Читаем без скачивания Жюльетта - Донасьен Альфонс Франсуа де Сад

После первых взаимных ласк Дюран, которая чувствовала себя много свободнее, когда с нами не было Клервиль, поведала мне свои похоти и попросила снисходительно отнестись к ним. Она встала передо мной на колени, а я, по ее просьбе, взяла ее за волосы и стала грубо и повелительно тереться о ее нос то влагалищем, то анусом, потом ерзала задом по ее лицу и мочилась на него. После этого била ее кулаками, попирала ногами и до крови отстегала розгами. Когда она от моих ударов свалилась на пол, я нырнула головой между ее ног и четверть часа сосала ей вагину, одной рукой массируя анус, другой – соски; потом, когда она достаточно возбудилась, Дюран содомировала меня своим клитором и одновременно ласкала пальцами мой хоботок.

– Прости, что я так много потребовала от тебя, Жюльетта, – смиренно сказала блудница, закончив свою программу, – но ты ведь знаешь, до чего доводит нас пресыщение.

– После тридцатипятилетнего либертинажа женщина не должна стыдиться своих вкусов, – отвечала я, – в любом случае они заслуживают уважения, ибо диктуются Природой, причем лучшие яз них – те, которые доставляют нам наибольшее удовольствие.

После этих слов я взялась за дело всерьез и довела ее до того, что она едва не скончалась от блаженства. Мне не с чем сравнить сладострастную агонию мадам Дюран; я никогда не видела, чтобы женщина извергалась с такой силой; она не только выстреливала сперму, как это делают мужчины, но она сопровождала эякуляцию такими громкими стонами, такими мерзкими ругательствами, спазмы ее были настолько сильные, что в эти мгновения ее состояние можно было принять за приступ эпилепсии. Кроме того, она мне прочистила задний проход не хуже мужчины, по крайней мере доставила мне не меньшее удовольствие!

– Ну и как ты себя чувствуешь? – спросила она, поднимаясь на ноги.

– Клянусь влагалищем! – вскричала я. – Ты неподражаема, ты – средоточие похотливости, твои страсти едва не спалили меня, и теперь сделай со мной все то, что я проделала с тобой.

– Что?! Ты хочешь, чтобы я тебя била?

– Бей меня, бей!

– И унижала? И топтала?

– Скорее – я жду.

– Хочешь, чтобы я мочилась тебе в рот?

– Ну конечно, любовь моя; торопись, моё извержение близится.

Дюран, более опытная в подобных забавах, нежели я, действовала с таким несравненным мастерством, что я изверглась в тот самый момент, когда ее страстный язык погрузился в моё влагалище.

– О, как ты сладко кончаешь, сердце моё! – нежно проворковала она. – С каким восторгом отвечаешь на ласки! Теперь я знаю что мы прекрасно заживем вдвоем.

– Не стану отрицать, Дюран, что ты потрясла все мои чувства, и я безмерно счастлива, что встретила такую женщину. Мы с тобой будем властительницами Вселенной, вдвоем мы покорим саму Природу. Ах, какие мерзости, какие преступления мы совершим, дорогая моя Дюран!

– А ты не жалеешь о Клервиль?

– Как я могу жалеть о ком-то, если у меня есть ты?

– Но что, если я выдумала всю эту историю только для того, чтобы устранить соперницу?

– Тогда это было бы редчайшее на свете злодейство!

– Но если я его совершила?

– Так ведь сама Клервиль сказала мне, что ты предложила отравить меня за две тысячи золотых монет.

– Я знала, что она передаст тебе эти слова, и нисколько не сомневалась в том, что ты ей не поверишь и поймешь это как неуклюжую хитрость с ее стороны и как сигнал к тому, что настало время сделать то, что я хотела, чтобы ты сделала.

– Почему ты хотела, чтобы это сделала я? Разве сама ты не могла убить ее?

– Мне было очень важно, чтобы моя соперница погибла от твоей руки – без этого моё удовольствие было бы неполным.

– Ты – страшная женщина! Но погоди, ведь она была не в себе в тот день, когда мы были у тебя в гостях, она даже не смогла насладиться твоими лакеями; мне кажется, она сделала тебе какой-то знак...

– Я нарочно создала такую обстановку и точно рассчитала, что это на тебя подействует, что ее беспокойное поведение насторожит тебя и сделает ее виновной в твоих глазах. Когда же я предлагала ей отравить тебя за две тысячи золотых, я заронила в неё подозрение, что подобное предложение я могу сделать и тебе. Вот чем объясняется ее предупреждающий жест – она боялась оставить нас вдвоем, а ее нервозность оказала на тебя именно тот эффект, на который я рассчитывала. Таким образом два часа спустя Клервиль была мёртва.

– Я должна понимать это так, что она невиновна?

– Она обожала тебя... Так же, как и я, и присутствие соперницы было для меня невыносимым.

– Наслаждайся своей победой, коварная, – восхитилась я, обнимая Дюран. – Теперь ты можешь торжествовать: я боготворю тебя, и если бы мне пришлось повторить все снова, я бы сделала это не задумываясь и без всяких причин, которые ты придумала, чтобы облегчить моё преступление... Но почему ты не призналась в своей любви ещё в Париже?

– Я не посмела, так как рядом была Клервиль, а когда позже ты ещё раз пришла ко мне, со мной был мужчина. Потом меня арестовали. Но освободившись, я всюду следовала за тобой, любовь моя, и никогда не упускала тебя из виду; я поехала за тобой в Анжер, затем в Италию; все время, пока я занималась своей торговлей, я не спускала с тебя глаз. Надежда моя поколебалась, когда я узнала о твоих наперсницах – Донис, Грийо, Боргезе, – и от неё почти ничего не осталось, когда ты вновь встретилась с Клервиль. Но я все равно поехала за вами из Рима, и вот здесь, отчаявшись от столь долгого ожидания, я решилась разрубить этот узел; остальное тебе известно.

– То, что ты рассказала, просто невероятно! В ком ещё встретишь подобный пример коварства, ловкости, злобности, порочности и ревности?

– Это потому, что ни у кого нет таких страстей, потому что никто никогда не любил тебя так, как я люблю тебя.

– А когда пламя потухнет в тебе, Дюран, ты поступишь со мной так же, как я поступила с Клервиль?

– Хорошо, мой ангел, я развею твою тревогу. Но требую, чтобы гы оставила себе только одну из своих девиц – Элизу или Раймонду. Выбирай любую, но двоих иметь тебе я не позволю и предупреждаю об этом заранее.

– Со мной останется Раймонда.

– Прекрасно, Так вот, если она станет свидетельницей твоей неожиданной или необъяснимой смерти, пусть вина за это падет на меня. А теперь, – продолжала Дюран, – я прошу тебя написать записку и отдать ее на хранение Раймонде; в этой записке ты назовешь меня своей убийцей в том случае, если смерть твоя наступит каким-либо трагическим образом во время нашей совместной жизни.

– Нет, такие предосторожности ни к чему; я верю тебе, вверяю свою жизнь в твои руки и делаю это с радостью. Только оставь мне и Элизу, не мешай мне и не ревнуй меня. Я – распутница, я не обещаю тебе вести себя безупречно, но клянусь чем угодно, что буду любить тебя всегда.