Читаем без скачивания Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала - Герман Романов

Вначале их попытались отговорить и морские офицеры, и его бронепоездные орлы. Но когда Ермаков спокойным до жути голосом тщательно объяснил возникшие между ними разногласия, то все дружно помрачнели и взглянули на дуэлянтов осуждающе.

У Константина неприятно засосало под ложечкой, появилось сомнение в правильности развязанного им действа. Однако дело было не в том, и лейтенант Тирбах развеял его опасения:

— Вы могли снять капитана Фомина с флотилии — это ваше право, и временно назначить другого, до утверждения Верховным Правителем. Вы могли просто предложить ему выехать в Харбин или отпустить по болезни на неделю. Но вы не должны были прибегать к оскорблениям, пусть вы трижды правы. Хотя я считаю, что он поступил нечестно по отношению к адмиралу Колчаку, если не сказать хуже… Но помните, если вы его застрелите, то у него здесь жена и трое детей, они останутся сиротами…

Никто из офицеров, что наблюдали за поединком, не заметили выстрела, но увидели, как револьвер из руки Фомина был выбит, а моряк вскрикнул от боли и прижал к груди окровавленную ладонь. И только тут секунданты поняли, что ротмистр не поднял своего пистолета, а выстрелил от бедра. И попал точно в револьвер…

— Как вам это удалось, Константин Иванович? — с изумлением спросил Тирбах, пока Фомину наскоро перевязывали ладонь.

— Петр Игнатьевич, не сочтите за труд, подберите пяток хороших камней и поставьте их сверху вон туда! — Тирбах был удивлен просьбой, но быстро пошел к валунам, что отстояли от них метров на двадцать, и водрузил на них четыре камня, размером с большой кулак.

Офицеры на время забыли про незадачливого каперанга. И во все глаза стали смотреть на непонятное пока представление. Ротмистр скинул бекешу на снег, достал второй пистолет и неожиданно бросился на снег, вытянув вперед руки с «кольтами», и несколько, раз перевернулся на снегу, стреляя с двух рук. Но когда все посмотрели на валуны, то камней на них уже не было. Вздох изумления вырвался у всех собравшихся.

— Шесть выстрелов, два промаха. Плохо! Теряешь ты, Константин Иванович, квалификацию! — Ермаков не скрывал своей неудовлетворенности, чем еще больше поразил офицеров.

— Разве так можно стрелять?! — завистливо произнес капитан Белых. — Да еще двигаясь этими странными кувырками. А! Понял!!! Вы показали, что можно стрелять и одновременно от вражеских выстрелов уклоняться! О сем чуде никогда раньше не слышал и увидел сейчас первый раз в жизни. Кто б раньше сказал, никогда бы тому не поверил!

— На свете есть много интересного, друг Горацио, — Ермаков заново надел бекешу и засунул пистолеты в кобуры. Затем неторопливо застегнул клапаны, нахлобучил на голову папаху. И только после этого Константин упругим шагом подошел к морщившему Фомину.

— В этой дуэли у вас не было ни единого шанса. Я мог бы вас застрелить и с трое большей дистанции. Но дело в другом… Я приношу вам свои извинения, господин капитан первого ранга, за оскорбительную форму сказанных мною слов. Но никак не за их содержание, ибо считаю, что вы либо из-за своих амбиций, либо из-за каких-то иных побуждений наносите ущерб выполняемому мною приказу Верховного Правителя. А посему временно отрешаю вас от командования по болезни, даю вам пару дней на поправку — пальцы вам чуть поцарапало револьвером. А потом извольте отбыть в Харбин немедленно для окончательного лечения, вам будет уплачено жалованье за три месяца. Но вы сегодня же напишете рапорт, — Костя специально сделал ударение на морской манер, на второй слог:

— Напишете рапорт на имя Верховного Правителя, в котором объясните причины своего нежелания выполнять мои приказы и вести корабли на Иркутск. Этот рапорт я немедленно передам адмиралу Колчаку, как только прорвусь с боем к нему с бронепоездами. Старший лейтенант Тирбах вместо вас примет отряд кораблей на Ангаре. Честь имею…

В штабном купе Арчегова уже ожидала срочная телеграмма от начальника дивизии бронепоездов генерала Богомольца, в которой ротмистра «фитилили» за какие-то не сданные вовремя бумаги с отчетами.

Причем угрожали страшными карами за неисполнение. Затем потребовали переименовать бронепоезд «Атаман» в «Мститель», а «Грозный» в «Истребитель». Канцелярская бумажонка и стала горящим фитилем к пороховому бочонку накопившегося раздражения, и была тут же разорвана в мелкие клочья.

— Твою мать! Война идет, а они все в бюрократию играют, начальников развелось, как вшей на лобке у шлюхи. И все с приказами. Лучше бы батальон пехоты прислали. Хотите переименования?! Получите!

Генерал Сычев вытер вспотевший лоб и снова уставился в листки с расшифрованной телеграммой от ротмистра Арчегова. В другое время, до мировой войны, он бы не поверил не единому слову, но не сейчас… Слишком многое походило на правду…

Теперь надо успокоиться и найти необходимое решение. Ефим Георгиевич машинально потянулся к шкафчику, но вовремя отдернул руку. Не время пить водку, мозги туманить, хотя желание было острым. Налить полстакана с тмином, медленно выпить, чувствуя, как горячая струя влаги обжигает пищевод, выдохнуть воздух и сделать первый, самый жесткий вздох. Но нельзя, по крайней мере, сейчас… Дождаться ночи, и перед сном…

Откуда ротмистр Арчегов мог узнать это?! От кого?! Или семеновская разведка давно внедрила в эсеровское подполье в Иркутске лучших агентов, причем занимающих высокое положение среди этих сволочей. Скорее всего, именно на это и похоже…

От мыслей генерала оторвал требовательный стук в дверь, и Сычев негромко сказал:

— Войдите.

Дверь отворилась, и на пороге появился начальник штаба Лыба. Увидев вопросительный взгляд генерала, сконфуженно развел руками и негромко доложил:

— Командующий округом генерал Артемьев давно «болен», а военный министр генерал Ханжин отсутствует. Найти нигде не можем, адъютанты не говорят. Начальник штаба генерал Вагин без их приказов ничего делать не будет, так и отрезал, и трубку бросил…

В голосе Лыбы царила едкая ирония, а в глазах плескалось такое презрение, что Сычева передернуло. Хороши генералы, чуть полыхнуло, сразу порскнули, как зайцы. Имя им всем одно — бледная немочь, отрыжки старой системы производства. Эти старые калоши на приказ молятся, а, получив его, не выполняют. Только и могут зобами от гордости надуваться — мы, мол, генералы старые, императорского производства, а ты, Сычев, свежеиспеченный колчаковский «калач». Трусы паскудные, а ему отдувайся…

— Немедленно собери дюжину грузовиков, найди бензин и отправляй в Лиственничное. Туда с Порта Байкал переправляется рота маньчжурцев — помощь от Арчегова. А через два дня он и сам припожалует с бронепоездами и японцами! Нам бы продержаться, они тридцатого будут!

— Продержимся, Ефим Георгиевич! Смута на наш берег не перекинется… Пересидим…

— Ты это почитай! Штабс-капитана Черепанова ко мне, срочно! — генерал раздраженно сунул капитану листки расшифрованной телеграммы. Тот пробежал ее глазами, лицо побледнело. Офицер положил бумаги на стол и опрометью вылетел из кабинета…

Начальник контрразведки появился через пять минут, будто был в здании, но вот его шинель была изрядно запорошена снегом.

— Смотри, Дмитрий Петрович, будет интересно, — Сычев протянул листки офицеру.

Тому не понадобилось и пары секунд, чтобы понять суть, его лицо не побелело, как у Лыбы, а побагровело. Губы стали сами по себе бормотать:

— Надо же, виднейший большевик Тобельсон есть тот Краснощеков? В тюрьме у меня сидит? Не может быть! А эти? Сегодня встреча у Яковлева…

— Что ты думаешь, Дмитрий Петрович, по поводу бумаги? — вопрос Сычева вернул контрразведчика на грешную землю.

— Проверить надобно! Я сейчас распоряжусь по телефону, — ответив Сычеву, Черепанов буквально исчез из кабинета, и генерал занялся планированием немедленной операции по разоружению инструкторов 4-й роты, дислоцированной в Хаминовской мужской гимназии…

Через два часа Черепанов снова был у Сычева, сияющий, но растерянный. Он живо напомнил ему кота, который жил в его петербургской квартире, любителя шастать у полковой кухни. Только однажды котяра по злому умыслу залез в соседнюю мясную лавку и там обожрался дармовых гамбургских сосисок. Сычевского кота не стали отлавливать, а пригласили Ефима Георгиевича посмотреть на любимца. Вот таким и запомнил своего кота Сычев — растерянным и жутко довольным на груде обкусанных сосисок..

— Многое сходится, ваше превосходительство! Семерых арестовали, в тюрьме из эркэпы тоже сидели. Взяли их оттуда, сейчас допрашиваем. Много интересного говорят. Значит, завтра выступление отряда осназа, роты инструкторов и милиции, ваше превосходительство?!

— Инструктора этой роты уже не выступят, их сейчас в военном училище размещают, под охрану. Я уже принял меры, завтра с утра мы блокируем казармы отряда Решетина юнкерами. К полудню прибудут семеновцы с Лиственничного, с горным орудием и ручными пулеметами. Всех офицеров мятежного отряда вы сегодня постарайтесь выдернуть. Восстания в Знаменском нельзя допустить!