Читаем без скачивания Океан и кораблик - Валентина Мухина- Петринская

Если любовь приносит такие муки, то лучше бы ее и не было!

Слишком близок мне был духовно Иннокентий, чтоб я не поняла, как подействует на него, да еще в день смерти Настасьи Акимовны, известие от жены, начавшей новую, чистую жизнь. Жизнь, в которой она больше не будет отказываться от лучшего в себе.

Иннокентий уходил от меня, и мне надо было найти силы жить без него.

Стемнело, я сидела впотьмах. Открылась дверь, и вошел Иннокентий.

— Марфенька, ты здесь? — вполголоса спросил он, не включая света.

Мы сели на диван, и он привлек меня к себе, коснулся губами мокрых щек.

— Ты плачешь, Марфенька?! Я обидел тебя… Сидишь тут одна в темноте, как Золушка. У меня стал плохой характер. Я уже не могу быть внимательным и добрым. Привык тяжелое настроение переживать в одиночку. Наверное, тебе не легко придется, когда будешь моей женой.

Мы долго сидели обнявшись, а на душе у меня становилось все легче и легче, хотя ничего, в сущности, не изменилось. Но следовало передать радиограммы.

Я высвободилась из его рук и включила свет.

— Плотина закончена, — сказал он. — Завтра прокопаем канал, и к утру будет озеро до судна. Тут недалеко. Ты что-то хочешь мне сообщить? Дома все благополучно?

— Да. Юра здоров. Вот тебе две радиограммы — от матери и от жены. Иди к себе и прочти их. И подумай один, чтоб никто не воздействовал на тебя. Иди. Мне надо запереть рубку.

— От мамы и от Ларисы?

Он внимательно и сочувственно посмотрел на меня.

— Понятно. И теперь ты предлагаешь подумать. И решить. Выбрать, так сказать. Какое у тебя измученное лицо… Кажется, ты все решила за меня. Марфенька! Вот я и заставил тебя уже страдать…

— Не будем пока говорить… Прочти и подумай. У вас сын. Я прошу тебя. Подумай.

— Хорошо. Иду.

Я заперла рубку. Он проводил меня до моей каюты, и я закрылась у себя, унося с собой его улыбку, такую нежную, грустную и счастливую одновременно.

Я зажгла свет и прилегла на постель. После того как Иннокентий приласкал меня, мне стало легче, как говорится, словно камень свалился с души. Даже разлука с ним представлялась мне не такой страшной.

После ужина Иннокентий позвал меня на палубу. Мы сели на рундук.

— Ты хочешь, наверно, знать, — начал Иннокентий, — какое впечатление произвела на меня радиограмма моей бывшей жены? Так слушай. Мне от души жаль ее. Я рад, что она нашла в себе силы переделать себя.

Надеюсь, ей это удастся. Лариса ненавидела свою работу. Никогда не мог понять, почему она пошла на бухгалтерские курсы. Ее всегда тянуло искусство… Она любит пение, музыку. У нее прекрасный голос и слух. Уверен, что в этой работе она найдет себя. И, может быть, остынет злоба на мир, рожденная неудовлетворенностью собой, своей жизнью.

Бедный мой сынок!.. Как тяжело, что родители омрачили его детство… К счастью, отец Ларисы — хороший человек и уже любит внука. Он — капитан дальнего плавания, теперь пенсионер… Юрке будет с ним хорошо.

Иннокентий замолчал и долго сидел задумавшись.

— Виноваты мы оба. Сошлись два эгоиста, молокососы, и ни один не желал хоть чем-нибудь поступиться. И любовь ушла от них. Четвертый год она мне не жена. И ты здесь ни при чем! Наш разрыв произошел задолго до встречи с тобой.

— А все же ты не умеешь прощать, — пробормотала я.

— Наоборот, я ей все простил, как, надеюсь, и она мне. Но когда любовь умерла, ее не воскресишь. Лариса мне давно чужой человек. И давай больше об этом не говорить. Насчет Юрки — я буду ездить во Владивосток. Буду переписываться с капитаном. И с самим Юркой. Писать он уже может… А сейчас давай спустимся в кают-компанию. Может, я уговорю Ичу посидеть с нами.

Мы спустились вниз, Ича не вышел, но Иннокентия к себе впустил, и они проговорили до глубокой ночи.

А я этот вечер сидела с дядей и остальными в кают-компании, и мы говорили о жизни, кутаясь кто во что горазд, так как паровое отопление не работало.

Утром подъем в семь часов и сразу после завтрака — аврал. Я вышла на палубу и вскрикнула от восторга: возле «Ассоль» морщилось от ветра небольшое синее озеро, и вода в нем все прибывала.

Поспешила спуститься на землю: Все любовались озером — делом наших рук. А Харитон сказал, что не надо копать от озера никакого канала — озеро рядом. Он уже приготовил все, что нам необходимо. И, к всеобщей радости, в скором времени с помощью балластного насоса по шлангам начали подавать воду в конденсатор паровой машины. На «Ассоль» появилась вода, и к тому же пресная, которую мы так всегда экономили.

В этот же день заработали судовые механизмы, от нагревшихся батарей пахнуло теплом. Теперь мы были обеспечены водой и для нужд команды, и для котлов.

Аврал все же состоялся: прокопали канал для отработанной воды (чтоб она не попадала в чистое озеро). Матросы с этим возились до вечера, а научные работники приступили каждый к своему делу. Вообще начались вахты.

Было приятно видеть, как после обеда каждый сам заторопился на свою работу: механики спустились в машинное отделение, ученые приступили к наблюдениям. Валерий отправился на камбуз (он отныне числился коком), Миэль поручили каждодневную уборку общих помещений, кроме мытья полов, так как, по убеждению капитана, это мужское дело, и пол драили матросы покрепче. Сережа Козырев исправлял вышедшие из строя приборы, а я, сделав очередное метеорологическое наблюдение, отправлялась в радиорубку.

Там я и услышала истошный крик Сережи:

— Корабль!!!

Все высыпали на палубу. На рейде у острова Мун покачивалось большое, красивое судно.

— «Дельфин».

По приказу капитана боцман приветствовал корабль ракетой. И все, кто мог, устремились к берегу. Мы бежали, перегоняя друг друга, и каждый что-то вопил на ходу.

Мы так бурно радовались кораблю, словно пребывали на необитаемом острове не пять дней, а пять лет, без надежды выбраться. Гм!;

Нас заметили и тоже сделали несколько залпов из ракетницы. Наверно, наше нетерпение передалось тем, на большом корабле, так как они спустили вельбот, и он направился к острову через бушующие буруны, осторожно обходя скалы.

Мы стояли у самой кромки воды в бухте и с нетерпением ждали дорогих гостей. Скоро мы уже различали лица.

Кроме двух гребцов — матросов и самого капитана, в шлюпке находились знакомые мне лица, которых мы с Ренатой встретили в Москве на квартире у профессора Кучеринер. Я даже подпрыгнула от восторга и замахала руками. Как было не узнать улыбающегося, приветливого Мальшета, сияющего Санди Дружникова, который сорвал с головы берет и неистово размахивал им. Рядом с ним сидела худощавая красивая женщина, лет за тридцать, с очень светлыми серыми глазами. Было в ней что-то девичье, доброе и ясное. Она была в брюках, короткой дубленке. На прямых русых волосах клетчатая кепка.

После я узнала, что Елизавета Николаевна — жена капитана «Дельфина» Фомы Ивановича Шалого, высокого, плечистого крепыша, румяного, черноволосого и черноглазого, с выступающими обветренными скулами.

Капитан Шалый, начальник экспедиции Филипп Михайлович Мальшет и Дружников как раз и составляли комиссию, назначенную обследовать причины аварии «Ассоль» и решить дальнейшую судьбу ее команды. В комиссию входили еще какие-то моряки, но меня с ними так и не познакомили.

Шлюпка врезалась в берег, они соскочили на песок. Знакомые целовались и обнимались (Мальшет, Елизавета Николаевна и наш Давид Илларионович оказались старыми друзьями), незнакомых представляли друг другу — смех, возгласы, радость…

Меня они не забыли и тоже расцеловали.

Капитан Ича предложил провести их на «Ассоль», но гости решили сначала отдать долг умершим и велели вести их на кладбище.

С ними отправились Ича, Иннокентий, Барабаш, Сережа Козырев и я. Остальные вместе с прибывшими матросами пошли на «Ассоль», получше приготовиться к встрече гостей.

На кладбище мы поднялись почти молча (только мы с Елизаветой Николаевной немного разговаривали), все тяжело дышали. Подъем немалый, поневоле запыхаешься.

Постояли у свежих могил, выразили сочувствие нашему капитану, затем подошли к могиле ирландца.

Филипп Мальшет и его друзья тоже знали это английское судно. Встречались с «Джоном Биско» в Антарктиде и обменялись визитами. Но особенно заинтересовал их обелиск, установленный моряками с промысловой шхуны «Зима». Узнав, что среди нас есть матрос с «Зимы», Мальшет пожелал непременно поговорить с ним, расспросить его получше.

Затем мы двинулись домой, но они то и дело останавливались, рассматривая остров с возвышенности, и единодушно решили: «Остров Мун, вот что нам нужно! Наконец-то нашли!»

Поскольку мы не особенно понимали, что именно они подразумевают под этими словами, Мальшет дал нам краткое, но исчерпывающее объяснение.

Излагаю, как умею. В общем, так. Наша Москва стала местом собирания миролюбивых сил планеты. Ни одно международное соглашение без нас не обходится. Через год должны начаться работы по международной Программе исследований глобальных атмосферных процессов. Подготовка к ним идет сейчас полным ходом. Это имеет и огромное политическое значение, так как интересы науки, миролюбивой политики, национальной экономики и просто интересы добрососедства входят в международную Программу исследований.