Читаем без скачивания Повязанный кровью - Павел Корнев

В узком проходе между соседними домами мне почудилось движение, и, опустив котомку с серебряным шаром на землю, я пригнулся и вытащил метательный нож. Арчи откинул капюшон почти сливавшегося в темноте со стеной дома темного плаща и махнул мне рукой.

– Заменил? – первым делом спросил он, когда я перебежал через улицу и заскочил в тесный проход между домами.

– Разумеется. – Я передал ему котомку.

Не то чтобы из-за особого доверия, но пусть уж лучше его движения этот пуд серебра сковывает, а не мои. У меня и так левое плечо еле-еле ворочается.

– Тогда пошли – есть у меня тайничок один на примете, куда товар на время пристроить можно. – Арчи ничуть не напрягаясь закинул котомку на плечо, развернулся и неожиданно замер на месте.

– Ты чего? – остановился я, чуть не врезавшись ему в спину, и выглянул у него из-за плеча.

– Далеко собрались? – Голос перегородившего проход Габриеля звучал весьма неприветливо, да и крутившийся на тонкой цепи шар кистеня не оставлял надежды на случайность встречи.

Тень тебя забери, Шутник! Ну как же не вовремя! И ведь какое место выбрал, подлец. – Арчи свой молот из поясной петли даже достать не успеет. И что делать?

– Да нет, тут недалеко, – совершенно спокойно ответил Арчи и, будто почувствовав, что моя ладонь легла на рукоять ножа, добавил: – Ты, Кейн, не суетись. Нормально все.

– Да что ты говоришь? Правда, что ли? – Рука Шутника немного дрогнула, и шипованный шар прошуршал прямо перед лицом даже не шелохнувшегося здоровяка. – Значит, тебе теперь старых товарищей обокрасть – это уже нормально?

– Старые товарищи получат столько, сколько им обещал Дубрава, и ни медяком меньше. Или ты сомневаешься в моих словах?

– Я теперь во всем сомневаюсь, – чуть спокойней пробурчал Шутник. – Даже в тебе. Ты еще скажи, что у тебя в мешке не наш пуд серебра заныкан?

– Знаешь, Габриель, я тебя, без всякого сомнения, уважаю, но волновать тебя должно не то, что лежит у меня в мешке, а то, что осталось у Дубравы.

– И что же осталось у Дубравы?

– У Дубравы осталось то, за что покупатель выложит столько золота, сколько стоит пуд серебра. Сечешь?

– Не надо так со мной разговаривать, Арчи. Я тебе не мальчик, которому голову красивыми словами запудрить можно. – Габриель нахмурился, и я понял, что сейчас он предложит нам возвратиться в таверну.

– Шутник, хорош невинность из себя корчить. – Я немного отодвинул Арчи в сторону и выглянул у того из-за плеча. – Тебе лишнее золото помешает?

– Эх, мальчик… – Шутник тяжело вздохнул, и я понял, что выбрал неверный тон. – Не за счет друзей…

– Габриель, ты меня слушаешь – нет? – тут же оттеснил меня плечом назад Арчи. – Я же тебе говорю – то золото нам всем обеспечено. Это приработок. На нас троих.

– На троих? – задумался Шутник. – Дополнительно?

– Да. Ты в доле?

– Наши точно деньги получат?

– Я похож на самоубийцу? – вопросом на вопрос ответил Арчи. – Или у тебя есть основания сомневаться в моих словах? Ты меня сколько лет знаешь?

– Столько не живут, – ухмыльнулся Шутник и перестал раскручивать кистень. – Значит, на север?

– На север.

Первым донесшийся через тихий шорох дождя скрип колес различил я. А когда послышались всхрапывание лошадей, скрип кожи и едва слышный лязг железа, насторожились и остальные.

– Это что?.. – заикнулся было Габриель, но Арчи поднес палец к губам, и он замолчал.

Я осторожно выглянул из прохода и сразу же отпрянул назад: мимо нашего проулка к таверне проехала карета, которую сопровождали десятка полтора до зубов вооруженных людей в темных плащах и полностью закрывающих лица масках с узкими прорезями для глаз. Человек пять, на ходу доставая из ножен абордажные палаши, побежали к черному ходу, а из остановившейся у входа в «Морской змей» кареты выбрались шесть арбалетчиков и верзила с костяным посохом тайнознатца Дома Волн.

И ведь даже не надо гадать, по чью душу они сюда заявились. И чем закончится этот визит…

Так уж получилось, что все мы пришли к одинаковому выводу почти одновременно. И, к счастью, мои мысли полностью совпали с мнением Шутника.

Арчи еще только начал открывать рот, чтобы попытаться предупредить о грозящей опасности остававшихся в таверне дружинников, когда мы с Шутником, не желая оказаться нашпигованными арбалетными болтами, прыгнули на него. Габриель, всем своим весом врезавшись под колени, сбил здоровяка с ног, я навалился сверху, зажал рот и придавил голову к земле. И все же Арчи оказался слишком силен: меня он просто отшвырнул в сторону, уперся рукой в стену дома, приподнялся… и тут Шутник врезал ему по голове рукоятью кистеня.

– Под руки хватай его, и ходу, – распорядился Габриель, как только мне удалось вновь глотнуть воздух, выбитый из легких ударом о стену.

Я так и сделал, и мы потащили находившегося в беспамятстве здоровяка по переулку от доносившихся из таверны криков людей и лязганья клинков. Весил наш долговязый компаньон будь здоров, но выбора не оставалось – чем дальше мы успеем убраться от «Морского змея», прежде чем он очнется, тем лучше.

Уж в этом у меня сомнений не было ни малейших.

Город-на-Озере

Иногда очень непросто различить грань, отделяющую сон от яви. Полузабытые воспоминания порой кажутся чем-то совершенно нереальным, а смутные ночные видения подменяют их своей подсознательной достоверностью. И пусть ты прекрасно осознаешь, что спишь и можешь одним лишь усилием воли проснуться, но как отличить настоящее пробуждение от всего-навсего начала нового кошмара?

Вот и сейчас, не в силах пошевелиться, я скорчился на полу пустого амбара и пытался понять, откуда взялся окутывающий меня аромат терпких духов и пугающе-притягательный привкус чужой крови во рту.

Сон. Мне это всего лишь приснилось. Всего лишь? Сон не желал уходить, и, как я ни старался, пошевелиться так и не получилось. Тягучая боль затопила все тело, и даже окружающий мир посерел, так и не обретя после ночного полумрака всех своих красок. И тишина. Ни звука, ни шороха. Как в могиле.

Почувствовав, что начинаю задыхаться, я попытался вдохнуть посвежевший за ночь воздух, но ничуть в этом не преуспел. Наоборот, ноздри защекотал знакомый аромат духов, старые чувства вновь поработили мою волю, да еще откуда-то издалека прошелестел отголосок столь знакомого девичьего смеха, в котором так и звенели сотни серебряных колокольчиков.

«Кейн, Кейн, – послышалось мне. – Любимый!»

И снова смех…

«Мы будем жить вечно!..»

Первым сквозь пелену беспамятства пробился тоненький визг оселка, которым прислонившийся спиной к стене Арчи доводил до совершенства волнистое лезвие фламберга.