Читаем без скачивания Дети блокады - Лев Разумовский

— Нам сказали, что ты нас выдала. А мы ничего не сказали. И нас тоже выгнали.

Тогда мы пошли к сельмагу, сели там на крылечке, прижались друг к другу, сидим, горюем.

А в это время гулянка! Одна шеренга — парни в обнимку частушки поют, а навстречу девушки, тоже в обнимку.

Парни:

Эх по нашим по УгорамШла интеллигенточка,Рукава засучены,Юбка по коленочко.

Девушки:

Моя милка заболелаНичего не кушает.Надо доктора позвать,Пусть ее послушает.

Парни:

Как по нашим по УгорамЕхала милиция.Задирайте, девки, юбки,Будет репетиция.

Парни нас заметили, окружили, стали приставать. Мы заплакали. И они отстали, отошли.

Я сказала:

— Чем так жить, лучше умереть. Найдемте колодец и утопимся.

И мы решили покончить счеты с жизнью. Пошли дальше, увидели старый колодец.

— Кто будет прыгать первый?

— А кто придумал, тот и первый, — сказали девочки.

Я решилась прыгнуть, но с условием:

— Дайте честное мамино слово, что вы тоже прыгните.

— А мы на том свете увидим маму?

— Конечно!

И я прыгнула…

Оказалось, воды до пояса. Девочки подали мне руки, вытащили меня, мокрую. Мимо проходила деревенская женщина, спросила нас, что мы здесь делаем. Мы рассказали ей.

— Не дурите, идемте ко мне в избу. Я бедная, вас не накормлю, детей много, но хоть в тепле поспите, посохните.

Мы пришли и легли на полу, на ветоши, на лохмотьях, думали, заснем. Однако поспать не удалось. Нас заели клопы. Мы всю ночь от них отбивались.

Наутро хозяйка дала нам по корке хлеба и говорит:

— Идите в детдом, просите прощения.

Мы пошли, только не в детдом, а в школу, в класс. Там была местная девочка Валя Мухина, скупая, ела лепешки. Мы обступили ее, стали клянчить.

— Нету-ка.

А у нас уже животы от голода свело, мы больше двух суток ничего не ели… Мы тогда у нее лепешки отняли и съели. Она заревела, а мы испугались и побежали в Давыдово. По дороге встретили Тоню Суслову, сестру Ани. Она сказала:

— Девочки, в детдом не ходите. Ольга Александровна очень злая!

— Мы есть хотим!

Она посоветовала:

— Просите милостыню. Я буду говорит, а вы подпевайте.

Постучали мы в первый же дом. Вышла женщина. Тонька заревела, какие мы несчастные, нас выгнали, и теперь мы без еды и без крова… Женщина накормила нас пшенной кашей с молоком, дала с собой еще картошки, брюквы. А мы пошли к другому дому. Дом был богатый, с наличниками. Мы понадеялись, что здесь нам еще больше дадут. Вышел мужчина, послушал Тонькино пение, молча пошел домой, вернулся с ухватом и на нас!

— Ах вы нахалки! — И за нами!

А мы бегом к детдому и повстречали по дороге добрую женщину Татьяну Максимовну. Она нас пожалела и уговорила вернуться:

— Ольга Александровна сегодня в хорошем настроении. Идите быстрее, сегодня пирожки на полдник!

В детдоме нас накормили и спать уложили, а разборку оставили на завтра.

На другой день состоялась очередная линейка. На ней выступила Ольга Александровна и сказала:

— Ребята у нас хорошие. Но не все. Есть такие, которые позорят детский дом. Вот эти три кумушки просили милостыню и позорили детский дом!

Ребята стали нас ругать и стыдить. А оттуда, где был выстроен первый отряд раздался плач. Это Вера, моя сестра, меня пожалела и заплакала. Ночью, когда все улеглись спать, группа девчонок окружила наши кровати и потребовала, чтобы мы просили прощения. Аня сразу попросила прощения, Тамара с ними заспорила, а я сразу сказала, что никакого прощения просить не стану. Тогда на меня набросили одеяло и стали бить, а я отбивалась, как могла и из-под одеяла щипала их за ноги. Спасла меня Татьяна Максимовна. Она закричала на девчонок и разогнала их по кроватям.

В детдоме дни рождения ребят всегда отмечались официально. Но существовала наша собственная традиция: каждый от себя дарил юбиляру или по куску сахара, или по финику (нам их давали в ужин). Все это заворачивали в платочки, пошитые девчонками. Однажды скопленный нами сахар пропал. Проследили и поймали с поличным негодяя Борьку Баринова, которого тут же отлупили. Но традиция, к сожалению, умерла.

Работали мы как-то в поле, и после работы я возвращался в детдом на телеге. Лошадь бежала резво, телегу сильно тряхануло на ухабе, и я громко матюгнулся. Ольга Александровна услышала, позвала меня к себе и, когда я подошел, дала мне пощечину.

В другой раз мы возвращались из леса. В руках у меня была убитая змея, которую я держал за хвост. Навстречу нам толпа девчонок. Я размахнулся и бросил змею в девчонок, не заметив, что с ними была Ольга Александровна. Слава Богу, что не попал в нее.

Вообще мои отношения с Ольгой Александровной складывались как-то противоречиво: то она меня била, то лечила.

Возились мы как-то в церкви, то ли боролись, то ли играли. Моя нога застряла между досками, а в это время меня кто-то толкнул, и нога сломалась. Сразу прибежала Ольга Александровна, быстро наложила на ногу какие-то деревяшки и крепко обмотала ее тряпками. На другое утро запрягли лошадь и отправили меня в Халбужскую больницу, где я пролежал месяц, пока нога моя не зажила.

Весной 43-го мы с мамой и Миррой переехали на новую, уже третью квартиру в Железцово.

У новой хозяйки, высокой и суматошной Степаниды, мужа нет, а дома семеро по лавкам — от старшего Митьки, рыжего и занозистого парня, на год младше меня, до двухлетней девчушки. Все семеро босые, полураздетые, крикливые и вечно голодные.

Хозяйка наша, худая и измученная жизнью женщина, не пользовалась уважением в селе. Когда мы собирали вещи для переезда, наша Флегонтовна сказала:

— Непутевая она, Степанида. Непутевая. Вот в третьем годе ей с Макарьева кум сахарного песку килограмм привез. Дык, ты думаешь, она этот сахар сберегла, схоронила на черный день? Ништо. Она всех семерых за стол усадила, краюху хлеба нарезала, да весь песок им на стол, каждому по горсти, ссыпала. Они за минуту все и подмели…

Я сразу вспомнил, как застал утреннюю трапезу этой семьи. Ребятишки сидели за пустым столом. Мать брякнула на середину большую миску, плеснула туда молока из ведра и быстро нарезала туда штук пять-шесть огурцов. Бойко, наперегонки застучали ребята ложками, вылавливая из белой жижи зеленые кружки. Когда с ними было покончено, остаток молока ребята дохлебали уже не торопясь. Вспомнив, я живо представил себе картину: темный дощатый расщелившийся стол, вокруг него на лавках счастливая орда, быстро расправляющаяся с кучками белого сладкого чуда…

У Степаниды мы чувствовали себя спокойнее и вольнее, чем у хозяйственной и придирчивой Флегонтовны. Мало того, новая хозяйка выделила нам две грядки, которые я начал немедленно осваивать. Вычитав в «Ленинских искрах», как из одной картофелины получить пуд урожая, я задался целью провести эксперимент и получить не меньше, чем агроном, написавший эту статью. Следуя советам автора, я выкопал большую яму, удобрил ее собранными на дорогах коровьими лепешками, положил туда крупную розовую картофелину, присыпал землей, пересыпал золой из печки, положил слой конского навоза и последний слой — земляной.

Осенью, тщательно собрав урожай до самой маленькой картофелинки, я взвесил его на безмене и убедился, что получился хоть и не пуд, но 13 килограммов.

Примерно в это же время Ревекка Лазаревна поручила мне украсить столовую такими же росписями, какие я сделал в пионерской комнате в церкви, «чтобы детям в столовой было не только вкусно, но и приятно». На этот раз я решил порадовать ребят иллюстрациями басен Крылова. Столяры сделали из чистой фанеры несколько стендов, и я с удовольствием провозился с ними около двух недель. Нарисовал сюжеты из «Волка на псарне», «Квартета», «Лисы и винограда». Потом расписал их красками все из той же коробочки, которую, на счастье, вывез из Ленинграда.

Вернувшись как-то домой после работы над стендами, я застал маму, которая со счастливой улыбкой варила манную кашу на молоке. Дело в том, что на днях мы получили из Ленинграда посылку с банкой сгущенного молока и узелком манной крупы. Сегодня мама решила устроить пир — священнодействовала над кастрюлей, а рядом с ней крутились хозяйские дети, привлеченные небывалым запахом. Когда каша сварилась, мама достала из шкафа все наши блюдечки и наполнила их до краев горячей ароматной белой массой — каждому ребенку по блюдечку.

— Вот только ложечек у меня на вас всех не хватит, — сокрушалась мама.

Однако ложечки не потребовались. Каждый ребенок благоговейно и осторожно брал блюдечко обеими руками и отправлял его содержимое в рот. После окончания трапезы, каждое блюдце было тщательно вылизано и абсолютно чистым и блестящим возвращено маме.