Читаем без скачивания Кавалер дю Ландро - Жорж Бордонов

— Это от нас не зависит, господин… Я собирался представить вас за освобождение Реймса к кресту. Подождите немного, я не думаю, что это дело затянется надолго. Кроме того, у вас и у ваших родных останется память об этом времени.

Ночью 11 марта приближение русских и прусских войск заставило Сегюра оставить город. Через несколько часов марша на дороге он встретил авангард императорской армии. Наполеон, который поздно узнал об освобождении Реймса, решил удержать его любой ценой. В его глазах город был символом из-за воспоминаний, которые его с ним связывали! Он приказал Сегюру развернуться и атаковать противника в предместье Сен-Женевьев, где заняли позиции шесть русских батальонов, две артиллерийских батареи и полк улан.

По словам Наполеона, это была «великолепная атака», соотношение сил — один против восьми! Эскадрон д'Андло рассеял русскую конницу. Пехота в панике бежала. Артиллеристы пытались спасти пушки, увезти их с поля боя, но были отрезаны от города и разбежались побросав орудия. Уланы, не выдержав удара, смешали строй и потеряли голову. Ландро с окровавленной саблей в руке и диким взглядом, увидев смятение в рядах русских, бросил Тримбаль, с морды которой клочьями летела пена, в самую гущу врагов.

— Вперед! — во все горло орал он. — Вперед, сонные мухи! Вперед, ребята!

Он врезался в строй неприятеля, зарубил одного всадника, подхватил его пику и, почти один среди растерявшихся врагов, стал наносить удары направо и налево, увеличивая кровавый беспорядок в их рядах. Один из его солдат, эльзасец Бурман, вцепился в колесо русской пушки. На него напали сразу несколько солдат во главе с офицером, и он упал со вспоротым животом. Ландро его узнал, в бешенстве подскочил и вонзил копье в грудь офицера. От страшного удара древко треснуло и сломалось. И опять в его руке появилась сабля и со свистом рубила и колола все живое вокруг. К двум часам ночи позиция была взята. Наполеон оглядел поле сражение при свете ламп. Оно было покрыто убитыми лошадьми, сломанными пиками, трупами, особенно возле артиллерийских позиций.

— Докладывайте, Сегюр.

— Смотрите сами, сир. Лучше не скажешь.

— Что вы хотите?

— Награды и чины, о которых я вам докладывал.

— Вчера я вам дал четыре креста.

— Один из них, пожалованный господину Сапино, спас ему жизнь. В него попала пуля, но металл отразил удар.

— Это говорит о том, что крест хранит тех, кто его достоин. Я выполню все, что вы просите. Напишите имена отличившихся.

Старая гвардия, ревниво оберегающая свои привилегии, на эту ночь уступила свое место во главе колонны Почетной гвардии. Это место принадлежало лучшему подразделению армии. Но ветераны сказали:

— Сегодня пропустим их. Они заслужили эту честь. И могут этим гордиться. Пусть идут во главе колонны.

Ландро расположился на привале вместе со своими людьми. Там его и нашел адъютант Сегюра. Генерал срочно требовал его к себе.

— Мой дорогой Ландро, — обратился к нему Сегюр, как только шевалье вошел в палатку. — Вам присвоено звание капитана и пожалован орден Почетного легиона. Я лично доложил о вас императору.

— Благодарю вас, генерал. А Десланд?

— Его черед еще не настал. И он не вырывал копье у врага.

— Это правда, но он был у меня за спиной, и нам обоим было жарко.

Часть пятая

«Казаки» Ландро

Через месяц после реймсских событий дю Ландро был уже в Вандее. Как всегда, на своей Тримбаль и с верным Десландом рядом, но во главе необычного отряда…

В день вступления войск Коалиции в Париж, 30 марта 1814 года, поступил приказ перевести Почетную гвардию в Тур. Когда полк прибыл в Шартр, шевалье пришел к Сегюру.

— От кого поступил этот приказ, от какой власти, мой генерал? — спросил он.

— Не могу вам сказать, капитан, — ответил тот. — Я только что узнал от проезжавшего офицера, что император в Фонтенбло.

— И именно в этот момент нас решили отправить подальше?

— Я тоже не все здесь понимаю.

— Наполеон не смирится с поражением. Он уйдет за Луару, поднимет преданных ему людей, хотя и погубил уже их сыновей. Он получил много уроков в этой войне и достаточно хорошо знает партизанскую тактику шуанов, чтобы иметь план организации сопротивления в Вандее.

— И что дальше?

— А дальше, мой генерал, Франция окончательно погибнет и больше никогда не возродится. Сторонники Наполеона и приверженцы Бурбонов начнут убивать друг друга. Страны Коалиции будут вынуждены вмешаться и уничтожат и тех, и других.

— У вас, конечно, есть свои источники информации… и вы получаете определенные инструкции, не так ли? Вот уже несколько месяцев в Вандее идет какое-то брожение, возможно, готовится восстание. Так что и мы знаем кое-что.

— Нас отправляют в Тур для их подавления?

— Возможно.

— Я никогда не буду стрелять в своих.

— Вы дезертируете?

— Я держал свое слово, генерал, до последней возможности. Но я не хочу вас обманывать, я не могу больше служить человеку, который готов начать беспощадную войну только для того, чтобы спасти свой зашатавшийся трон. Тем более уже начались мирные переговоры.

— И, конечно, речь идет о возвращении Людовика XVIII?

— Естественно, а если вы будете упорствовать, то все потеряете.

— У меня есть одна слабость: я не умею предавать.

— И поэтому я беру у вас отпуск. Я немедленно уезжаю и со мной лейтенант Десланд. Если вы попробуете меня остановить, я перебью ваших жандармов и сам застрелюсь.

— Я не буду чинить вам препятствий. Но, зная вашу преданность, я удивлен вашей изменой. Это весьма болезненный удар для меня.

— Моя преданность имеет другое происхождение, не то, о котором вы думаете. Она существует сама по себе, нейтральна, каким бы странным это вам ни показалось.

— Тогда почему вы бежите?

— Родина меняет правителя и сознание. Еще раз. Я не хочу убивать своих.

— Вы не так уж и нейтральны!

— Мне не дает покоя моя преданность, увы! Или, скорее, мое безумие… Я благодарю вас за отношение ко мне, за вашу доброту.

Ландро и Десланд не были одиноки в желании дезертировать из наполеоновской армии. В третьем полку Почетной гвардии было много людей из центральной Франции, Берне и Гаскони и даже иностранцев. Они также бросились в бега, покинув свои части в Шартре и стараясь тайком вернуться к себе. Десланд и Ландро уже почти в конце пути наткнулись на жандармов. Они заявили, что посланы в Тур подготовить квартиры для остальных сил. Жандармы не стали настаивать, и правильно сделали. Два боевых товарища не задумываясь уничтожили бы их одним движением. Едва появившись в Ублоньер, Ландро вступил в контакт с руководителями мятежников: Ла Рошжакленом, д'Отишампом и Сюзанеттом. После чего посетил своих фермеров и набрал отряд в тридцать человек. Он их одел за свой счет в куртки из козьих шкур и в меховые шапки (поэтому их и стали называть — «Казаки Ландро»). Выступление было назначено на 15 апреля. Об этом по селениям носились противоречивые слухи: одни распространялись роялистами, другие — сторонниками императора. Настало 15 апреля. Колонна правительственных войск встретилась с двумя небольшими отрядами мятежников под командованием шевалье дю Ландро и Алексиса де Нуе. Отряды остановились и приглядывались друг к другу. Тримбаль приплясывала на месте, готовая помчаться вперед, и Ландро уже обнажил саблю.

— Смотри! — крикнул Десланд. — Они повернули назад. Они не хотят драться.

— Уйдем и мы, — заговорил Нуе. — Как бы то ни было, цель достигнута. Они увидели, что Вандея взялась за оружие, и это облегчит переговоры в Париже.

— Мы их погоним!

— Один против трех? Послушай, шевалье, ты можешь оставаться, но я своих людей уведу.

Ландро пожал плечами:

— Один против трех, что ж, прекрасно! Под Реймсом было и побольше, не правда ли, Десланд?

Потом во главе своих тридцати «казаков» он вернулся в Ублоньер. Там был приготовлен хороший ужин. После сыра и орехов смеялись и пели. Вслед за Десландом маленькое войско запело «Махровую фиалку». Только шевалье был молчалив и едва прикоснулся к вину. Его мрачный взгляд остановился на цветущей яблоне. Когда бочонок с водкой опустел, он наконец стряхнул с себя оцепенение и сказал:

— Все, ребята, достаточно. Все, кто хочет, могут вернуться к себе. Остальные оставайтесь здесь, места много. Если понадобится, я вас позову.

Ушли все, в своих козьих шкурах и меховых шапках. Шевалье сидел в кресле перед камином и смотрел в огонь. К нему подошла старая Перрин.

— Наш командир, — проговорила она, — не надо расстраиваться из-за пустяка…

Это были почти те же слова, которые она сказала Форестьеру в ту страшную «ночь мельниц» в Бурнье.