Читаем без скачивания Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам - Эдуард Филатьев

Именно так, скорее всего, и развивались тогдашние события.

На своём новом поприще Маяковский познакомился с наборщиком Тимофеем Трифоновым. У этого подпольщика был солидный опыт революционной деятельности. Ещё в 1904 году он был приговорён к 12-летним каторжным работам, но потом амнистирован. Его разыскивал Иркутский окружной суд по делу о подкопе в Александровской пересыльной тюрьме. Поэтому Трифонову приходилось скрываться и жить по паспорту Льва Жигитова.

Назначенный в 1907 году начальником Московского охранного отделения Михаил Фридрихович фон Коттен резко усилил слежку за подпольщиками.

28 марта Маяковский вместе с сестрой был на студенческой вечеринке – её организовывали братья Джапаридзе, студенты Московского университета, в память о погибшем грузинском поэте Илье Чавчавадзе.

Потом сестра пошла домой, а Володя отправился в театр на Арбате, где на спектакле собирались эсдеки. Встретил там Трифонова, который потом вспоминал, что Маяковский сказал ему:

«– Приходи на заседание МК, тебя кооптировали».

«Кооптировали» — значит, «ввели в состав».

Ни Трифонов, ни Маяковский, конечно же, не знали, что отряд полиции уже получил приказ нагрянуть в Ново-Чухинский переулок, в дом Коноплина. Жандармов интересовала квартира номер семь, принадлежавшая портному Фёдору Ивановичу Лебедеву, две комнаты в которой он сдавал рабочему-печатнику Льву Яковлевичу Жигитову. Глубокой ночью в этих комнатах был произведен тщательнейший обыск.

Утром подполковник фон Коттен отправил в Департамент полиции (в Санкт-Петербург) письмо:

«Ввиду полученных агентурных сведений, что в доме Коноплина по Чухинскому переулку только что поставлена тайная типография, в ночь на 29 марта в означенном доме был произведён обыск, коим арестована на полном ходу типография Московского комитета Российской социал-демократической партии».

Возникает вопрос. Если типография была «только что поставлена», зачем надо было так торопиться с обыском? Не логичнее ли было установить за нею наблюдение, собрать побольше улик и уже тогда брать печатников с поличным? Но вновь назначенному начальнику охранки хотелось выслужиться поскорее, и он спешил.

Про жильцов обыскиваемых комнат в протоколе было записано так:

«… московский мещанин Сергей Иванов (без фамилии). Другой жилец, мещанин г. Евпатории Таврической губ. Лев Яковлев Жигитов, во время обыска отсутствовал и был задержан в конце обыска посланным для наблюдения за его прибытием околот-надзирателем Спицыным».

В обысканной квартире организовали засаду, для чего в ней были оставлены городовые Николай Соловьёв и Андрей Рябко.

На следующий день в находившиеся под караулом комнаты заглянул рослый паренёк в мохнатой шапке и в длиннополом пальто. В руках он держал свёрток.

Городовой Соловьёв в рапорте по начальству отметил:

«Часа в два дня в квартиру портного явился какой-то молодой человек со свёртком в руках. На вопрос, к кому он пришёл, неизвестный ответил: „К портному“; когда же стали расспрашивать подмастерьев портного, находившегося в то время в участке, то оказалось, что задержанный нами человек ходил не к портному, а к тем жильцам, квартиру которых я окарауливал. Я пригласил его следовать за мною в участок, и здесь у задержанного отобраны те самые прокламации…».

В участке сразу же был составлен протокол:

«… в 3 часа дня в управление 2 уч<астка> явился городовой № 1688 – Ник. Соловьёв – сего участка и доставил из кв. 7 дома Коноплина по Ново-Чухинскому переулку сего участка прокламации…».

Прокламации были подробно перечислены: 70 экземпляров подстрекательских листовок под заголовком «Новое наступление капитала», 76 экземпляров запрещённой газеты «Рабочее знамя» и 4 листка баламутившей армию «Солдатской газеты», органа Московского комитета РСДРП.

После перечисления изъятых прокламаций в протоколе сказано:

«… и с ними мужчину, назвавшегося столбовым дворянином Владимиром Владимировым Маяковским, 17 лет, проживающего в кв. 52 дома Безобразова по Тверской-Ямской ул.».

Первый арест

Приведённый в участок «столбовой дворянин» вёл себя вызывающе дерзко.

Допрашивавший его околоточный надзиратель второго участка Пресненской части П.И.Платонов в протоколе указал:

«Когда Маяковский был доставлен в участок, то здесь же находились задержанные раньше в доме Коноплина жильцы портного Лебедева. Маяковский сейчас же вступил в разговор со старшим из них и стал шептаться. На моё замечание: „Должно быть, знакомы с ним?“ – Маяковский ответил: „Не ваше дело“.

Предъявленная мне фотографическая карточка (предъявлена карточка Жигитова) изображает то лицо, с которым шептался Маяковский».

На вопрос околоточного надзирателя, где он взял изъятые у него прокламации, задержанный ответил, что «издания он принёс неизвестному мужчине, который с ним раньше встречался у памятника Пушкину».

В протоколе также отмечено:

«Маяковский давал такие сбивчивые объяснения, что я не мог понять, жил ли этот мужчина в доме Коноплина или же только поручил доставить издания туда, сам же проживал в другом месте.

При перерасспросе Маяковский заявил, что он больше мне отвечать ничего не будет…

При вопросе о возрасте, Маяковский показал, что ему 17 лет».

В «Я сам» инцидент с задержанием описан так:

«29 марта 1908 г. нарвался на засаду в Грузинах. Наша нелегальная типография. Ел блокнот. С адресами и в переплёте».

Но возникает вопрос! В связи с загадочной странностью появления Маяковского в засаде. Он принёс в типографию кипу антиправительственной литературы. Зачем? Подобную литературу из нелегальных типографий выносят. Как готовую продукцию. А приносят листок, на котором написан текст очередной прокламации. Для чего понадобилось доставлять в типографию весь этот ворох листовок и газет?

Да и сам приход Маяковского в квартиру Коноплина удивил даже Тимофея Трифонова, который впоследствии вспоминал:

«Когда мы встретились с ним уже в тюрьме, я спросил: „Зачем ты приходил?“ Он говорит: „Я приходил тебе сказать, чтобы ты пришёл на заседание МК“. – "Да зачем же ты приходил, ведь ты мне уже сказал? "»

В самом деле, никакой особой надобности посещать квартиру, которую снимал Трифонов, не было. Чрезмерная активность юного эсдека лишь добавила в дело о подпольной типографии дополнительные улики. Но если так, значит, Маяковский того доверия, которое оказали ему революционеры-эсдеки, не оправдал?