Читаем без скачивания Рецепты счастья. Дневник восточного кулинара (сборник) - Эльчин Сафарли

Когда мне сообщили о гибели сына, я, вырвавшись из крепких рук Арзу, выбежала из дому. В самую тяжелую весну своей жизни. Я бежала высоко в горы. Не кричала, не плакала, не стонала. Просто бежала. От материнского горя, от, казалось бы, окончательного падения, от страха потерять Бога.

Я неожиданно остановилась на незнакомой мне вершине. Посмотрела на босые ноги – в крови. А потом подняла голову – передо мной был заброшенный храм. Я слышала о нем от мамы, но никогда не поднималась на эту вершину. Туда вообще мало кто поднимался. Путь нелегкий, темный даже по утрам, с осыпающейся под ногами дорогой. Мама назвала этот храм Обиженным. «Люди о нем забыли. А может, в этом и его счастье?»

Обиженный храм был построен албанцами во втором веке. Красный камень, сосновые двери с выбитыми крестами, потрескавшееся изображение Марии на левой стене. Только глаза Ее видны. И в этих глазах столько покоя!

В тот раз я пролежала в Обиженном храме дня три, наверное. Не сомкнув глаз, я смотрела в глаза Марии и сухими губами шептала: «Спаси меня, мама!» Провалилась в сон. И там увидела малыша Гаха в кроватке. Он ждал меня. Я встала, собрала волосы, отряхнула одежду и вернулась домой. Больше о случившемся мы не говорили.

Спустя два года не стало Арзу. Теперь на этой земле у меня нет никого, кроме Гаха. И у него нет никого, кроме меня.

Вот сахарный сироп закипел. Гах подносит миску с нарезанными вдоль баклажанами – я их очищала от кожицы, разрезала, а малыш прокалывал вилкой каждый ломтик в нескольких местах и опускал в раствор соды.

В баклажанное варенье добавляю молотую гвоздику. Так горечь в сердцевине проходит. Если бы так же легко ушла и горечь из моего сердца… И ванилин обязательно, но в меру. У баклажана свой специфический аромат, и если переборщить с ванилином, то варенье будет кислить.

Закидываю баклажаны в кипящий сироп и варю минут двадцать на среднем огне. Потом ему еще всю ночь настаиваться перед повторной трехчасовой варкой.

Баклажанное варенье – это мои кубинские корни. Каждая девушка Сьенфуэгоcа должна уметь его готовить, иначе ни один мужчина не сделает ее своей женщиной до конца жизни. На Кубе баклажанным вареньем лечили детские болезни крови.

Есть даже легенда о том, как у сына правителя Джумоуло умирал сын от «белой крови». Его лечили все знахари округи, пока одна домохозяйка из Нижней деревни Сьенфуэгоcа не принесла всесильному Джумоуло банку с баклажанным вареньем. «На рассвете по одной ложке натощак и перед сном так же. Забудь о мече в своих руках, лечи ярость молчанием и молись тому, кто выше всех».

При других обстоятельствах Джумоуло прогнал бы взашей крестьянку, но в этот раз он принял дар, поклонился ей и попросил: «Научи меня молиться». Женщина улыбнулась и на пороге дворца сказала правителю: «Найди в себе любовь и начни отдавать ее». Сын Джумоуло выжил, и они оба уехали в неизвестном направлении, оставив власть, несметные богатства, влияние в своем прошлом.

Когда Гах лежал в больнице, я ему перед сном рассказывала эту легенду. Это не просто сказки древнего народа. Это история о том, что вера способна преодолеть все на земле.

Три года назад у малыша врачи обнаружили лейкоз. Нас готовили к смерти, а мы обрели счастье. Вот с чего начинается история одного чуда.

Прабабушка Эльда прожила долгую, но мучительную жизнь. Главным ее мучением было то, что она постоянно боролась со страхами. Они нападали на нее ночами, преследовали днем и не давали покоя даже в солнечную погоду. А еще Эльда убегала из города, когда его улицы охватывал трамонтана. Сухой северный ветер, лишающий людей рассудка.

Десять дней царствования трамонтана Эльда скрывалась в любом другом городе, где не дуют ветра. Он приносил звуки из прошлого – плач избитой отцом матери, стоны гражданской войны, голос ушедшего любимого и песню лысой певицы Гуантэс о том, что «грусть ни за что не утихнет, пока дует трамонтана».

Эльда приходит ко мне во сне. Красивая, беспокойная, с красным кожаным чемоданом в трясущихся руках. «Доченька, в городе вот-вот появится трамонтана. Приюти меня, мне страшно». Я беру из ее рук чемодан, обнимаю и усаживаю на кровать. «Бабуль, страхи в тебе, а не в ветре. Перестань с ними бороться. Выслушай их с открытыми глазами, прими, а потом отпусти. Страхи пугают до тех пор, пока ты с ними борешься».

Глаза Эльды наполняются тихим морем. Засыпает, не отпуская моей руки. Снимаю с нее туфли. Пятки в застарелых мозолях. Побег от самого себя – самое тяжелое проявление отчаяния. Лучше заставить себя остановиться, закрыть глаза, собраться с волей и все изменить.

Мы с Гахом по вторникам навещаем Обиженный храм. Прибираемся, смазываем двери и ставни, зажигаем свечи, поливаем гранатовое дерево, которое живет у входа в храм. Это дерево зовут Хаят, в переводе – «жизнь». Говорят, что те, кто прикоснется лбом к любой из его ветвей, освободятся от страха потерять себя.

Когда-то тысячи людей приходили сюда за исцелением. Со временем толпа поредела. Сейчас, в век бесполезных успокоительных, снотворных, транквилизаторов и прочих проделок дьявольского происхождения, большинство людей перестали приходить к Богу.

Эльда говорила, что Хаят расплачивается за свой дар вечной смертью плодов на своих же «руках» – гранаты с этого дерева много лет никто не ест, ведь в них страхи, смятения тех, кто поклонялся ветвям Хаята.

В детстве мне было больно наблюдать за тем, как некогда ярко-красные плоды Хаята гниют, чернеют и еще долго не опадают, мучая уставшие ветви. Однажды я не выдержала и тайком от бабушки прибежала к Обиженному храму, сорвала все сгнившие плоды с Хаята, закопала их. Теперь каждый год помогаю моему любимому гранатовому дереву. А оно бережет храм.

У молитвы нет определенного языка, слов, наговоров. Это ведь любовь, а любовь не подчиняется никаким земным постулатам – она вне всевозможных правил, объяснений, анализов. Говорить с Богом нужно сердцем и только им. Потому что именно в сердце находится тот очаг безусловной любви, который никогда не иссякнет.

Мы можем закидать его песком цинизма, камнями безверия, да чем угодно. Этот очаг вечный. И цель нашей жизни – вовремя к нему обратиться. Стать единым с чувством любви и дарить его окружающему миру – внуку в сказке перед сном, гранатовому дереву в саду, тесту утреннего хлеба, дворовой собаке Нахыш с рыжим ухом, заброшенной церкви в пятнадцати километрах от города.

Вчера мы в Обиженном храме покрасили лесенку у входа. Закончив работу, я разложила скатерть под кронами Хаята, и мы пообедали сырными лепешками, запеченными кабачками и сливовым морсом. Когда мы уходили, малыш Гах спросил: «Мам, а когда мы перестанем называть этот храм Обиженным? Пусть он улыбается». Я задумалась и вдруг поняла, что я, Гах, Хаят уже загладили своей любовью обиду старенького храма. Осмелюсь и нареку его Счастливым. «Как тебе такая идея, сынок?» Он остановился и, зажмурив правый глаз от солнца, улыбнулся. «Я – за, мам!»

Мы удалялись от храма с ощущением бесконечного счастья внутри. Я улыбалась и молилась. За нас всех. За тех, кто удваивает силу света молитвами в унисон. И за тех, кто потерял в суете силы к обращению.

Пусть каждый из нас получит то счастье, которое нам по-настоящему нужно, а не то, которое мы желаем на поводу у настроений времени.

Пусть каждый из нас не теряет человечность в толпе эгоизма, безразличия. Чтобы наши родные улыбались вместе с нами, чтобы не было бездомных людей и животных, – это возможно, если каждый из нас обнимет ближнего и приютит брошенного щенка.

Пусть горечь, разочарование, чувство вины покинут наши сердца и на их месте возникнет Свет. Свет, которым мы будем делиться. Это так важно – уметь делиться.

Пусть каждый из нас бережет свое тело – укрепляет его, а не разрушает во имя минутного удовольствия, надеясь на будто бы неисчерпаемый ресурс. Чтобы мы отказались от того, что вредит, заглушает и медленно разрушает.

Пусть каждый из нас научится не спешить. В суете теряется истина. Пусть наши поступки начинаются с маленьких шагов, а не с резких прыжков.

А еще я молюсь за то, чтобы мы не переставали любить. Бога, себя, друзей, природу, детей, стариков. Это самое важное, истинное, верное. Только любящий человек может быть счастлив.

Запеченную в духовке свеклу натираю на мелкой терке, добавляю туда две столовые ложки нерафинированного подсолнечного масла, щепотку корицы, черный перец, толченый чеснок и измельченные в кофемолке грецкие орехи. Сдабриваю салат густыми домашними сливками и подаю к обеду. На горячее у нас сегодня куриный суп и баклажаны, фаршированные обжаренной чечевицей.

Анемия Гаха прошла, но я до сих пор готовлю еду, богатую железом, белками. Это опасения, но не страх. Страх в сердцах тех, кто не верит в любовь. Мы с Гахом верим, потому и построили из этого чувства стену вокруг себя – она защищает нас от зимних стуж, ветров отчаяния, заблудившихся людей.