Читаем без скачивания В моей смерти винить президента... (сборник) - Ольга Степнова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскакивает.
МАМОНТОВ:
– Вы понимаете, господин президент, что значит остаться нищим, без будущего, без перспектив и без надежды?! Вы понимаете, что значит остаться без верёвки и с такими вот высокими потолками?!! А Давыдову – всё! И тиражи! И собака! И моя жена! И... Чёртовы сантиметры... Как вы думаете, господин президент, может быть, в них всё дело?!
(Хватает бумагу, бормоча, читает написанное).
– «Вы не знаете, почему сука Давыдова ходит за ним по пятам, а моя всё время норовит сбежать? Когда я говорю «сука», я имею в виду...» Ужас.
(Рвёт бумагу, бросает под стол).
– Вот уж никогда не думал, что писать предсмертную записку так трудно.
(Хватает портрет жены, кричит ей в лицо).
– Никогда не думал, слышишь?!
(Вешает портрет на стену).
– Это даже трудней, чем повеситься! Хорошо, что до Нового года ещё целых пятнадцать минут.
Садится за стол. Берёт новый лист. Бормочет, задумчиво грызя ручку.
МАМОНТОВ:
– Господин президент, господин президент.... Господин президент, мне так много хочется вам сказать, что даже слов не хватает, несмотря на богатый журналистский опыт. Ну, не хватает мне слов!
Вот почему мне в сорок четыре года вдруг иногда хочется покататься на карусели?! Почему я люблю есть мороженое тайком, а машину водить по встречке со скоростью сто двадцать километров в час? Почему я стесняюсь красивых женщин, а некрасивых боюсь?! Почему я двадцать лет люблю только жену, и даже ради любопытства не подумал ей изменить, хотя любопытства всегда было навалом?! Вам не кажется, что во всём этом есть доля вашей вины, господин президент?!
Замолкает, быстро пишет, зачёркивает и снова пишет.
МАМОНТОВ:
– Нет, ну и что это?! «Господин президент, почему бы вам не разрешить кризис в отдельно взятой стране, вернув мне жену, дочь, собаку, машину и кредит банку?!»
(Рвёт бумагу и бросает её под стол, где уже гора белых обрывков).
– «Вернув мне жену!» Что он, волшебник, что ли?! Гарри Поттер, или кто у нас там главный по волшебству? Снежная королева? Дед Мороз?! Нет, господин президент, вы не Дед Мороз, не Гарри Потер и уж, тем более, не Снежная королева...
(Вскакивает и начинает ходить по комнате, грызя ручку и теребя удавку на шее).
– Ну, а с другой стороны, какие ещё антикризисные меры можно предпринять, господин президент? Дать денег, вернуть жену и... убить Давыдова. Господин президент!
(Резко останавливается и молитвенно складывает на груди руки).
– Разрешите мне безнаказанно грохнуть популярного писателя-детективщика Никиту Давыдова! Буду искренне вам признателен! Может быть, тогда я даже воздержусь от самоубийства!
Хватает бумагу и что-то пишет. Комкает, бросает под стол.
МАМОНТОВ:
– Нет, нет, нет и нет! Всё не так, всё глупо, по-детски, шутовски, несерьёзно, а ведь я хочу, чтобы моя записка душу драла, сердце рвала... Чтобы слёзы сдавили горло и от сострадания стало трудно дышать! Чтобы мою записку опубликовали во всех газетах, чтобы её читали с телеэкранов, чтобы она стала хитом, бестселлером, чтобы Давыдовские детективы по сравнению с ней показались пресными, неинтересными и надуманными. Весь мир должен рыдать над моей запиской! Мне должны сочувствовать старики, дети, молодые девушки, зрелые женщины, банкиры, бомжи, собаки и... моя собственная жена. Господин президент, как вы думаете, жёнам знакомо такое чувство, как сострадание?
Комкает сразу несколько чистых листов и бросает под стол.
МАМОНТОВ:
– Через пятнадцать минут Новый год, господин президент, а у меня даже шампанского нет!
Берёт бутылку шампанского, открывает пробку и переворачивает бутылку, показывая, что она пустая.
МАМОНТОВ:
– А знаете, почему?!
(Хватаясь за голову, пробегает дистанцию от стола до стены и обратно).
– Потому что газета закрылась! Меня уволили! Денег нет! Собака сбежала! Жена и дочь тоже! Машина на свалке! А Давыдов пишет очередное говно, за которое ему заплатят сто моих бывших зарплат! Вот почему у меня нет шампанского! И вы в этом виноваты, господин президент! Вы! Потому что Вы, – только Вы! – отвечаете за всех, кто в Новый год бегает с верёвкой на шее!!
(Садится. Пытается отдышаться).
– И ведь, что самое интересное – никто особенно не расстроится, если я повешусь. А некоторые так даже обрадуются! Например, дятел.
Вскакивает и прислушивается к звукам за стенкой, припав к ней ухом.
МАМОНТОВ
(обеспокоенно):
– Эй, ты там жив, долбень?!
Бьёт ногой в стену.
В ответ незамедлительно получает канонаду молоточных ударов.
МАМОНТОВ
(удовлетворённо):
– Жив! Убью, сволочь! Сначала тебя убью, потом детективного гения, а уж потом сам повешусь. Вот ты мне скажи, что там можно прибивать три года подряд с утра до вечера?! Портрет президента к стене? Так это – удар, и готово! Портрет жены – три удара, готово! Портрет тёщи – пять ударов, готово! А у тебя, долбень, сколько родственников на портретах?! Сколько президентов, я спрашиваю?!! Жизни от тебя, дятел, нет...
Молоток продолжает стучать.
МАМОНТОВ:
– Господин президент! Если вы не издадите указ о нормировании портретов на одну российскую семью, я буду вешаться снова и снова!
Молотит гантелью в стену.
Молоток замолкает.
МАМОНТОВ
(подняв палец вверх):
– О!
(Приложив палец к губам, на цыпочках подходит к ёлке).
– Тс-с! Тс-с!!!
За окном гремят салюты, слышатся вопли «С Новым годом!»
МАМОНТОВ:
– Вот придурки, до Нового года ещё целых пятнадцать минут, а они уже празднуют. Лишь бы поорать...
(Заглядывает в коробку с игрушками, начинает наряжать пустую половину синтетической ёлки. Бормочет).
– Игрушки все старые. Сто лет не покупал новых игрушек. А всё потому, что Алинка выросла. Вот родился бы у меня сын... Родился бы сын, я бы всю ёлку ему танками и автоматами обвесил. Я когда маленький был, мечтал, чтобы на ёлке автоматы висели.
(Хватает конец удавки, изображает стрельбу).
– Ты-ды-ды-ды-ды! Ты-ды-ды-ды-ды-ды!!!
(Снова наряжает ёлку игрушками).
– Как хорошо, что до Нового года ещё пятнадцать минут! И ёлку нарядить успею, и предсмертную записку написать, и повеситься. И повеситься...
(Усердно крепит к ёлке шары).
– Эх, хорошо бы на ёлке повеситься! Как новогодний шарик... Давыдов бы оценил мой чёрный юмор. Но ёлка не выдержит моего веса.
(Отходит на шаг, любуясь своей работой).
– Я даже не уверен, что люстра выдержит. Попросить, что ли у соседа молоток, чтобы укрепить люстру? У этого дятла и стремянка наверняка есть.
Обходит вокруг стола, задрав голову и глядя на люстру.
Убегает за кулисы, возвращается с щёткой на длинной ручке.
Встаёт на табуретку и на цыпочках начинает сметать с люстры пыль.
МАМОНТОВ:
– Давыдов наверняка ухохочется, если я повешусь на грязной люстре. Более того, я совершенно уверен, что этот замечательный факт он вставит в свой следующий детектив! Слабовольный журналист-неудачник вздёргивает себя на люстре, даже не удосужившись протереть её.
(Опускает щётку, облокачивается на неё подбородком).
– Но потом непременно окажется, что журналист-неудачник вовсе не собирался вешаться на грязной люстре, несмотря на то, что от него к лучшему другу ушла жена, собака сбежала, дочь уехала в Африку, машину он разбил, банку задолжал, а сексуально журналист-неудачник проигрывает большей половине мужского населения страны. Нет, окажется, что неудачник вовсе не собирался вешаться, его повесил... лучший друг! Так, для профилактики, чтобы их всеобщая жена не вздумала вернуться к журналисту. И чтоб этот журналист в пылу борьбы за своё счастье не грохнул лучшего друга. А на столе, тем временем, опытные криминалисты найдут предсмертную записку, где неудачник обвиняет в своей смерти мировой финансовый кризис. Да, кризис! На него всё можно свалить. Даже невоспитанность собаки и распущенность жены. Давыдов непременно отразит этот конъюнктурный момент в своём детективе. И получит за это деньги, скотина, несмотря на мировой финансовый кризис...
Отбрасывает щётку, садится за стол, хватает бумагу и ручку. Пишет.
МАМОНТОВ:
– Господин президент! Я ненавижу Давыдова! Я ненавижу свою жену, дочь, собаку и свой кредит! Я ненавижу свою жизнь! Господин президент, вам не кажется, что в этом есть ваша вина?! Неужели трудно издать закон, что если в твою машину впендюривается «Камаз», то ты за эту машину банку уже ничего не должен?! И «Камазу» не должен! И камазист мне должен быть в законном порядке благодарен, что я к нему не имею претензий!
