Читаем без скачивания Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник) - Фрэнк Герберт

Сквозь узкую дверь в дальней стене пробивался свет. Пауль, стараясь не обращать внимания на давящий вкус воздуха, на ощущение внимательного чужого взгляда, перешагнул порог. Маленькая комната, голая по фрименским меркам – драпировки покрывали лишь две стены. Напротив двери, под самым красивым гобеленом, на карминно-красных подушках сидел какой-то человек; за проемом в левой, голой, стене царил сумрак – там, среди теней, смутно виднелся женский силуэт.

Пауль ощутил, что запутывается в сетях видений. Так оно должно было быть… но откуда взялся карлик? В чем разница?..

Он использовал все свои чувства, в едином гештальте вбирая в себя комнату. Да, обстановка бедная – но видно было, что хозяева изо всех сил пытаются поддерживать достойный вид комнаты. Карнизы и крюки на оголенных стенах показывали, что и тут прежде висели драпировки; Пауль напомнил себе, что паломники платили невероятные суммы за подлинные фрименские изделия. Те из них, что побогаче, считали изготовленные в Пустыне гобелены настоящим сокровищем – лучшим отличием совершившего хадж пилигрима.

Свежая алебастровая побелка оголенных стен, казалось, бросает Паулю обвинение. Гобелены на других двух стенах, протертые до основы, лишь усиливали чувство вины.

Справа от входа на стене висела узкая полка, занятая целым рядом портретов. Большинство из них изображали бородатых фрименов, некоторые из которых были в дистикомбах с болтающимися катетерными трубками, а на других портретах имперские мундиры сверкали на фоне экзотических пейзажей иных миров. Чаще всего пейзажи были морскими.

Фримен, восседавший на подушках, откашлялся, привлекая внимание Пауля. Это был Отхейм, точно такой, как в видении – исхудавшая птичья шея, которая, казалось, едва выдерживает тяжесть массивной головы. Изуродованное лицо – вся левая сторона под слезящимся глазом состоит из пересекающихся шрамов, хотя справа кожа не повреждена, а синий-на-синем фрименский глаз смотрит прямо и зорко. Неповрежденную половину лица отделял от изуродованной длинный крючковатый нос.

Подушка, на которой сидел Отхейм, лежала в центре вытертого ковра – тот казался бурым, но был сплетен из темно-бордовых и золотистых нитей. Потертые ткани подушки кое-где подштопаны, но все металлические предметы в комнате начищены до блеска – и рамки портретов, и окантовка полки, и подножие низкого стола.

Кивнув живой половине лица Отхейма, Пауль заговорил:

– Счастья тебе и твоему обиталищу, – так приветствовали друг друга друзья, люди одного сиетча.

– Значит, я снова вижу тебя, Усул, – произнес племенное имя дрожащий старческий голос. Тусклый глаз на изуродованной половине лица задвигался над пергаментной, изборожденной шрамами кожей. Эта сторона лица была покрыта седой щетиной, вниз свисали редкие пряди волос. Рот Отхейма раскрылся, блеснули зубы из серебристого металла.

– Муад’Диб всегда отвечает на зов своих федайкинов, – отвечал Пауль.

Женщина возле двери шевельнулась:

– Так болтает Стилгар.

Она вышла на свет, копия Лихны, изображенной лицеделом, только постарше. Пауль припомнил, что жены Отхейма были сестрами. Волосы ее поседели, нос заострился, словно у ведьмы. Пальцы ее были покрыты мозолями от прядения. В былые времена фрименки гордились ими, но, заметив его взгляд, она спрятала руки в складках бледно-синего платья.

Пауль вспомнил ее имя – Дхури. Но, к ужасу своему, он помнил ее ребенком, не такой она была в видении. Во всем виноват ее голос, попробовал убедить себя Пауль. Было в нем что-то детское.

– Видишь, я здесь, – ответил Пауль. – Разве мог бы я прийти сюда без согласия Стилгара? – Он обернулся к Отхейму. – На мне долг воды, Отхейм. Распоряжайся мною.

Так и принято было разговаривать в сиетче со своими.

Отхейм кивнул трясущейся головой, слишком тяжелой для тонкой шеи. Приподняв покрытую пятнами левую руку, он указал на изуродованное лицо.

– Пузырчатку я поймал на Тарах елле, Усул, – проскрипел он. – Сразу же после нашей победы. – И зашелся в припадке кашля.

– Скоро племя заберет его воду, – вздохнула Дхури. Она подошла к Отхейму, заложила за его спину подушки, поддержала за плечо, пока не прошел приступ. Пауль заметил, что она не так стара, как показалось ему вначале: потерянные надежды кривили рот ее, горечь залегала в глазах.

– Я пришлю докторов, – проговорил Пауль.

Дхури обернулась, уперевшись рукой в бедро.

– Были у нас всякие врачи, не хуже, чем те, которых ты можешь прислать. – Она выразительно поглядела на голую стенку слева от себя.

Дорогие врачи, подумал Пауль.

Он чувствовал, что, словно водоворот, видение поглотило его, но заметил и некоторые различия. Как воспользоваться ими? Время вышило на канве немного иные узоры, но фон ковра был прискорбно знакомым. И с ужасающей уверенностью ощутил он, что любая попытка вырваться из настоящего приведет к еще более жестокому насилию. Мощь обманчиво неторопливого тока времени угнетала его.

– Говори, чего ты хочешь от меня, – пробормотал он.

– А если Отхейм нуждается просто в том, чтобы рядом с ним сейчас был друг? – спросила Дхури. – Разве федайкин может доверить свою плоть незнакомцам?

Мы были своими в сиетче Табр, напомнил себе Пауль, и она имеет право укорять меня за явную черствость.

– Я сделаю все, что могу, – проговорил Пауль.

Новый приступ кашля сотряс тело Отхейма. Когда он окончился, фримен выдохнул:

– Предательство, Усул! Фримены замышляют против тебя. – Он безмолвно пожевал губами. Струйка слюны вытекла из уголка рта.

Дхури утерла ему рот краем платья, Пауль видел негодование на ее лице – такая трата влаги.

Разочарование и гнев охватили вдруг Пауля. Чтобы Отхейма ждала такая судьба! Федайкины заслуживают лучшего. Но выбора не оставалось ни для смертника, ни для его Императора. В этой комнате они шли по лезвию бритвы Оккама. Легкий неверный шажок сулил кошмары, и ждущие не только их самих, но все человечество. Даже для тех, кто замыслил погубить их.

Заставив себя успокоиться, Пауль поглядел на Дхури. Выражение бесконечной тоски, с которой она смотрела на Отхейма, придало сил Паулю. Чани никогда не будет глядеть на меня такими глазами, сказал он себе.

– Лихна говорила о вести, – промолвил Пауль.

– Мой карлик, – проскрипел Отхейм. – Я купил его… на… на… забыл где. Это человек-дистранс. Игрушка, брошенная тлейлаксу. В нем имена… всех предателей.

Отхейм умолк, сотрясаясь всем телом.

– Ты говоришь о Лихне, – произнесла Дхури, – когда ты появился, мы поняли, что она добралась благополучно. Если ты думаешь об этом грузе, который Отхейм вручает тебе, его цена – безопасность Лихны. Бери карлика, Усул, и ступай.

Подавив дрожь, Пауль закрыл глаза. Лихна! Настоящая дочь ее погибла в Пустыне, тело, подточенное семутой, отдано песку и ветру.

Открыв глаза, Пауль сказал:

– Ты бы мог прийти ко мне в любой момент, чтобы…

– Отхейм держался в сторонке, чтобы его не причислили к тем, кто ненавидит тебя, Усул. В южном конце улицы находится дом, где собираются твои враги. Поэтому и мы перебрались сюда.

– Тогда зови карлика и уходим, – отвечал Пауль.

– Ты плохо слушал, – заметила Дхури.

– Отведешь карлика в надежное место, – промолвил Отхейм с неожиданной силой в голосе. – В нем единственный список предателей. Никто не заподозрит этого; все думают, что он развлекает меня.

– Мы не уйдем, только ты и карлик. Все знают… как мы бедны. И мы сказали, что продаем карлика. Тебя примут за покупателя. Это единственный шанс.

Пауль помнил, что в видении он оставил дом, узнав имена предателей, но неведомым образом. Значит, карлика укрывал оракул. Должно быть, подумал он, каждый человек помечен судьбой, и цель его жизни определяется всеми наклонностями, всем воспитанием и обучением. С того самого часа, когда джихад избрал его, он чувствовал на себе его ужасающую мощь. Она властно вела его к заранее намеченной цели. И любые помыслы о том, что собственной волей… все, что он мог, – раскачивать изнутри свою клетку! Видит!

Теперь он вслушивался в тишину дома: их было четверо – Дхури, Отхейм, карлик и он сам. Он видел страх и напряженность в своих компаньонах, ощущал наблюдателей – и свою собственную охрану – в топтерах над головою… и этих самых – за соседней дверью.

Я ошибся, надежды нет, думал Пауль. И одно только слово «надежда» вызвало вдруг бурную вспышку этой эмоции… может быть, не поздно поправить…

– Зови карлика, – сказал он.

– Биджас! – позвала Дхури.

– Ты зовешь меня? – карлик шагнул в комнату из дворика, с легкой озабоченностью на лице.

– Биджас, у тебя теперь новый хозяин, – сказала Дхури. Поглядев на Пауля, она произнесла:

– Можешь звать его… Усул.

– Усул – подножие столпа, – перевел Биджас. – Как это Усул может быть подножием, когда это я – под ногами у всех и, стало быть, нету никого подножнее меня?