Читаем без скачивания Тверской Баскак. Том Второй (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"

Вспомнив о школе, я тяжело вздохнул. Учителей по-прежнему не хватало, вернее их не было совсем. Отец Геронтий нес свой просветительский крест в воскресной школе, а преподавать грамоту в новом училище я упросил пойти духовника княжеского, грека Матфея Икониса. Заодно, по такому удачному случаю повесив на того еще и греческий с латынью. На арифметику и простейшую геометрию удалось поставить новгородского зодчего, что выписали на строительство нового Тверского собора. Мужик упирался и не хотел брать на себя непривычное дело, но серебро умеет уговаривать, и в конце концов он согласился. Историю и географию пришлось взять на себя, тут уж, как говорится, сам бог велел.

Вот с чем проблем не возникло, так это с преподаванием военного ремесла. С легким сердцем повесил пешее построение и владение мечем на Калиду, а лук, арбалет и конное дело на Куранбасу. С этими двумя я церемониться не стал и на их кислые мины ответил просто… Надо и все!

Вспомнив о школе, откладываю исписанные колонками цифр листы и беру чистый. Я хоть и был когда-то учителем, но к завтрашнему уроку надо хоть какой-то план набросать. Макаю гусиное перо в чернильницу и тут слышу странную возню за дверью.

Прислушиваюсь и разбираю сварливый голос Куранбасы.

— Ну куда⁈ Кудыть прешь⁈ Весь день идут и идут, управы на них нет! Хоть к вечеру бы угомонились, консул ведь не железный, ему тож отдых надобен.

В ответ слышу шипение Калиды.

— Чего ты раскудахтался-то! Человек тока прибыл с вестями срочными, потому и веду. Я что же не понимаю…

Половец тут же взрывается.

— Раскудахтался! Ты, Калида, за языком-то следи своим! Я тут при исполнении, а ты, коли понимал бы, то на ночь глядя не перся!

На миг прикрываю глаза, принимая тот факт, что сегодня вновь нормально поспать не удастся. Выдохнув, резко встаю и иду к двери. Распахиваю ее и вижу раскрасневшиеся лица своих главных советников и человека за спиной Калиды.

«Осунувшееся, усталое лицо, одежда и сапоги под слоем пыли. — Рефлекторно оценивает взгляд, и я делаю вывод. — Гнал издалека! Видать новости и прям горячие!»

Половец зло зыркнул на Калиду, мол, ну что разбудил изверг, и я успокаивающе кладу руку ему на плечо.

— Ничего, Куранбаса, пусть заходят.

Оставив дверь открытой, разворачиваюсь и иду к столу. Слышу за спиной ворчание половца и шепот Калиды.

— Ну, чего стоишь, давай заходи!

Сажусь в свое кресло и, развернувшись, смотрю на входящего. Одет в добротный, хоть и давно ношенный кафтан, сапоги в пыли, но видно, что целые, не драные.

Мужик срывает шапку прям у порога и кланяется до земли. Перевожу взгляд на Калиду и спрашиваю.

— Кто таков? Чего привел?

Калида хмурит свои черные брови и кивает на склоненного гостя.

— Человек из Пскова гнал, беда там.

Что за беда в Пскове в середине сентября 1240 года, я могу и не спрашивать, но ситуация требует от меня разыграть неведение, да и детали мне все же интересны.

Жестом подзываю гонца.

— Подойди! Рассказывай кто таков и что там у вас случилось?

Перестав кланяться, мужик выпрямился и сделал пару шагов к столу. Терзая в руках шапку, он представился.

— Петр я! Петр Кобыла! Торговый гость из Пскова.

Киваю, мол понятно, давай дальше, и Петр Кобыл начинает сбивчиво и торопливо рассказывать.

— Еще с лета пришли худые вести, что князь наш бывший, Ярослав Владимирович, набирает в неметчине лихих людей, мол хочет на стол Псковский вернуться. Великокняжеский наместник у нас Горята Твердиславич, человек не глупый, но тады всурьез весть не воспринял, хоть и советовали ему многие в Новгород гонца слать. Не послушал, а к концу августа вдруг дозорые примчали и тревогу на Пскове подняли, мол ливонское большое войско идет на Изборск.

Тут Горята всполошился, начал ополчение собирать, но люди шли неохотно. У Ярослава Владимировича в городе доброхотов много, и они горожан смущали, мол негоже против своего родного князя войной идти. Там, действительно, многие еще отца его помнят и худого о нем ничего не скажут. Пока решали идти али нет, Изборск уже ворота Ярославу открыл. Повелась господа ихняя на посулы князя, но очень скоро пожалела об этом. Наемники датские, да кнехты из чуди начали горожан притеснять да грабить, а воеводы их Орденские глаза на это закрывали и попустительствовали. Можа и совсем забили бы всех в Изборске, токма Ярослав двинул войско на Псков и тем спас, можно сказать, изборчан от избиения.

Вести о взятии Изборска докатились до Пскова и решительности горожанам добавили. Горята вывел ополчение в поле, но ливонцев оказалось гораздо больше, чем дозоры сказывали. В общем побила немчура наших, и сам Горята Твердиславич пал в той сечи.

Гость начал перечислять всех павших псковичей, а я вспомнил недавний разговор со своим уже командиром штурмовой роты, датчанином Эриком Хансеном из Борншольда. Ему родственник из Ревеля весть с оказией переслал. Звал того на службу к себе. Мол некие ливонские рыцари Теодорих Буксгевден и Энгельберт фон Тизенгаузен набирают охотников для похода на Русь. Сила у них немалая, и сам епископ Дерптский не только благословил их, но и денег дал на снаряжение.

Дабы уговорить Эрика, родственничек расписал эту немалую силу. Получалось, что в войске епископа Германа набралось почти десять рыцарей со своими «копьями». То бишь около пятисот всадников, и примерно столько же пеших наемников из датчан да германцев. Еще под знамена епископа встало чуть ли не полторы тысячи кнехтов из эстонской чуди, польстившихся на обещанную щедрую добычу. Итого выходит, против двух с половиной тысяч войска ливонцев Горята вывел тысячу Псковского ополчения. Немудрено, что их разгромили в пух и прах.

Произведя этот нехитрый подсчет, вновь прислушиваюсь к гостю, а тот уже тараторит не уставая.

— Пару недель назад приступили супостаты к самим стенам Пскова. Город закрыл ворота, но согласия у народа не было и боевой дух совсем угас. Тут в полной неразберих и возвысил голос боярин Твердила Изветич. Все знают, что он из княжеских доброхотов. Еще отцу нынешнего Ярослава служил верно, да и сына его видать никогда не забывал.

Начал он смуту в головы псковичей сеять, мол неча с князем своим воевать, а Изборск типа сам виноват, что ливонцев озлобил неприятием своим. Тут как раз из ливонского лагеря стали на переговоры звать, ну и послали ж, конечно, во главе выборных Твердилу. Кого же еще, как не доверителя княжего, ему мол с Ярославом договариваться сам бог велел.

Тут мой гость перевел дух и поднял на меня виноватый взгляд.

— Ты пойми, консул! У меня с Твердилой отношения совсем худые. Я ему пол гривны дал в займы, а он уже полгода не отдает. Я на него наместнику жаловался, так он обиду затаил. Вот я и подумал, ежели князь Ярослав с немцами в город войдут, то Твердила силу наберет такую, что управы на него будет не найти. А паче того, он еще наймет кого, чтобы меня в сумятице да неразберихе прирезали по-тихому, чтобы ему долг не возвращать. В общем, едва они порешили отворить ворота, так я похватал что под руку подвернулось да вон из города.

С этим человеком мне все ясно, кроме одного, и я спрашиваю, не скрывая иронии.

— Так чего же ты в Тверь то примчался, а не скажем в Новгород. Туда и ближе, да и им эта новость ценнее.

Мужик непонимающе хлопает на меня глазами, и я поясняю.

— От меня-то ты чего хочешь? Чем я тебе могу помочь?

— Дак это… — Петр Кобыла нервно скрутил свой треух. — Как же мне в Новгород то было бежать, коли туды все дороги немцы перекрыли. В Тверь токмо и можно было проскочить. Вот я и подумал, а что… В Твери, бают, торговых людей привечать стали, в товарищество опять же можно вступить. — Увидев смех в моих глазах, он испуганно всплеснул руками. — Ты не думай, консул, я не нищий какой, я вступительный взнос заплачу, не сумлевайся.

«Значит, все дороги судьбы ведут ныне в Тверь!» — Иронично усмехнувшись, киваю Калиде.

— Ладно, скажи, чтобы устроили человека. По первости пусть помогут, а ежели захочет остаться, то объясни ему что у нас и как.