Читаем без скачивания Колдунья - Филиппа Грегори

Элис повернулась и, с трудом волоча ноги, двинулась к кухонной двери.

— Теперь ты глубоко завязла, — тихо проговорил Хьюго как бы самому себе. — Глубоко завязла, моя маленькая Элис.

А она толкнула дверь и побежала через вестибюль к большому залу.

Двенадцать ночей она не могла уснуть, ожидая первых проблесков рассвета, который не очень торопился наступить в это зимнее время. Двенадцать дней она как в тумане исполняла работу для старого лорда, писала то, что он приказывал, не понимая смысла. Она собирала для него травы, толкла их или делала отвары, в зависимости от их силы. Сидела в покоях леди Кэтрин, кивала и улыбалась, когда дамы приглашали ее к беседе.

На двенадцать дней она погрузилась в безбрежную реку мрака и полного смятения. Никогда еще она так не нуждалась в спокойной уверенности матушки Хильдебранды. Никогда не испытывала такой потребности в размеренной монастырской жизни. Двенадцать дней Элис бродила по замку как призрак, а при звуках хлопнувшей двери и веселого свиста Хьюго ее охватывал трепет, словно от лихорадки.

Однажды, когда она стояла у ворот замка, он верхом возвращался с охоты, без шляпы, которую, должно быть, сдуло ветром на болотах; лицо его так и сияло. Увидев девушку, он спрыгнул с лошади и швырнул поводья одному из слуг.

— Я привез тебе великолепный обед, Элис, — радостно сообщил он. — Завалил дикого кабана! Его нафаршируют, а голову принесут и положат к твоим ногам. Ты будешь есть вкусное мясо с темным соусом и хрустеть поджаристой корочкой, моя Элис.

Девушка судорожно сжала корзинку и, едва дыша, ответила:

— У меня сейчас пост. Сегодня день памяти апостола Андрея Первозванного, милорд. В этот день я не ем мяса.

Он беззаботно рассмеялся, словно для него все это не имело никакого значения.

— Какая чушь! Ах, Элис, Элис, да забудь ты про эти старые глупые байки, в них давно уже никто не верит. Захотелось рыбы — ешь рыбу. Проголодалась — ешь мясо. Целый день я мотался в седле, гонялся за кабаном, а ты нос воротишь и отказываешься со мной отобедать. У Элис задрожали руки; она еще сильней вцепилась в корзинку.

— Вы должны простить меня, — начала она. — Я…

Вдруг позади раздался громкий предупреждающий крик, в узкие ворота въехала повозка. Хьюго подался вперед и ладонями схватил Элис за голову. Девушка отшатнулась, прижалась к стене и почувствовала, как на нее навалилось его горячее тело. Корсаж служил ей панцирем, остроконечный капюшон — шлемом. Но и сквозь одежду она ощутила жар Хьюго. Его чистое белье пахло свежестью, смешанной с острым запахом пота. Коленом он прижался к ее ногам, его раздувшийся гульфик уперся ей в бедра так откровенно, будто поблизости никого не было и оба были совсем без одежды.

— Разве тебе не хочется попробовать, Элис? — прошептал Хьюго ей на ухо. — Разве ты не мечтаешь узнать, каково это на вкус? Запретный и сладкий плод. Неужели я не могу, Элис, неужели не могу показать тебе, как приятно нарушать запреты? Нарушить запрет и получить удовольствие, ну же, пока ты молода, желанна и горяча.

Стоя в тени створки ворот, повернув к нему лицо, чувствуя, как его тепло обволакивает ее с головы до ног, слыша в ухе столь соблазнительный мужской голос, Элис закрыла глаза и ощутила неодолимое желание.

Легко, как язычок свечного пламени, губы его прикоснулись к ее раскрытым губам. Затем он слегка отпрянул и взглянул смеющимися темными глазами на ее застывшее лицо.

— Ночами я сплю один, — тихо сказал Хьюго. — Тебе известно, где моя комната: в круглой башне, над покоями отца. Вечерком, Элис, когда уйдешь от отца, не беги вниз — что тебе делать с этими дурами, — а поднимайся ко мне. Слышишь, поднимайся — и получишь больше, чем поцелуй у ворот, о, гораздо больше… о таком ты и не мечтала.

Элис открыла затуманенные страстью глаза. Молодой лорд смотрел на нее и улыбался искушающей, беспечной улыбкой.

— Придешь сегодня? — спросил он. — Я затоплю камин, согрею вина и буду ждать тебя, идет?

— Да, — согласилась Элис.

Он удовлетворенно кивнул, словно они заключили наконец приятную и выгодную сделку, повернулся и был таков.

В тот вечер Элис ела мясо дикого кабана, когда его подали на стол дамам. Хьюго все оглядывался на них, и она видела его загадочную улыбку. Она поняла, что пропала, что теперь его не остановит ничто: ни травы, ни предостережение старого лорда.

— Элис, ты какая-то странная, — с напускным добродушием заметила Элиза. — У тебя уже почти две недели лицо белое как мел. Ты не притрагиваешься к обеду, по утрам встаешь, когда все еще спят, а сегодня весь день ловишь ворон.

— Я заболела, — резко, со злостью произнесла Элис.

Элиза рассмеялась.

— Так подлечись! Какая же ты знахарка, если не можешь себя вылечить?

— Постараюсь, — отозвалась Элис. — Обязательно подлечусь.

В тот вечер ее кожа вспыхивала жаром только от одного лунного света. Девушка представила, как лучи ночного светила, врываясь сквозь двадцать серебристых бойниц, будут освещать ей дорогу в комнату Хьюго и как он будет лежать в постели совсем голый, поджидая ее: придет, не придет? Она поднялась и отправилась в галерею леди Кэтрин, где хранилась коробка с новыми восковыми свечами. Элис взяла три свечки, завернула в тряпицу, туго перевязала и скрепила тесемку печатью. На следующее утро она отослала сверток с одним из курьеров в хижину Моры, пояснив, что это рождественский подарок для родственницы. Записку посылать не стала — в этом не было нужды.

В канун Рождества одна из кухарок вбежала по каменным ступенькам наверх и сообщила Элис, что у торговых ворот ее поджидает какая-то старуха. Девушка сделала перед старым лордом реверанс и попросила позволения отправиться на встречу с Морой.

— Ступай, — разрешил он.

Лорд тяжело дышал, в тот день он вообще плохо себя чувствовал. Старик сидел перед пылающим камином и кутался в теплый плед, но никак не мог согреться.

— Скорей возвращайся, — добавил он.

Элис набросила черный плащ и как тень скользнула вниз по ступенькам. В караульном помещении никого не было, кроме дремлющего стражника. Элис миновала большой зал, где около десяти мужчин развалились на скамьях и отсыпались после обильного обеда, пересекла комнату для прислуги и кухню.

На кухне горели все печи, витал запах жареного мяса и дичи, подвешенной уже довольно давно. После трапезы пол был чисто выметен, в углу виднелась пропитанная кровью куча опилок, которую должны были вынести.

Повара ели только после того, как подавалась еда в зал; кухонные работники опорожнили не один кувшин с вином и теперь храпели по углам. Только мальчишка, раздетый до трусов, монотонно крутил ручку вертела, на котором жарилось мясо для ужина, и глазел на Элис, которая, приподняв подол платья, чтобы не запачкать его в грязи, пробиралась через кухню.