Читаем без скачивания Малыш - Аркадий и Борис Стругацкие

– Значит, люди умеют узнавать, что будет? – спросил Малыш. – Но это неточно. Если бы люди умели, они бы давно отсюда ушли.

Я не придумал, что ответить. Тема показалась мне скользкой.

– Знаешь, Малыш, – сказал я бодро, – давай пойдем поиграем. Посмотришь, как интересно играть с людьми.

Малыш молчал. Я свирепо поглядел на Майку: что она, в самом деле, не могу же я один тащить на себе весь контакт!

– Пойдем поиграем, Малыш, – без всякого энтузиазма поддержала меня Майка. – Или хочешь, я покатаю тебя на летательной машине?

– Ты будешь летать в воздухе, – подхватил я, – и все будет внизу – горы, болота, айсберг…

– Нет, – сказал Малыш, – летать – это обычное удовольствие. Это я могу сам.

Я подскочил.

– Как – сам?

По лицу его прошла мгновенная рябь, поднялись и опустились плечи.

– Нет слов, – сказал он. – Когда захочу – летаю…

– Так полети! – вырвалось у меня.

– Сейчас не хочу, – сказал он нетерпеливо. – Сейчас мне удовольствие с вами. – Он вскочил. – Хочу играть! – объявил он. – Где?

– Побежали к кораблю, – предложил я.

Он испустил душераздирающий вопль, и не успело эхо замереть в дюнах, как мы уже наперегонки неслись через кустарник. На Майку я окончательно махнул рукой: пусть делает что хочет.

Малыш скользил меж кустов, как солнечный зайчик. По-моему, он не задел ни одной ветки и вообще ни разу не коснулся земли. Я в своей дохе с электроподогревом ломил напролом, как песчаный танк, только трещало вокруг. Я все время пытался его догнать, и меня все время сбивали с толку его фантомы, которые он поминутно оставлял за собой. На опушке зарослей Малыш остановился, дождался меня и сказал:

– У тебя так бывает? Ты просыпаешься и вспоминаешь, будто сейчас только видел что-то. Иногда это хорошо известное. Например, как я летаю. Иногда – совсем новое, такое, чего не видел раньше.

– Да, бывает, – сказал я, переводя дух. – Это называется сон. Ты спишь и видишь сны.

Мы пошли шагом. Где-то позади трещала кустарником Майка.

– Откуда это берется? – спросил Малыш. – Что это такое – сны?

– Небывалые комбинации бывалых впечатлений, – отбарабанил я.

Он не понял, конечно, и мне пришлось прочесть еще одну небольшую лекцию – о том, что такое сны, как они возникают, зачем они нужны и как было бы плохо человеку, если бы их не было.

– Чеширский кот! Но я так и не понял, почему я вижу во сне то, чего раньше не видел никогда.

Майка нагнала нас и молча пошла рядом.

– Например? – спросил я.

– Иногда мне снится, что я огромный-огромный, что я размышляю, что вопросы приходят ко мне один за другим, очень яркие вопросы, удивительные, и я нахожу ответы, удивительные ответы, и я очень хорошо знаю, как из вопроса образуется ответ. Это самое большое удовольствие, когда знаешь, как из вопроса образуется ответ. Но когда я просыпаюсь, я не помню ни вопросов, ни ответов. Помню только удовольствие.

– М-да, – сказал я уклончиво. – Интересный сон. Но объяснить его я тебе не могу. Спроси у Комова. Может быть, он объяснит.

– У Комова… Что такое – Комов?

Мне пришлось изложить ему нашу систему имен. Мы уже огибали болото, и перед нами открылся корабль и посадочная полоса. Когда я закончил, Малыш вдруг сказал ни с того ни с сего:

– Странно. Никогда со мной так не было.

– Как?

– Чтобы я хотел для себя и не мог.

– А что ты хочешь?

– Я хочу разделиться пополам. Сейчас я один, а чтобы стало два.

– Ну, брат, – сказал я, – тут и хотеть нечего. Это же невозможно.

– А если бы возможно? Плохо или хорошо?

– Плохо, конечно, – сказал я. – Я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать… Можно разорваться пополам. Это совсем плохо. Можно заболеть: называется – раздвоение личности. Это тоже плохо, но это можно поправить.

– Больно? – спросил Малыш.

Мы ступили на рубчатку. Том уже катил навстречу, гоня перед собой мяч и радостно мигая сигнальными огоньками.

– Брось об этом, – сказал я. – Ты и в целом виде хорош.

– Нет, не хорош, – возразил Малыш, но тут набежал Том и началась потеха.

Из Малыша градом посыпались вопросы. Я не успевал отвечать. Том не успевал выполнять команды. Мяч не успевал касаться земли. И только Малыш все успевал.

Со стороны это выглядело, наверное, очень весело. Да нам и на самом деле было весело, даже Майка в конце концов разошлась. Наверное, мы были похожи на расшалившихся подростков, которые удрали с уроков на берег океана. Сначала еще была какая-то неловкость, сознание того, что мы не развлекаемся, а работаем, что за каждым нашим движением следят, что между нами и Малышом осталось что-то тяжкое, недоговоренное, а потом все это как-то забылось. Остался только мяч, летящий тебе прямо в лицо, и восторг удачного удара, и злость на неуклюжего Тома, и звон в ушах от удалого гиканья, и резкий отрывистый хохот Малыша – мы впервые услышали тогда его смех, самозабвенный, совсем детский…

Это была странная игра. Малыш придумывал правила на ходу. Он оказался невероятно вынослив и азартен, он не упускал ни единого случая продемонстрировать перед нами свои физические преимущества, он навязал нам соревнование, и как-то само собой получилось, что он стал играть один против нас троих, и мы все время проигрывали. Сначала он выигрывал, потому что мы поддавались. Потом он выигрывал, потому что мы не понимали его правил. Потом мы поняли правила, но нам с Майкой мешали дохи. Потом мы решили, что Том слишком неуклюж, и прогнали его. Майка вошла в азарт и заиграла в полную силу, я тоже делал все, что мог, но мы проигрывали очко за очком. Мы ничего не могли сделать с этим молниеносным дьяволенком, который перехватывал любые мячи, сам бил очень сильно и точно, негодующе вопил, если мяч задерживался в наших руках дольше секунды, совершенно сбивал нас с толку своими фантомами или, того хуже, манерой мгновенно исчезать из виду и появляться столь же мгновенно совсем в другом месте. Мы не сдавались, конечно, – от нас столбом шел пар, мы задыхались, мы потели, мы орали друг на друга, но мы дрались до последнего. И вдруг все кончилось.

Малыш остановился, проводил взглядом мяч и сел на песок.

– Это было хорошо, – сказал он. – Я никогда не знал, что бывает так хорошо.

– Что? – крикнул я, задыхаясь. – Устал, Малыш?

– Нет. Вспомнил. Не могу забыть. Не помогает. Никакое удовольствие не помогает. Больше не зови меня играть. Мне плохо, а сейчас еще хуже. Скажи ему, чтобы он думал скорее. Я разорвусь пополам, если он быстро не придумает. У меня внутри все болит. Я хочу разорваться, но боюсь. Поэтому не могу. Если будет очень болеть, перестану бояться. Пусть думает быстро.

– Ну что ты, в самом деле, Малыш! – сказал я расстроенно. Я не совсем понимал, что с ним происходит, но я видел, что ему действительно плохо. – Выбрось ты все это из головы! Просто ты не привык к людям. Надо чаще встречаться, больше играть…