Читаем без скачивания Рыжий Будда - Сергей Марков

Вот в чем пропасть (и не единственная) меж ним и меж Юнгом – Унгерном. Последний – хоть и буддист, хоть и рвется быть властителем Востока – но, по существу, не знает Азии. Он остается в мире своих воинственных фантазий: реальная, настоящая жизнь монголов и других азиатских народов ему не знакома (да он и не хочет ее знать, ведь для него все это – «хворост», «материя». И в этом белый барон тоже печально совпадает с революционным вождем, летавшим по стране на бронепоезде, и с его единомышленниками…) Впрочем, и русских он презирает не в меньшей мере. И восточная «спокойная и пестрая» религия остзейскому рыцарю нужна лишь постольку, поскольку она освобождает его от многих моральных законов и этических обязанностей. Он узнал лишь некоторые догматы буддизма, пригодные ему – но не глубочайшую и сложнейшую духовность этого вероучения, выросшего из самой почвы Азии.

А русский купец, бывший толстовец, человек мечты и практики – знал именно почву бытия азиатских народов. Ибо он с добром к ним пришел. И в буквальном, старинном смысле «с товаром», с добром материальным и с добром души, с древней и доброй культурой России. Вспомним: предводитель восставших монголов благодарит «русского брата» (а в те поры это был не официозно-газетный штамп, так звали восточные люди лишь самых верных друзей) за то, что тот дал его соплеменникам плуги и удобную обувь. Турсуков, «гоняя купеческие гурты по пустыням Монголии, а также Западного Китая», познал и языки восточных племен, и обычаи их труда и быта, и все то, что является в истинном смысле этого слова культурой (от древнего латинского глагола «возделывать», «обрабатывать»), космосом восточной духовности. А. В. Бурдуков ощущал и понимал буддизм изнутри, Роман Унгерн фон Штернберг – снаружи, поверхностно, утилитарно. Вот почему и в романе «Рыжий Будда» Тихон Турсуков имеет право судить Юнга, осуждать его, ибо видел его несовместимость и с буддизмом, и с человечной жизнью вообще:

«… Нечего сказать, хороший буддист, подающий руку насилию. Великое заклинание буддистское говорит: «ом-мани-падмэ-хум», и значит это: «О, ты, сокровище, покоящееся на лотосе!» Разве может божество на лотосе запятнать себя кровью, и разве лотос растет средь кровавых луж?»

Спор, который ведут меж собою годами, Турсуков и Юнг в романе, спор, который вели меж собою А, Бурдуков и барон Унгерн – это спор созидателя с разрушителем. Вот главная пропасть меж двумя главными героями «Рыжего Будды».

Но и в этом – еще не весь был Бурдуков и не весь герой, созданный под пером Маркова. Вспомнив «вставную» главу (меж шестой и седьмой) романа, там, где в Питере автор ведет беседу со своим героем. Цитируются строки о Турсукове, – это не выдумка Маркова, но тоже цитата из реального документа, из «красной энциклопедии» тех лет, утверждавшей, что Турсуков «пришел… к утверждению идей бесподащной борьбы за диктатуру трудящихся всего мира». Оставив в стороне безаппеляционный тон этого утверждения, скажу, что с ним нельзя не согласиться в главном. А. В. Бурдуков был революционером в Монголии. Он не мог им не стать. Объяснений тому можно привести немало, но лучше всего напомнить несколько строк из размышлений Тихона Турсукова: «Князья… О, князей Тихон Турсуков знает хорошо! Он знает, что та первая народная революция 1912 года, великое избиение бамбуковых людей (китайских чиновников, правивших Монголией. – С. 3.), в конце концов, ничего не дала самому народу… И князья стали опаснее для народа, чем китайцы, – новые правители обложили аймаки разорительными налогами, делали долги, за которые приходилось расплачиваться пастухам и охотникам… В конце концов Китай и японские вельможи, видя продажность монгольских владык, решили прибрать страну снова к своим рукам».

Так создалась почва для гражданской войны в Монголии, и русский купец-просветитель, десятилетия проживший бок о бок с народом своей «второй родины», не мог не встать на его сторону против монгольских феодалов. И – против их ставленника Унгерна. И он, А. Бурдуков, Тихон Турсуков марковского романа, тоже жаждал переустройства мира – на добрых, созидательных основах. Конечно, для нас сегодня его прожекты тоже наивны, и не все в них увязывается с его же стремлением к сохранению достоинства и самостоятельности каждой личности и каждого народа. И он тоже представлял себя одним из хозяев мира как «всемирного Акционерного общества», и он был сходен с Юнгом-Унгерном (хотя, впрочем, тут надо вспомнить и Рериха, и других известных людей) в том, что тоже хотел с Востока указывать миру «новый великий и ясный путь»… Страшная, непредсказуемая стихия – История, она со временем выносит горькие приговоры почти всем, кто жаждет творить ее – даже творить добром. А революция для героя-россиянина из романа Маркова (как и для самого автора, с юных лет поверившего в ее идеалы и ставшего на службу ей) была прежде всего осуществлением созидательных устремлений людских масс, освобождением народного интеллекта и таланта от всяческих пут.

Так что революционность Тихона Турсукова и его прототипа была совсем иной, чем у вождей тех, кто судил в Новониколаевске Унгерна. Русский просветитель-коммерсант был враждебней барону, чем они – по сути души своей. Они – два полюса. «Налитые кровью глаза истории смотрят на вас обоих, – так думает Турсуков о себе и о Юнге. – История решит: кто из вас сильнее?»

… И тут опять вспоминается старинное изречение: победитель не получает ничего. История прошлась «красным колесом» и по единомышленникам Унгерна, и по множеству таких людей (по цвету России, по ее самым талантливым силам!), как А. В. Бурдуков. И устами своего русского героя молодой писатель в конце 20-х годов попытался объяснить одну из главных причин той ужасающей трагедии, которой обернулся Октябрь для России, причину того, почему, воплощая свои идеалы, вожди революции оказались в противоречии с мирным и созидательным духом народа. Вспомним слова Турсукова:

«Эти люди… сделали великую революцию, они стали ненавидеть уже не десятки, а сто миллионов людей всех наций, влюбленных в себя и в свою ограниченность…. Они любят ненавидящих, тех, кто борется со старым…»

Хотел того герой «Рыжего Будды» (и его автор) или нет, но он выразил то, о чем десятилетиями молчали в этом веке историки – да и вообще все – в нашей стране: вождей, идеологов и высших деятелей революции вдохновляла прежде всего ненависть. А не любовь. Ненависть же порождает прежде всего разрушение. То, к чему и Юнг-Унгерн был склонен всею душой. Крайности смыкаются… Но не странно ли, что свой монолог о сущности людей революции монгольский россиянин завершает такими словами, обращенными к приемному сыну-монголу: «Понимаешь, почему я теперь стал революционером?» Нет, пожалуй, не странно… Жизнь всегда полна противоречий и парадоксов, а время действия «Рыжего Будды», кажется, только из них и состояло…

Но такая правда в конце 20-х годов – и последующие десятилетия – была нежеланна власть предержащим в нашей стране. Сергей Марков это понимал… Тут пора сказать еще и о том, что он намеревался писать продолжение «Рыжего Будды», показать во второй части романа разгром Унгерна и тоскливый финал барона-буддиста. Однако в 1929 году началась новая, по-своему очень добрая, хотя тоже очень противоречивая и недолгая полоса в его жизни. Еще в бытность Маркова сибирским журналистом яркие и талантливые его рассказы и очерки были замечены А. М. Горьким, и живой классик пригласил молодого писателя в Москву для работы в новом журнале «Наши достижения», им же, Горьким, созданном. Десятки журналистских поездок, экспедиций и очерковая работа не давали Маркову возможности продолжить свой замысел (хотя он в эти годы писал и рассказы, и стихи во множестве). А потом, в 1932 году, грянул новый гром: арест, наветы, Лубянка и ссылка на Север, на берег Белого моря. Там, к слову сказать, поэт и журналист продолжал – еще один парадокс его жизни – свою творческую деятельность, работал корреспондентом, совершил целый ряд удивительных открытий в архивах и музеях, и это дало материал для будущих его исследований и прозы; он писал пронизанные горечью, любовью и удалью стихи, – но можно понять, что продолжать роман со столь сложной канвой в тех условиях было выше даже его титанических сил. А позже – пришла пора иных трудов, целиком захвативших его – по-прежнему, кстати, опального…

Так и не удалось Сергею Маркову до конца его дней увидеть свой первый роман опубликованным. Лишь через десять лет после смерти автора «Рыжий Будда» был напечатан – в 1989 году, в тех самых «Сибирских огнях», где когда-то сотрудничал молодой писатель. (Не в последнюю очередь это произошло благодаря усилиям вдовы автора, Галины Петровны Марковой, хранительницы его наследия и огромного архива, и с помощью сибирского писателя и историка Николая Яновского, который знал Маркова в годы их общей молодости.)