрово. К нему вывели моего брата Александра. [83] «Нет, – говорит, – не тот». Брат мой, Михаил, [84] тоже оказался «не тем», и их оставили в покое. Мне это стало известно и заставило ускорить отъезд из Киева. Но я забегаю вперед.

С начала декабря положение в Киеве явно ухудшилось, и ухудшение это не было результатом неудачных боев и проигранных сражений. Никто не сражался, Киев же держался потому, что окрестные деревни заняты были немцами, одно присутствие которых исключало возможность боев. Но как-то само собою все разваливалось и окончательно рухнуло, когда немцы вернулись в город. У них тоже существовали уже комитеты, с которыми командный состав вынужден был считаться.

Графа Келлера на посту главнокомандующего сменил генерал Долгоруков, но это ничего не изменило.

13 декабря стало ясно, что дело плохо, и вечером получено было распоряжение выслать в штаб дружины приемщика за деньгами и немедленно выплатить всем жалованье за декабрь. Благодарить за это нужно было Линевича, заведующего хозяйством дружины, благодаря настойчивости которого удалось получить из казначейства нужные средства. Мой казначей засел немедленно за работу и всю ночь выплачивал, так что к утру все без исключения чины отдела получили то, что им причиталось.

Утром 14 декабря по телефону передали приказ – всем отделам стягиваться на сборный пункт в Педагогический музей, находившийся в центре города. Зачем, в приказе не говорилось. И как-то сразу после этого распоряжения связь со штабом прекратилась. Посланный офицер доложил, что в штабе вообще никого больше нет, помещение пусто и на Прорезной в большом количестве валяются брошенные бумаги. Стало ясно, что все рухнуло и нужно принимать какое-то решение. Но какое?

Почти все офицеры первого отдела собраны были на Подоле. Вскоре же мне пришли сообщить, что на площадь прибывают офицеры других отделов и среди них ведутся разговоры о необходимости переправиться по Дарницкому мосту через Днепр и идти походным порядком на Дон. Осуществимо ли это было?

Само собою разумеется, что с тем, чем я располагал, об этом не приходилось и думать. Могло ли осуществить это высшее командование, сказать трудно. Положение было очень сложное, и прежде всего для этого нужно было окончательно сдать в архив самостийность и двигаться на Дон с тем, чтобы, прибыв туда, подчиниться Добровольческой армии и восприять ее идеологию. Способен ли был на это гетман и его окружение? Думаю, что нет. Затем нужно было заранее начать подготовку к походу, чего сделано не было, назначение же сборного пункта не на Подоле, на пути к мосту через Днепр, а в центре города, с несомненностью указывало на то, что вывод войск из Киева не входил в намерение главного командования. И непонятно было, зачем нас туда звали.

По свидетельству одного из участников этих событий, решение стягиваться в Педагогический музей носило чисто случайный характер и принято было в штабе Кирпичева утром 14 декабря по предложению офицеров второго отдела (полковника Крейтона). Констатировав невозможность ухода на Дон, решив, что разойтись по домам, то есть распылиться, невозможно, офицеры этого отдела предложили Кирпичеву собрать всех в какое-нибудь центральное место, после чего начать переговоры через «представителей думы». Так и решили и сборным пунктом выбрали Педагогический музей, куда и пошли.

Всего этого, конечно, я не знал. Нужно было либо немедленно всех распустить по домам, либо идти на сборный пункт, и так как распылиться никогда не было поздно, то я и решил предварительно выяснить, что происходит в музее. День в декабре очень короткий. Пока стягивались к штабу все разбросанные по Подолу посты, пока выяснилась невозможность связаться со штабом дружины и пока достали повозки, на которые погрузили пулеметы, патроны и все имевшееся у нас имущество, стало смеркаться.

С мерами охранения, с головным отрядом, дозорами и небольшим арьергардом двинулись мы в путь. В гору поднялись благополучно. Настроение нервное. Кто-то из идущих впереди выстрелил и ранил своего же. При подходе к одному из перекрестков, недалеко от музея, дозоры остановились. Я вышел вперед посмотреть, что случилось. Темно. На перекрестке горит костер, около которого грелись какие-то люди. Присматриваюсь, вижу: солдаты. «Кто такие?» – «Сечевики!», иными словами – петлюровцы. «А вы кто такие?» – «Свои». Но, сказавши это, я поспешил отойти дальше. Разведка, высланная в разные стороны, с несомненностью выяснила, что весь город занят петлюровцами и мы являемся единственной добровольческой частью, не сложившей оружия и не попавшей в музей. Идти туда бессмысленно и едва ли возможно. Оставалось разойтись по домам, что мы и сделали. Должен признать, что к моменту принятия этого решения в строю оставалось ничтожное количество офицеров. Отдел понемногу растаял.

Последующие дни нам с женой пришлось скрываться, постоянно меняя квартиры. Сшил я себе штатское платье и днем не выходил. Знал, что меня ищут, что граф Келлер вместе со своим адъютантом полковником Пантелеевым [85] убиты на следующий день после прихода петлюровцев, что в Педагогический музей брошена была бомба и что только присутствие немцев спасло находившихся там офицеров от самосуда. Благодаря самоотверженной работе Красного Креста, а также жен и сестер арестованных их понемногу удавалось освобождать, и они спешили покинуть Киев.

Нужно было и мне уезжать, и так как едущим в Одессу чинили большие затруднения, то я решил ехать в Екатеринослав, раздобыв удостоверение киевской городской управы о том, что я техник, командируемый для закупки нефти, мазута и других материалов для нужд города Киева.

До Екатеринослава добрался благополучно, но на следующий день город оказался во власти Махно и в моей гостинице матросами был произведен поголовный обыск. Спас меня паспорт, выданный 11 октября в управлении орловской городской милиции. В графе, касающейся воинской повинности, значилось: «Уволен вовсе от военной службы», фраза вполне матроса удовлетворившая.