Читаем без скачивания Отражение Ворона - Дмитрий Вересов

Например:

Ушла любовь, жую морковь.

Изводит грусть, ну и пусть.

Скажу прощай и не скучай.

Но как только ты уехал, на меня твой друг наехал,

Говорит, меня целуй, а с другими не балуй.

Это была первая композиция. Следом звучала вторая.

Покупал вчера морковь, вдруг почувствовал: любовь.

Ну и пусть уходит грусть, ну и пусть!

Ей навек сказал прощай, уходи и не скучай —

Поезд твой уехал. Так я на грусть наехал.

Ты ж, любовь, скорей балуй меня, балуй!

Эй, красавица, целуй меня, целуй!

От прослушивания этих опусов, исполняемых безголосыми юными созданиями, имена которых Татьяне ничего не говорили, ей стало невыносимо грустно. Неужели такая дешевка производится и потребляется на родине Пушкина и Блока? Неужели до такого примитивного уровня сознания докатилась страна Достоевского и Толстого? Неужели русский народ и в самом деле вырождается, догоняя и обгоняя в своей тупости недалеких янки? Только две композиции со всего альбома обратили на себя внимание. Одна была написана на стихи Пастернака. Красивые стихи немного коряво ложились на мелодию, вернее – мелодия была корява для таких стихов. Но на фоне остального эта песня казалась истинным шедевром! И еще запомнилась шуточная песенка про мужиков, которые не танцуют. «Арнульф не танцует. Он даже ходит с трудом!».

«А ведь правдивая оказалась песня», – думала Татьяна в то время как Шварценблюхер переставлял ее с места на место, обхватив мощными ручищами за торс. Они передвигались по залу какими то рывками, абсолютно не в музыку. И сколько ни пыталась Татьяна найти в движениях своего партнера хоть какую-то закономерность, ей это не удавалось. И абсолютно не получалось предсказать когда последует очередной рывок и в какую сторону он будет направлен. «Только бы эта машина не наступила мне на ногу», – почти молилась Татьяна. Арнульф тем временем мычал о том, как ему понравилась госпожа Розен в фильме «Красные рыцари Андреевского флага» и что он очень хотел бы видеть ее в качестве партнерши на съемках второго фильма про Аннигилятора. Правда, определиться с ролью, на которую Татьяна могла бы в этом фильме претендовать, они не успели. Мелодия закончилась, и Таня, пользуясь моментом, выскользнула из железных объятий Арнульфа. Как оказалось, для того, чтобы быть тут же приглашенной Джеком Майклсоном. Этот танцевал очень хорошо. Только периодически хватался то за обвязанное черным платком лицо, видимо, проверял, на месте ли нос, то за ширинку – то ли тоже что-то проверял, то ли многолетняя привычка, переросшая в неосознанный рефлекс. Между прочим, Джек похвалил ее исполнение в альбоме «Дым твоего опиума».

– У вас, Таня, очень красивый голос. Вам надо записать сольный альбом. Если надумаете, я предо ставлю вам в распоряжение свою студию и помогу, чем еще надо.

– Спасибо, но боюсь, что карьеру певицы мне начинать поздновато, – ответила Таня, а про себя подумала: «И этот туда же, сам на куски разваливается, а все ему неймется».

Затем она танцевала с вальяжным бизнесменом по фамилии Пропеллер, еще с несколькими актера ми и режиссерами. Она чувствовала на себе завистливые взгляды актрис и супермоделей, более молодых, но менее востребованных на этом вечере. Да, королевой бала сегодня была она, Татьяна. Пригласить ее хотел каждый из присутствовавших мужчин. Она никому не отказывала, не выбирала. В принципе, ей было все равно, кто станет ее партнером на следующий танец. Потому что того, с кем она действительно хотела бы танцевать, в этом зале не было. Ее Паша не появится здесь сегодня в элегантном фраке, его нынешний костюм – тюремная роба. При этой мысли все вокруг начинало видеться каким-то игрушечным, ненастоящим. Застывшие улыбки на лицах, дежурные фразы в качестве комплимента, заманчивые предложения, за которыми скрывалась не доброжелательность, а трезвый и точный расчет, осознание собственной выгоды. Люди, которые правят миром, вдруг начинали казаться ей марионетками. Но кто управляет ими – злой рок, судьба насмешница?

Каждый из партнеров пытался ее умаслить, каждый рисовал перед ней заманчивые перспективы и строил воздушные замки. У всех на нее были свои виды. Вампирша в киноужастике Крэса Уэйвена и сестра милосердия в драме про голодающих детей Зимбабве, проститутка в черной комедии «Дырявая панель» и многодетная мамаша в фильме «Мать сорока богатырей». Каких только ролей ей не предлагали. И хотя Таня потом уже старалась пропускать слова своих кавалеров мимо ушей, в голове у нее все же воцарился настоящий хаос.

Она искала глазами Колина, чтобы он пришел ей на помощь и избавил на время от необходимости общаться с бесконечной вереницей новых знакомых. Но Фитцсиммонс был так увлечен разговором с каким то напыщенным толстяком, что не замечал красноречивых Таниных взглядов.

На балу Колину представлялся случай поговорить с самыми важными людьми.

С самыми архиважными, с теми, кто еще в период великой американской депрессии начинал крышевать голливудскую киноиндустрию, а теперь, в сотни и еще в сотни раз приумножив единожды вложенный капитал, решал идеологические вопросы общей голливудской политики

Колина подвели к Уильяму Петти младшему. Младшему было явно под семьдесят…

– В ваш фильм вложены некоторые средства покойного лорда Морвена?. – спросил Петти-младший.

– Да, сэр, – почти по военному ответил Колин, искоса поглядывая, как Татьяна делает тот элемент аргентинского танго, что в просторечии именуется дорожкой, и как красиво и грациозно она выполняет обязательные резкие повороты головы.

– Эти средства, вероятно, и пошли на приобретение этого скандального русского авианосца? – спросил Петти.

– Крейсера, сэр, – поправил Колин.

– Неважно. Важно то, что нам бы хотелось сделать что-либо приятное в память о нашем покойном друге – лорде Морвене; – сказал Петти, – мы бы хотели посодействовать тому, чтобы кино, отчасти снятое на деньги нашего друга, было бы отмечено общественностью именно в той части, в какой оно было профинансировано…

– Сэр? – Колин вопросительно наклонил голову.

– Видите ли, – продолжал Петти-младший, – дать фильму о русских как о героях главные призы американского киноискусства было бы неверно с политической точки зрения…

Колин нервно сглотнул. Он понимал, что для него сейчас наступил момент истины. Именно эти калифорнийские нефтяные воротилы, главным среди которых и был Петти-младший, решали вопросы идеологических и политических перспектив американского киноискусства.

Они рассматривали кинобизнес как дорогую игрушку. Как футбольный клуб, который приносит не только деньги, но и гордость, как гордость от обладания красивым автомобилем или красивой женщиной.