Читаем без скачивания Литературная Газета 6278 ( № 23 2010) - Литературка Литературная Газета
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вера Ивановна, его жена и наша бабушка, встретила войну с тремя детьми на руках – четырёхлетней дочерью и двумя мальчишками-близнецами, родившимися в 1939-м. Нападение фашистской Германии застало их на западной границе Союза, где в это время дислоцировался полк мужа, немедленно направленный на передовую. Одна, под обстрелом, пробивалась она с детьми в эвакуацию. И сумела сохранить жизни всех троих не только во время той первой бомбёжки, но и на протяжении нескончаемых четырёх лет войны.
Всё это мы, пятеро их внуков, знали до недавних пор лишь, так сказать, пунктирно. Нас никогда не хватало дольше чем на тридцать минут дедовых рассказов о войне. А он, надо сказать, не настаивал и не претендовал на большее. И уж, конечно, не принуждал, понимая, что у нас, малолеток, иные интересы, свои драмы и трагедии. Пожалуй, он был неплохим педагогом (хоть и никогда этому не учился), потому что в его общении с нами всего было в меру: дидактики и игры, поучения и понимания. Только тогда, в детстве, мы всего этого, конечно, не осознавали, а лишь с удовольствием ходили с ним по грибы, с нетерпением ждали продолжения сказки про Беркута, которую он сочинял, когда столярничал, и иногда с любопытством разглядывали медали на его военном кителе.
Свою книгу о войне и о себе мой дед писал всю послевоенную жизнь, но так и не окончил её. Несколько лет назад, выполняя данное отцу обещание, его дочь и моя мама разобрала и подготовила к публикации его архивы, дополнив их собственными воспоминаниями и размышлениями. Так появилась рукопись «Доброта и злоба. Пересекающиеся параллели». В ней всё подлинное – имена, события, названия городов и посёлков, а главное – мысли и отношение к жизни.
Книга пока не опубликована. В рукописи её, конечно, прочли все родственники и многие из друзей и знакомых. Но ведь дед был не просто рядовым бойцом. Он был командиром, офицером. Он многое знал, видел и понимал о войне. Его воспоминания наверняка стали бы ценным дополнением к общей картине Великой Отечественной. Вот три фрагмента из этой рукописи…
ОГНЕВЫЕ РАСЧЁТЫ
В июне 1941 года наш дивизион по тревоге выступил на границу. Двигаясь по грунтовой дороге, я по артиллерийской привычке оценивать местность прикидывал, где можно было бы поставить орудия, чтобы встретить наступающие танки. А в том, что они рядом, сомнений уже не было – работу их моторов в последние два дня мы слышали неоднократно.
Прибыв под Клайпеду, мы увидели мрачную картину: оборонительные работы не окончены, начатые траншеи местами обвалились, у сапёров не хватает лопат, на десять солдат – одна винтовка старого образца и два десятка патронов. Работой 23 сапёров руководит старший лейтенант, у которого нет ни схемы укрепления границы, ни связи с пограничниками.
Ознакомившись с личным составом своей будущей батареи, обнаружил, что командиры взводов совершенно не понимают своих солдат, потому что те, в основном узбеки и армяне, не говорят по-русски. На каждое орудие у нас всего по четыре снаряда. Пушки – в заводской смазке. Для чистки стволов и замков требуется керосин, а его нет. Надо проверить прицельные линии, но этого не умеют делать даже офицеры, которых в училище этому не успели научить. И на весь дивизион – один артиллерийский мастер. На все 12 пушек…
Всё это происходило 18 июня 1941 года. Так, за несколько дней до войны с Германией, в четырёх километрах от границы мы готовились принять первый бой, ещё не зная, что он случится так скоро.
Рассвет 22 июня начался с обстрела переднего рубежа нашей обороны. Самолёты со свастикой звено за звеном пролетали в сторону Шауляя, слышались разрывы бомб со стороны аэродрома.
Вскоре в бой вступили танки противника и, не встречая сопротивления, устремились по двум грейдерным дорогам в наш тыл. Их сопровождали бронетранспортёры с пехотой и мотострелки, вооружённые пулемётами и миномётами. Они артиллеристам не страшны, когда у них есть снаряды, а коллективы огневых расчётов хорошо сработались. У нас же всё было с точностью до наоборот.
Зная, что огневые расчёты подготовлены слабо, снарядов мало, да и демаскировать себя нельзя, решил, что огонь откроет только одно орудие, и сам встал на место наводчика. Когда бронетранспортёр приблизился на дистанцию прямого выстрела, послал ему снаряд в баки горючего. Второй снаряд – шрапнель с установленной трубкой на дистанцию – по пехоте, которая спрыгивала с горящего бронетранспортёра. Часть мотоциклистов тоже попала под эту шрапнель. Атака фашистов захлебнулась. Больше на нашем направлении целей для нас не было.
Но справа и слева противник прошёл вглубь нашей обороны километров на 10–15. Единственный из всех в дивизионе я знал, что за бугром справа проходит крепкая полевая дорога – ехал по ней, когда направлялся в Шауляй за новым назначением. Теперь я решил объехать этот бугор и встать на пути врага со своими четырьмя орудиями. Правда, у нас было мало снарядов, но задержать вражеских танкистов часов на восемь мы вполне могли.
Однако когда за нами прибыли посланные комдивом машины, противник уже успел перерезать дорогу. Через два километра мой автомобиль, идущий первым, был обстрелян пулемётным огнём с обеих сторон. Орудия, следующие сзади, сумели картечью расчистить дорогу, бойцы открыли огонь из винтовок, отогнали фашистов подальше в лес, и моя батарея успешно прибыла в район нового расположения. Но я этого уже не увидел – был ранен и потерял сознание. Меня спас местный житель, водитель одной из реквизированных грузовых машин. Доставив своё орудие в нужное место, он на обратном пути забрал нас, наскоро перебинтованных раненых, и привёз в госпиталь в Ригу.
У меня, как потом объяснили врачи, помимо ранений в грудь и в лицо ещё и в стыке черепных костей торчал осколок – оболочка от пули. Она не смогла пробить кость, но в спай протолкнулась и сидела крепко. Стоило хоть чуть-чуть тряхнуть головой, мои все в засохшей крови волосы цеплялись за этот осколочек, и я терял сознание.
Старенькая врач-хирург увидела, что я открыл глаза, и спросила, согласен ли я на немедленную операцию прямо здесь:
– Рискованно, конечно, но необходимо. Иначе вы не доедете в тыл.
Разговаривать я не мог – язык перебит, зубы срезаны. Врач, понимая это, предложила:
– Моргните, если готовы.
Конечно, было нелегко принять решение, но я согласился. Врач закрепила голову каким-то кольцом, зацепила чем-то осколок и неожиданно сильно дёрнула. На какое-то время я снова потерял сознание, но придя в себя, понял, что жить буду. Нас уже везли в тыл.
ВЫЗЫВАЮ ОГОНЬ НА СЕБЯ!
Подлый закон войны: во время наступления солдат гибнет чуть не в три раза больше, чем во время отступления или обороны. И каждый раз кажется, что потери эти имеют случайный характер, что их можно было бы избежать. И хотя умом понимаешь, что смерть на войне неизбежна, сердце долго скорбит о погибших и не даёт покоя вопрос: «А нет ли в гибели боевых друзей и твоей, командир, вины?»
В бою под Минском мой однополчанин погибал на моих глазах, и я не в силах был спасти его.
В первые месяцы 1944 года после госпиталя прибыл к нам в полк старший лейтенант Мишулин. До ранения он командовал миномётным взводом. Теперь был назначен командиром взвода управления огнём батареи и сразу начал шлифовать далеко не идеальные навыки пехотинцев, учил их грамотно вести огонь, сосредотачивать веер по узким целям, добиваться скорострельности и точности. В его лице я получил очень надёжного и знающего помощника-инструктора. Теперь все шесть батарей нашего полка были одинаково сильны и обучены.
В бою под Минском старший лейтенант Мишулин заменил раненого накануне начальника разведки первого дивизиона и теперь должен был корректировать огонь наших орудий. По только что наведённому сапёрами пешеходному мостику через непроходимое болото он направился в тыл противника. За ним телефонист разматывал провод, радист тащил рацию. Наши миномёты застыли с поднятыми вверх стволами – они должны были открыть огонь по команде Мишулина. Но неожиданно прорвавшиеся немцы уже окружали наших героев.
– Вызываю огонь всего полка на себя! Вызываю огонь на себя! – прорвался сквозь грохот боя голос Мишулина.
Сердце сжало как в тисках – человек жертвовал собой во имя общего дела, погибал за Родину. И с ним вместе гибли ещё два человека: телефонист и радист. Спасти этих людей я был бессилен.
– Родина вас не забудет, – только и смог сказать я в телефонную трубку.
Ответа Мишулина уже не услышал – все батальоны полка по телефону принимали его команду:
