Читаем без скачивания Колдунья - Рослин Гриффит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы говорите о графстве Линкольн?-Она что-то слышала о волнениях там.
Он кивнул в ответ, а затем добавил:
— Много крови пролилось на юге. — Он посмотрел вниз. На фоне неба выделялся его четкий профиль. — Люди, с которыми в Гэйлисто-Джанкшен у меня была перестрелка, были из графства Линкольн.
Она даже и не задумывалась о причине той перестрелки.
— После того как все это случилось, я оставил работу в Дабл-Бар.
После того, как он застрелил Нэйта.
Неужели Чако намекал на то, что тот случай с Нэй-том так сильно подействовал на него, что он решил в корне изменить свою жизнь? Он не был из тех мужчин, кто скажет об этом в открытую, но от понимания этого Фрэнсис становилось лучше.
— Кажется, здесь насилие более приемлемо, чем на востоке Америки, — сказала она. — Именно этим мне и не нравится запад.
— Здесь много разных людей, разных нравов, разной крови… все время какие-нибудь изменения… когда ветер часто меняет направление, то обязательно разразится буря.
Пока они сидели и смотрели на Санта-Фе, Фрэнсис увидела группу кавалеристов, спускавшуюся вниз с горы. Пряжки, эполеты, сабли и ружья светились, когда солнечные лучи попадали на них.
— Они возвращаются с учений?
— Возможно, или же они гонялись за индейцами, возвращая их в резервацию.
Упоминание об индейцах вызывали неприятные воспоминания у Фрэнсис.
— Индейцы часто убегают?
— Время от времени. Бывает, их даже запирают в резервации.
— Как ужасно, — потрясла она головой. — В конце концов, ведь они живут на той земле, которую сами впервые освоили.
— Апачи — чирикахуа, живущие на юго-западе, тоже создают здесь проблемы, — сказал Чако. — Они все еще не отказались от своей свободы. Время от времени они совершают набеги на ранчо.
— Джеронимо случайно не из чирикахуа? — спросила она. Даже на востоке Фрэнсис слышала об этом великом вожде племени. — Его все боятся.
— Есть за что. Он ведет войну с тех пор, как мексиканская армия убила его семью, — говорил Чако и смотрел прямо на нее. — Его истинное имя: Гойяхкла, и он мой дядя.
Фрэнсис вытаращила глаза. Значит, Чако родом из самой дикой и коварной группы апачи. Наверное, от них унаследовал свою стойкость, силу и неистовое самообладание?
— Вы когда-нибудь встречались с ним? — спросила она.
— Пару раз. Когда я был мальчишкой, летом моя мать иногда брала меня с собой, когда ехала к чирикахуа. В 1851 году мы поехали с ней на юг сразу после того, как была вырезана вся дядина семья. И вот, когда, сидя у реки, он оплакивал свою семью: мать, жену и троих детей — он вдруг услышал голос, который четыре раза позвал его — Гойяхкла. Для апачи четыре — это магическое число. И этот голос сказал ему, что пуля никогда не сразит его.
Не зная, что и думать о людях, которые слышат какие-то голоса, она постаралась не показать своего замешательства и тактично спросила:
— У него было видение?
— Что-то вроде того.
— И мне кажется, вы поверили в это.
— А почему нет? У меня тоже были видения, и не раз…— Затем он объяснил точнее: — Это были сны или ощущения того, что что-то случится.
— Предчувствия? — Она вполне могла бы допустить такое. Ведь Руби рассказывала ей о том, что Магдалина тоже может предсказывать события. Она спросила: — Ну и как, предчувствия сбывались?
— Да, конечно. — Ответ был решительным и недвусмысленным.
Для Фрэнсис все это было очень интересно. У Чако была неизменная вера в свою собственную интуицию. Возможно, и это, наряду с другими качествами, создавало его ореол силы.
— А у вас никогда не было видений или вещих снов? — спросил он, повернувшись к ней.
Она отрицательно покачала головой:
— Даже если и было, боюсь, я вряд ли поверила бы в это.
— Почему?
— Мой отец-священник.
— Прообраз святого.
— Таково общее мнение, — проговорила она и быстро продолжала: — Но он был таким властным, и я не согласилась ни с одной из его теорий. Я думаю, что многое из церковных правил и отношений более вредны и пагубны для человека, нежели полезны. После моего разрыва со своим собственным отцом вряд ли я бы смогла поверить во что-то подобное.
— А с чем именно вы не были согласны?
— Ну, например, я не была согласна с чрезмерно строгим соблюдением каждого правила, хотя и ради самого себя же. Поставленный в такие жесткие рамки, человек вряд ли может испытывать радость или быть естественным, непринужденным в обыденной жизни. Я также не была согласна с отношением церкви к некоторым людям, например, к женщинам… или индейцам.
Чако кивнул:
— Вчера вы сказали, что правительство все время притесняет индейцев.
Как хорошо она знала об этом. Она часто вспоминала те отдельные эпизоды своего детства, которые оставили неизгладимый след в ее душе.
— Когда я была ребенком, мой отец был священником в резервационном лагере. Правительство переправило с запада индейцев, согнав их с насиженных мест. Отвратительная картина. А мой отец и другие миссионеры считали, что индейцы, не являющиеся христианами, заслуживают, чтобы с ними обращались не лучше, чем со скотом.
— К тому же они не были людьми с белым цветом кожи.
Она согласилась и продолжала:
— Многие считали, что от индейцев исходит только зло. Но я, даже будучи ребенком, знала, что это не так. Среди них были и хорошие и плохие, так же как и среди других людей. — Комок горьких воспоминаний застрял у нее в горле. — Я подружилась тогда с одной семьей. Обычно я играла с детьми этой семьи. И вдруг их забрали у матери и направили в миссионерскую школу, где они должны были усваивать новые «хорошие» правила, необходимые им для новой жизни. — Фрэнсис прочистила горло, где застрял комок горечи, она готова была вот-вот расплакаться, в очередной раз думая, что стало с ее маленькими друзьями. — Свою мать они никогда больше так и не увидели. Каждый день она в трауре сидела на одном и том же месте и в конце концов умерла. Я думаю, что она умерла от разбитого сердца.
Чако так пристально смотрел на нее, как будто пытался заглянуть в ее душу.
— У вас доброе сердце.
— Просто я человек.
— Но люди бывают разные, а некоторых вообще нельзя назвать людьми.
— Миссионерам полагалось быть добрыми, однако они навязывали индейцам то, чего тем вовсе не хотелось. Их совершенно не волновали чувства и переживания индейцев. Их даже не волновало то, что человек кончал жизнь самоубийством, чтобы его только не увезли с его родной земли. — Перед глазами Фрэнсис возник образ индейца, лежавшего в луже крови. — Для миссионеров самоубийство индейца значило только то, что на одного индейца стало меньше.