Читаем без скачивания Мама, я жулика люблю! - Наталия Медведева

Тетки на работе — в восторге. Я, конечно, не удержалась и рассказала им. Толстуха смеется и просит специальный билет на премьеру. Начальница говорит, чтобы не забывала про работу.

— Ты, Наташа, уже у нас четыре месяца. Пора из учениц в работницы переходить.

Может, меня еще не возьмут? А она уже переживает — «Когда же съемки начнутся?» Боится, что я должна буду пропускать работу. «В работницы!» Знала бы она, как я к ним, к работницам, отношусь! Я не занимаюсь самолюбованием. Все мое детство мне аплодировали, и теперь я не воспринимаю это всерьез. Я как раз все под сомнение ставлю.

Надену новые туфли, конечно. И платок новый на шею. Ольге такой Мустафа привез. А я приобрела его в общественном туалете. Отправились мы с Ольгой к Думе. Прямо напротив Гостиного Двора — туалет. Забит девчонками — торгующими или покупающими. От сигарет до дубленок, от колготок до косметики — но все фирменное. Цены, конечно, тоже не стандартные. Этот паршивый платок сорок пять рублей стоил. Какие-то лошади на нем, цепи, эмблемы. Я предпочитаю свой огненный шарф. Но Ольга сказала, что я в нем, как бабка, и что не модно, и… В общем, я решила приобрести модный платок.

Фирменный, как называют туалет, посещают любители не только фирменных шмоток. Милиция тоже приходит. Облавы устраивает. Уводит расфуфыренных девиц в ближайшее отделение. После трех таких приводов ставят на учет — фотографируют и анфас и в профиль. Шмотье, с которым забирают, не отдают. Сами потом, наверное, перефарцовывают.

Ну и кого же мы встретили на Невском у Думы? Сашку с Захарчиком! Как он развопился! И как мне, мол, не стыдно по таким местам ходить? Я разозлилась на него:

«А где я еще могу купить? Ты же мне не купишь у своих клиентов!» Он сунул Ольге в лапку пятьдесят рублей, а меня засунул в такси — домой отправил. Я вернулась через десять минут. Ольга ждала меня в туалете. Мы купили платок и колготки, и губную помаду. И еще деньги остались. Их мы потратили на шампанское и четыре порции мороженого с двойным сиропом. Шлялись потом по Невскому полупьяные. Я жестикулировала, махала платком и кричала какие-то лозунги. Ольга притоптывала своими десятисантиметровыми каблуками и улыбалась всем подряд, ртом уже без губной помады. Она осталась на краях бокалов в мороженице.

— Сашка, Сашенька!

Он даже не просит меня туфли в коридоре снять, видит, какая я ошалевшая.

— Ты знаешь, он меня не узнал! — я хохотала. — Ну неудивительно — тогда мне было тринадцать, сейчас почти шестнадцать. Для смягчения своей взрослости я прочла стих из школьной программы, маминого любимого Лермонтова. Тем не менее он спросил, есть ли у меня школьная форма.

— Если бы я был на его месте…

— Конечно, ты бы повел меня в темное помещение, сказав, что это фотолаборатория, и выебал бы! Чего от тебя еще ожидать!

— Не уверен, что ты бы очень противилась…

Сашка все с подъебочками. Еще ведь в августе ты аплодировал мне на пляже, кричал «браво!». Может, совсем скоро мне и взаправду можно будет аплодировать. Мое имя было на листке в проходной, и дежурный меня сразу впустил. В картотеку. Там хранятся фотографии актеров, все данные о них. И мои тоже!

В вечернюю школу не пойду! Поедем в новый кабак. Отметить мою маленькую победу. Кабак называется «Тройка», и платок с лошадьми у меня на шее.

Захарчик встречает нас у метро «Маяковская», ресторан недалеко. Как, интересно, его переименуют? «Сайгон» и «Ольстер» уже есть, да и о Вьетнаме будто забыли. Сейчас надо во что-то израильское. Еще на подходе к ресторану ясно, что за народ тут толпится. Как бы сказала моя тетка — прожигатели жизни, дармоеды и жулики. Никого случайного, никого из толпы, одетой под цвет асфальта. Как только мы подходим к пестрой кучке, подъезжает такси, и из него выпархивает Людмила. В длинном платье, которое она поднимает и демонстрирует чудные туфельки. А ее рот, накрашенный необычно блестящей помадой (как невысохший лак для ногтей блестит) уже открывается в ругательствах Захарчику.

— Тебя нельзя оставить без присмотра даже на пару дней! Ты сразу же хиреешь без пизды!

Понятно, почему Захарчик дерганый — из такси вылезает Жан-Иван. В шарфике. Как француз может быть без шарфика? Людка — молодец — и по-английски говорит, и по-французски. Может, не прекрасно, но Жан ее понимает. Чего-то ей каркает, она ему в ответ. С нами идут еще двое. Борис по кличке Козел. Людка объясняет эту кличку не его тупостью, а его вонью. Он действительно какой-то замызганный, и волосы жирные свисают на плечи. Уж длинные-то волосы, кроме петэушников, никто не носит! Его девушка — Лорик — без умолку тараторящая пизда, желающая во что бы то ни стало быть центром внимания. Вот уж хуй!

В кабак мы входим без особых препятствий. Самое главное — войти в зал. На дверях стоит здоровенный швейцар — собирает дань. Пока мы раздеваемся, Сашка договаривается с ним. Даже в вестибюле слышно, что оркестр в кабаке классный. Играют что-то из «Лед Зеппелин». Я наизусть помню их диск — Флер целыми днями в школе выстукивал их музыку, и мы даже на два голоса пели.

Перед группой итальях швейцар с улыбкой распахивает двери. Проклятый жополиз! Они только своими обтянутыми в фирменные штаны жопами перед ним покрутили да паспортами итальянскими — ничего ему не дали! Александр дает швейцару десятку за нас — и тот еще недоволен. Какое блядство! И мне стыдно перед иностранцами. На своих, на русских, на советских граждан! этому хую, значит, положить, а перед какими-то итальяшками он расшаркивается! Наверняка, если б война — стал бы полицаем.

Поднимаемся в зал. Стены вдоль лестницы в шкурах, оружии. При чем здесь «Тройка»? На тройке гулять ездят, в былые времена — к «Яру», где цыгане и шампанское. Но не на охоту ведь… Наш столик рядом с итальянцами. Шесть мужиков. Без баб. Сплоховали бляди с Невского — такую группу пропустили. Но Людка не упустит — заговаривает с ними, чем вызывает кислое выражение на лице Захарчика. Лорик старается как можно громче разговаривать, но ее заглушает оркестр, перешедший с «Лед Зеппелин» на что-то французское и быстрое. Мы идем с Александром танцевать.

Назло Лорику и вообще всем я усиленно вращаю бедрами, посылаю воздушные поцелуи итальяхам. Сашка, как ни странно, не делает мне никаких замечаний. Но видно же, что я не из-за итальянцев такая бурная. Мне безумно весело. И хочется немного подразниться. Это оттого, что меня взяли, взяли на Ленфильм! И я уверена в себе сейчас. Так что сколько ты ни криви свою морду, Лора, я — победитель сегодня!

Мы возвращаемся к столу, который уже уставлен бутылками, икрой, холодным мясным ассорти. Тут же подбегает официант и прямо перед моим носом ставит две бутылки шампанского. От итальянцев. Я в восторге. Машу им рукой. Не успеваю проглотить кусочек бутерброда с икрой, как надо мной уже наклоняется итальянец. Приглашает танцевать, что-то говорит Сашке. Сашка ему «О'кей!» — и я уже танцую. Сразу с двумя. Они смешные. «Белла, белла!» Я им говорю, что меня зовут не Белла, а Натали. И они уже в такт музыке скандируют: «На-та-ли! На-та-ли!»

Козел подсел за стол к трем фарцовщикам, которые с завистью поглядывают на нас. Музыка гремит одесской мелодией. Официанты лавируют между столиками, как рыбы — стараются в первый день. Может, в зале кто-нибудь из партийных деятелей, с проверочкой. Нахальная Лорка кадрится к Жану-Ивану, который уже пьяненький. По ее просьбе открыли шампанское, которое мне ведь прислали! Я должна была сказать, чтобы его открыли.

— Старшим надо уступать, старших надо уважать, Наташа.

— Ох, прости, мама Лора!

Людка хлопает в ладоши и хохочет. Лорка от злости укусить меня готова. Ну и глупо! Завтра в компании, где меня не будет, ты будешь центром внимания. А здесь — я!

Людка — любительница повыебываться. Официант забирает тарелки с закусками, а она своим поставленным голосом: «У меня есть время выкурить сигарету перед горячим?» Он смотрит на нее глазами без ресниц: «Да курите, мне-то…» Бедный мальчик! На горячее к столу возвращается Козел. Лора в это время обсуждает какую-то махинацию с Захарчиком. Козел говорит, что ей надо заниматься не сделками, а устройством на работу, пока ее не выставили на сто первый км. Она обиженно достает из сумочки пудреницу (ах, какая красивая! Блядь Лорка!) и пудрит маленький носик.

— Боря, не учи меня жить, а лучше помоги материально.

Да, прямо по Ильфу и Петрову. Эллочка-Людоедочка. За столом у итальянцев затишье. Выдули уже две бутылки водки, закусывают фруктами. У иностранцев странная манера водку пить — смакуют ее, как коньяк. Мы же вонзили свои зубы в мясо — кто в шашлык, кто в цыпленка-табака. Я осторожно беру цыпу за крылышко и машу итальянцам. Они счастливы. Подзывают официанта — еще две бутылки шампанского передо мной. Лорик подсчитывает, сколько четыре бутылки стоят на доллары, и вздыхает: «Лучше бы наличными прислали». А итальянцы не унимаются. Один из них идет, уже слегка пошатываясь, к оркестру. Сейчас музыканты заломят ему цену. Но итальянец очень доволен, аплодирует. Оркестр исполняет «Натали» Беко. «На Красной площади падает снег…» Это ведь для меня он заказал! Я заставляю Александра бросить шашлык, окунаю пальцы в серебряную чашку с водой и плавающим в ней кружочком лимона, чуть касаюсь салфетки, глоток шампанского — и мы уже в центре зала. «Он зовет меня голосом нежным, Натали!»