Читаем без скачивания Лялька, или Квартирный вопрос (сборник) - Наталья Нестерова

Стопка писем, которую передал мне Витя Шумаков, не затей я большую уборку, наверняка потерялась бы, ведь я о ней совершенно забыла. Какое отношение ко мне имеют чужие письма? Оказалось – самое непосредственное!

Это были письма Вити ко мне из армии. И я ему отвечала!

То есть какая-то самозванка мое имя присвоила и строчила Вите послания! Очковтирательница! Лгунья! Аферистка! Пусть это было в прошлом столетии, все равно противно!

Но когда я вчиталась, гнев мой растаял. Не могла оторваться. Их было много, за полтора года. Я сидела среди ведер с водой и побелкой, разбросанных вещей, одетая для малярных работ, и жадно читала. Заглянул отец, напомнил, что пора ехать на кладбище.

– Поезжай один. Справишься?

– Конечно! – Он даже обрадовался. – Ты, дочка, считаешь меня беспомощным, и напрасно! Вот увидишь, какой я еще молодец!

– Ладно, молодец, не забудь палку взять и, если в автобусе место уступят, не геройствуй, садись!

Папа ушел, я вернулась к чтению писем.

Вите Шумакову очень плохо было в армии. Он не жаловался, описывал солдатские будни, но между строчками безошибочно угадывалось жуткое отчаяние. Всего не процитируешь, но мороз по коже пробирал от слов:

«Вчера мыли туалет, скоблили бритвами, меня два раза стошнило», или: «Один парень у нас повесился. Хорошо ему, отмучился», еще: «Мне иногда не верится, что где-то есть, была, другая жизнь. Там книжки читают и девушки в легких платьях. Как на Марсе. Не верю, что попаду на Марс».

Как бы «я» слала ему очень хорошие ответы. Успокаивала, призывала потерпеть, рассказывала смешные истории и говорила, что с нетерпением жду его писем.

Кто из моих бывших подружек постарался? Я их помнила смутно, но несколько кандидаток в уме держала. Особенно на одну грешила, круглую отличницу и тихоню. Потому что «мой» почерк в письмах был каллиграфически аккуратным и часто упоминались пафосные слова про смысл жизни из книги «Мудрые мысли». Я такие цитаты в школьные сочинения для хорошей оценки вставляла, их учительница любила. А в речи никогда не употребляла! Я же была нормальной, может, слишком заносчивой…

Вите, как он сам признавался, «мои» письма здорово помогали. Постепенно он привыкал к армейской жизни. Отчаяния стало меньше, зато буйно росла любовь ко «мне». Витя мечтал, как мы встретимся, просил описать мой день от пробуждения до ночного сна, чтобы каждую минуту знать, что я в данный момент делаю. Долго умолял о фото, наконец получил. Это была я безо всяких кавычек – на первом курсе института.

Ход совершенно непонятный. Если ты питаешь интерес к парню, можно прикрыться чужим именем. Но чужим обликом? При этом самозванка не была инвалидкой, прикованной к постели. Ходила в кино, на танцы, занималась спортом, о чем сообщала в своих, то есть «моих», посланиях. Внешне уродлива? Как же она выкрутится?

Письма были разложены строго по датам, по два конверта скрепкой соединены – Витино письмо и ответ. Сначала я листочки на место вкладывала и скрепочку возвращала, а тут стала торопливо доставать их, не заботясь о порядке.

На пылкие признания Вити «я» взаимностью не отвечала, юлила и призывала отложить объяснения до его приезда. Настойчиво просила Витю не акцентировать внимания на чувствах.

Наверное, у девицы, которая за моей спиной пряталась, другой парень появился, и она не знала, как с Витей распрощаться.

Витя то же самое подозревал, умолял: «Скажи мне честно!!! У тебя кто-то есть???» Он не скупился на восклицательные и вопросительные знаки. Парня просто корчило и корежило от неразделенной платонической любви. А «я» трезво и взвешенно ему писала, что образ, который он придумал, может разбиться о реальность и нанести ему душевную травму.

Точно, дурнушка! Потому что в те годы я своей внешностью вряд ли могла кого-нибудь травмировать.

Витя бомбардировал письмами, а «я» ленилась отвечать. Скрепка держала по пять его страстных посланий и «мою» открытку с поздравлениями на Новый год или двадцать третье февраля.

Последняя пара писем. Очевидно, Витя дошел до ручки, потому что стал шантажировать и прямо угрожать: «Если не ответишь, не объяснишь, почему переменилась, я убегу! Буду дезертиром, пойду под суд! Но я должен знать!!! Света!!! Умоляю!!!»

Ответное письмо не очень длинное, и я приведу его полностью.

Пишет тебе Светлана Петровна, мачеха Светланы. Мачеха – неприятное слово, и участь эта не из завидных. Да что поделаешь? Ты, сыночек, уж, наверное, по почерку догадался, что не Света, а я состояла в переписке с тобой. Не обижайся! У меня сердце кровью облилось, когда твое первое письмо открыла. Не специально, нечаянно – ведь мы обе Светланы, вот и думала, что мне.

Еще раз прошу не судить строго, хотя обман – он и есть обман, рано или поздно откроется. В оправдание скажу, что долго мучилась и терзалась, прежде чем первое письмо тебе написать. А дальше сам знаешь, как вышло.

Дослужить тебе осталось немного, ты уже опытный боец, верю – сдюжишь. Помни, что на гражданке тебя ждет новая жизнь, которая по-настоящему только начинается.

А у Светы (у настоящей Светы) все хорошо. Учится в институте и ведет большую общественную работу, являясь секретарем комсомольской организации.

До свидания, солдат!

Обнимаю тебя и желаю дослужить честно и достойно!

Вот так номер! Вот кто под моим именем скрывался!

Задним числом я вспомнила странные взгляды, которые бросал на меня Витя на поминках в девять дней. Будто я ему что-то задолжала, а он потребовать стесняется, но надеется на мою совесть. Витя, очевидно, ждал разговора о письмах, а я не заикнулась, мол, все это мелочи, недостойные внимания моего королевского величества.

Вернулся отец. По-детски хвастался своей «самостоятельностью»: на кладбище съездил, в магазине хлеб и кефир купил, завтра ботинки в ремонт отнесет. Он всячески демонстрировал, что не пропадет без нашей опеки. Это было правдой еще и потому, что благодаря мачехе многие люди – ее родные и друзья – были искренне и по-доброму заинтересованы в судьбе моего отца. И как ни печально признавать, внимание этих людей отцу было нужнее и понятнее, чем мое, дочернее.

Знал ли папа о письмах? Выяснять не стала. За четверть века я не научилась говорить с ним о мачехе, и поздно начинать учиться, а также каяться и сокрушаться.

Вите Шумакову я позвонила, на следующий день встретилась с ним возле школы.

– Прочла? – спросил Витя.

– Да.

– Как в романе? – Он усмехнулся. – Когда последнее письмо получил, сказал ребятам, что невеста замуж вышла, они думали, я чокнулся. Надо плакать, а я смеюсь, веселый хожу. Мы потом со Светланой Петровной иногда вспоминали, как я в нее заочно влюбился.

– Но твои родные? Они почему не написали, что я давно уехала и след простыл?

– Светлана Петровна с моей мамой договорилась, вместе конспирировали. Твоя мачеха была очень хорошим человеком, настоящим! А ты? Ты, кажется, ее не очень? Не очень любила?

Я развела руками – что было, то было.

Витя продолжал допытываться:

– Ты бы на ее месте? Ты бы написала солдату? Она меня спасла, честно скажу. А ты?

Ответ я хорошо знала, потому что последние дни часто задавала себе этот вопрос.

– Нет, Витя! Я бы тебе не ответила. Звучит нелестно, но как на духу. Извини! Я в те годы считала абсолютно нормальным, что меня любят, балуют, что мною восхищаются и терпят мои капризы. Я же, в свою очередь, не только не должна дарить кому-то внимание, быть благодарной, а, напротив, оставаться холодной и язвительной – вот высший шик. Это не эгоизм, а какая-то неправильная человеческая позиция. Вроде как носить одежду задом наперед. Жизнь меня помотала, пока я не научилась правильно одеваться. Что касается мачехи… все элементарно и сложно. Конечно, я очень благодарна ей за то, что вместо меня она подставила плечо тебе, человеку, попавшему в беду. Письма, наверное, тебе дороги? Забери их, только я в конце перепутала. Светлана Петровна вообще очень многое в жизни сделала за меня. Понимаешь? Не просто помогла, а вместо меня, глупой, действовала во благо всех нас – меня, отца, мужа, дочерей…

Впервые в жизни я говорила о мачехе добрые слова. Это было непривычно и слегка болезненно. Но когда я отважилась взглянуть на Витю, увидела, что он меня не понимает. Для него мои откровения запутанны и сложны, как исповедь чужестранца.

– Но теперь ты лучше относишься к Светлане Петровне, то есть к ее памяти?

– Вроде того, – согласилась я.

Когда я уезжала, папа старательно демонстрировал бодрость духа и хорошее физическое самочувствие. С таким энтузиазмом говорил об установке бетонного поребрика на могиле Светланы Петровны, словно речь шла о стройке века вроде поворота сибирских рек на юг. Я в который раз заставила его поклясться, что на зиму он приедет к нам.