Читаем без скачивания Литературная Газета 6481 ( № 39 2014) - Литературка Литературная Газета

без нас ли, с нами – будет смех

и след от санок, тонкий, тонкий...

Теги: Литература Грузии

Яблоки

Фото: Олег ЧУГУНИХИН

В сенях пахло яблоками и ещё чем-то родным, не имеющим точного слова. Полумрак вычертил резиновые сапоги, плетёные корзины, покрытые пылью банки на полках, старый холодильник, груду ватников и старых курток, сваленных в одну кучу. Глеб втянул ноздрями этот знакомый воздух и ощутил лёгкую тревогу: чего-то не хватало. С этой занозой вошёл в дом.

Тесть сидел за столом и чистил рыбу. На подоконниках дозревала антоновка, и этот яблочно-рыбный дух свёл скулы и наполнил рот голодной слюной.

- Здравствуй, дядь Коль, – сказал Глеб.

Тесть не обернулся, только стряхнул налипшую к ножу чешую.

– Я заночую?

– Ночуй.

Тесть положил нож на край стола. Обернулся.

Мужчины очень внимательно глядели друг на друга, выедая утаённое, не произнесённое вслух. Дёрнула хвостом изодранная рыба, и от этого судорожного движения качнулся мир.

– Чего встал?.. Проходи.

Глеб тяжело, устало разделся, долго путался в намокших шнурках, наконец выпрямился, но не во весь рост, с грузом на покатых плечах. Огляделся. Попробовал узнать дом.

Привычные вещи не опознавали Глеба. Кровать, тумбочка, шкаф, гипсовый бюст Ленина на комоде – всё настороженное, забывшее прикосновение его рук. Пропала фотография, где он с женой и сыном на фоне теплицы, – пустое место на стене. Только защитившийся от пыли квадрат (тридцать на сорок) мозолил глаза.

– Вещи твои на веранде. Нинка сложила перед отъездом.

– Где она?

– В городе.

– Я знаю, где именно?

Старик замялся, но выдавил нехотя:

– У Сажина.

– Ясно. Давно?

– Месяца полтора.

В сенях не хватало коляски, но подумал об этом Глеб отстранённо. Просто мысль. Промелькнула и не оставила следа.

Их комната утратила запах. А чем она пахла раньше? Глеб попытался вспомнить и уже не мог, как будто прошло десять лет. Детские салфетки, подушки из верблюжьей шерсти, волосы Нины, плюшевый медведь, книги на полках – все вместе это пахло уютом. И, конечно, карамельный запах сына[?] Где всё это?

Мужчина сел на кровать.

Вошёл тесть. Положил на стул постельное бельё.

– Баню затопить?

– Да.

В комнату забежал Марсик – белый облезлый кот с разодранной бровью, – прыгнул на кровать и положил голову Глебу на колени. Мол, я тебя признал, держись.

Горький комок подкатил к горлу. Чтобы его задавить, Глеб начал с силой гладить кота, отдавая животному своё электричество. Кот понимал, терпел и не вырывался. Только урчал горлом и хлёстко бил хвостом по кровати.

Наконец отпустило. Выдохнул, сбросил кота. Подошёл к окну, взял яблоко с подоконника, взвесил его мягким движением, подкинул, положил на место. За окном, на краю деревни, вмёрзла в пейзаж вековая берёза. На самой вершине аисты свили гнездо. Глеб смотрел на это гнездо. Аистов не было. А он смотрел и ждал, когда же они прилетят.

Вернулся тесть с улицы, прошаркал на кухню. Через пару минут зашипела сковородка.

Глеб достал из рюкзака застиранный маскхалат, переоделся.

– Иди ужинать, – позвал тесть.

На сковородке дымился жареный лещ. На столе – чёрный хлеб, нарезанный мужскими кусками, солёные огурцы, сало. Бутылка водки. Две пузатые стопки. Тесть с сомнением поглядел на Глеба.

– Чего вырядился?

– Тебя не спросил.

– Ты не хами. С тобой по-русски разговаривают.

– А я что, по-китайски?

– Водку будешь?

Глеб жадно сглотнул.

– Буду.

– Тогда разливай.

Глеб сел на скрипучий стул, свинтил пробку одним резким движением, наполнил стопки до краёв.

– С возвращением, – произнёс тесть. – За то, что живой.

Чокнулись и выпили.

Водка провалилась в пустой желудок и обожгла. Глеб сморщился.

– Закусывай.

Мужчины набросились на еду. Тесть ел со значением, внушительно пережёвывал, аккуратно откладывал мелкие кости на край тарелки. Глеб жевал жадно и суетливо, наполняя желудок горячей рыбой, огурцами, салом – всем подряд.

Налили ещё по одной, выпили.

– Что делать будешь?

– Не знаю. Работу найду.

– У тебя взгляд пустой, тебе в себя прийти надо.

– Приду.

– Конечно, придёшь, куда ты денешься. Жену потерял, сына потерял…

– Заткнись, дядь Коль.

– А то что?

– Кадык, вырву, – произнёс с расстановкой, без злобы, и от этого спокойствия стало страшно.

– Ты в зверя превратился.

Глеб ничего не ответил. Налил ещё по одной.

– За всех... – И, не дожидаясь тестя, лихо опрокинул стопку.

– Не нажрись смотри. С пьяным не буду возиться.

Глеб снова промолчал. Только глаза осветились твёрдым, на крови закалённым светом.

Баня пахнула жаром ста тысяч солнц, но этот жар не тревожил, а успокаивал. Только медный крестик мгновенно накалился и Глеб, матерясь, торопливо сорвал цепочку. Сел на полок, спрятал лицо в ладони, размазывая выступившие капли пота. Покраснел шрам на правом предплечье. Пуля прошла навылет, рана стянулась быстро, но сейчас в бане плечо заныло тягучей болью, как будто в него гвоздь вогнали.

Тело было худым, скукоженным. Распаренная кожа вычерчивала красным изгибы рёбер. От жары и странных, сладких мыслей затвердела… гордость, и Глеб вскочил, заходил из стороны в сторону, смахивая со лба капли пота, растирая его по телу. Наконец, не выдержав, он подошёл к баку с холодной водой и нырнул в него головой. Взметнулся вверх, фыркнул. Потом набрал таз, окатил себя, шумно и часто задышал. Плоть успокоилась. Сладкие мысли ушли. Вадим, молодой сапёр во взводе, говорил, что передёрнуть не грех, мол, сапёру полезно передёргивать, спокойней будет. Вадима накрыло "градом" под Дебальцево. Собирали по кускам.

Глеб залил кипятком свежий дубовый веник, ещё раз окатил себя водой и вышел в предбанник. Облако пара поднималось от красного тела к потолку. Глеб достал сигареты и закурил, приоткрыв дверь. Свежий вечерний воздух погладил спину.

Потом он парился до изнеможения, с силой хлестал себя веником, оставляя на теле рваные багряные полосы. Выбивал из себя отчаяние, заполняя пустоты влажным дубовым духом. Это была молитва. За мёртвых и живых, за Нину, за сына, за то, что всё не зря, не зря…

Тесть приготовил ему чистую рубаху.

– Переоденься.

Глеб скинул маскхалат.

– Что это? – тесть указал на мелкие подсохшие нарывы на груди.

– Сигареты тушили.

Помолчали.

– Эх, парень ты, парень…

– До свадьбы заживёт. – Глеб попробовал усмехнуться.

– Долго ты был… у них?

– Пятьдесят два дня.

Тесть покачал головой.

– Дядь Коль… – в голосе Глеба прорезались просящие нотки. – Есть ещё выпить?

Тесть плюнул и пошёл на кухню. Вышел с новой поллитрой.

– Последняя.

Брезгливо бросил стопку на стол.

– Сопьёшься.

– Плевать.

Пил Глеб муторно и тяжело. Тёплая водка не лезла, и он с усилием проталкивал её внутрь, сглатывая сивушное послевкусие, заедая свежим хрустящим луком. Взгляд туманился, зарастал болотной ряской. Лопнули капилляры на глазах, белки покрылись красными трещинками.

Тесть сел в кресло, включил телевизор. На экране хорошие дядьки ловили плохих. Один долгий, затяжной сериал, имитирующий жизнь. Идёт уже много лет. Меняются актёры, режиссёры, сюжет, название, а сериал всё тот же: безвыходная дрянь.

– Интересно? – спросил Глеб.

– Нормально.

– Ну, раз нормально, смотри.

– Я и смотрю.

Водку Глеб не допил. Уронил голову на стол и засвистел слипшимся пьяным свистом. Тесть чертыхнулся, подошёл к столу и обхватил парня сзади. Поднял на ноги одним резким рывком.

– Давай, давай… Свинья…

Потащил в комнату. Глеб пьяно мычал и отмахивался.

Уложил на кровать, накрыл одеялом. Несколько минут смотрел на парня, как тот проваливается в долгожданный сон. Потом вышел на улицу позвонить.

– Алло… Нина… Знаю, что поздно. Глеб приехал… Спит… Просто звоню, чтобы знала… Передать что?.. Хорошо, как знаешь… Давай, пока.

Достал сигарету, зло чиркнул спичкой, с наслаждением затянулся.

Дома он выплеснул остатки водки в стакан, выпил тремя большими глотками. Закусил лепестками лука.

В кровати тесть долго ворочался, не мог заснуть. Полная луна прорезалась сквозь занавески, рассекая комод холодным серебряным лучом. С мудрым прищуром смотрел Ленин на этот мир. Тесть выходил покурить, возвращался, снова ложился в кровать. Сна не было. Как не было и покоя в душе.

Среди ночи Глеб заорал. Долгий звериный рёв забил до отказа пространство избы, требовал выхода и рвался в небо. Глеб орал пьяно и страшно, из другого мира, который схватил его за губу и не отпускал, выкручивал.