Читаем без скачивания Войны Миллигана (ЛП) - Дэниел Киз

Аллен некоторое время просидел за столом с карандашом в руках. Он начал рисовать пейзаж — чего раньше никогда не делал. Он рассчитывал, что это вызовет любопытство Томми, и тот возьмется за рисунок. Аллен насвистывал, поглощенный рисованием, и надеялся, что Эдвардс не заметит, как трудно ему дается эта внешняя невозмутимость.

Перед тем, как покинуть пятно, Аллен написал на листе:

«Нарисуй что-нибудь приятное на стене корпуса № 3. Примерно три метра в высоту и полтора в длину».

Луч прожектора упал на Томми без предупреждения. Он сразу увидел карандаш в руке и сообщение на листе бумаги, узнал почерк Аллена, и понял, чего тот хотел от него. На этот раз Аллен хотя бы дал ему понять, что происходит.

Учитывая размеры стены, он быстро добавил к наброску Аллена маяк, стоящий на краю скалистого берега. Он был изображен на фоне моря, вместе с чайками, символизирующими свободу. По крайней мере, ЕГО сознание вырвется на свободу, когда он будет рисовать.

— Вот это хорошая идея! — обрадовался Эдвардс.

Томми смешал краски и приступил к работе.

Следующие три дня в 8:30 утра Эдвардс отправлялся искать Кевина, Аллена или Филипа. Большую часть дня в пятне был Томми — пока рисовал. Работа продолжалась до 11 часов — он должен был вернуться в корпус, на перекличку перед обедом. Потом Эдвардс снова провожал его, и Томми продолжал рисовать до трех часов. Когда изображение маяка было завершено, Томми нарисовал двух сов, отдыхающих на ветках деревьев, с луной на заднем плане. Цветовая гамма была тусклой, в основном коричневая и желтая охра.

На противоположной стене появился впечатляющий пейзаж, размером четыре на одиннадцать метров, в котором господствовали осенние цвета: золотые и красные. Олень остановился возле старого сарая. Петляющая дорожка и стая диких уток над сосновым бором.

Около входа в корпус № 3 Томми нарисовал изображение, из-за которого, проходящему через дверь, кажется, будто он идет по сельскому мосту, за которым черно-серые сараи переходят в другие изображения, создавая непрерывную панораму.

Каждый день, когда Миллиган заходил в комнату свиданий, пациенты, сидевшие там, улыбались и махали ему руками.

— Эй, художник, комната сейчас классно выглядит! Продолжай, художник! Мы почти как в лесу!

Однажды Томми отключился, держа кисть в руке. Вернувшись в пятно, он заметил изменения на фреске с маяком. Томми отметил, что часть пенящихся волн была закрыта свежим акриловым слоем. Чтобы выяснить, что произошло, Томми очистил эту область губкой, и с удивлением заметил рисунок маслом, изображающий сжатый кулак с поднятым средним пальцем — его посылали нахер. Томми тут же узнал почерк Аллена.

Убедившись, что больше никто не видел этой поправки, Томми яростно покрыл эту часть рисунка водной основой. Он хотел помешать Аллену.

Сначала Томми хотел пожаловаться Артуру, но тут же передумал — он внезапно понял, что хотел сказать этим своим рисунком Аллен. Когда-нибудь, когда они умрут или окажутся на свободе, администрация решит отмыть эти стены, чтобы избавиться от рисунков Миллигана. И тогда они обнаружат этот поднятый средний палец ‒ их последнее художественное послание руководителям Лимы. Томми согласился — идея отличная.

Через несколько дней администрация удивила его тем, что попросила сделать еще одну фреску — настолько им понравилась первая. Новая картина должна была расположиться у входа в здание, в коридоре между двумя решетками. Длина стены была тридцать метров, высота четыре метра — эта фреска стала бы одной из самых длинных в мире росписей, находящихся в помещении.

Томми вновь выбрал осенние цвета ‒ каштановый, оранжевый и желтый. Он писал целыми днями, настолько погрузившись в изображение природы, что иногда забывал о времени.

Каждый день, утром и после полудня, его приводили к внутренней стороне решетки, которую открывали электрическим пультом. Вот что значит быть сумасшедшим — ему достаточно было открыть вторую дверь, чтобы оказаться на свободе. Но он, разумеется, не собирался сделать этого. Томми толкал тележку с принадлежностями для рисования, тащил приставную лестницу и строительные леса в тамбур, потом дверь закрывалась за ним, и он оставался взаперти между клиникой и свободным миром.

Просто история всей его жизни.

С каждой стороны коридора ‒ внутри пациенты, снаружи посетители ‒ зрители собирались у решеток, чтобы посмотреть на его работу.

На третий день его отвлек необычный звук. В его направлении по земле катился какой-то предмет. Бутылка пепси. Подняв глаза, он увидел пациента, который махал ему рукой.

— Продолжай украшать стены, художник!

В его сторону катилась другая баночка, затем к его ногам по полу скользнул пакет мятных конфет. Томми засунул их в карман и благодарно кивнул пациенту, который их ему прислал. Осознание того, что сокамерники оценили его творчество, согревало его сердце.

Когда рабочий день закончился, измученный Томми убрал свой инвентарь и вышел из пятна.

Томми сменил Аллен. Он вернулся в корпус, чтобы помыться и выкурить сигарету, которую он нашел в кармане. А потом он устроился в комнате отдыха и строчил до отбоя.

Для персонала это было явной неожиданностью.

Надзиратели снова начали жаловаться. Напряжение стало настолько сильным, что Тед Горман упрекнул Аллена в том, что тот посвящает писанине слишком много времени, ссылаясь на то, что это вредно для его лечения.

— Когда я разрешил вам писать, — сказал он. — Я не ожидал, что вы приметесь за книгу.

На мгновение Аллен задумался, а потом решил, что пришло время.

— Мистер Горман, вы знаете, что я пишу книгу. Вы знаете, с кем. Вы хотите помешать свободе его слова? Или моей?

— Нет, конечно, нет! — поспешно ответил Горман. — Естественно, вы можете писать свою книгу, но не уделяйте этому так много времени, вот и все. И, ради Бога, прекратите так пристально смотреть на надзирателей, когда вы пишете!

— Но мне нельзя писать у себя в комнате, и мне приходиться сидеть здесь, чтобы получить право на ручку. А так как они всегда стоят за столом, то, когда я поднимаю глаза, они оказываются прямо передо мной. И как, по-вашему, мне на них не смотреть?

— Миллиган, вы же знаете, здесь много параноиков.

Аллен долго смотрел ему в глаза.

— Что вы предлагаете? Вы знаете, что я не должен находиться в корпусе с такими ограничениями, но меня держат здесь уже почти шесть месяцев. Вы знаете, что мне здесь нечего делать. Доктор Линднер знает, что мне здесь нечего делать. Но никто из вас не хочет открыто признать это!