Читаем без скачивания Мачты и трюмы Российского флота - Пётр Фурса

Масса тщетных попыток воспитать человека закончилась провалом. Я согласен с тем, что подавляющее большинство молодых людей обретают на флоте твердую платформу убеждений, принципов, идеалов. Однако значительное количество так называемых “грубых поступков”, не получающих должного сурового наказания, подрывает веру в жесткость и правоту советского закона. Это порождает в человеке чувство безнаказанности и вседозволенности. Поэтому часто мы видим пререкания матросов с офицером, не говоря уже о старшине и мичмане, имеем факты избиения младших старшими, так называемую “годковщину”, случаи невыполнения своих обязанностей, нарушения распорядка дня и даже умышленной поломки техники.

Все эти негативные моменты фиксируются в тысячах бумаг, по ним пишутся миллионы приказаний и телеграмм, проводятся конференции и совещания, комсомольские и партийные собрания. Итогом этой вселенской говорильни всегда бывает наказание офицера, “не сумевшего обеспечить...” В результате же взысканий, получаемых офицером за личную недисциплинированность его подчиненного, совершеннолетнего, заметьте, задерживается продвижение офицера по службе, присвоение ему очередных воинских званий. Парадоксально, но страдает реально тот, чья вина состоит в том, что он за месяц или полгода не сумел исправить огрехи в воспитании нарушителя, длившиеся 18 и более лет. А сам нарушитель? Не починившись, например, приказанию старшины, он не несет абсолютно никакой ответственности, в то же время совершая воинское преступление. И командир подразделения, должный “принять все меры вплоть до применения оружия” для наведения воинского порядка, вынужден скрывать проступок подчиненного, дабы не быть возведенным на плаху самому. Офицер становится соучастником преступления. Я сожалею о том, что у нас нет на крейсере морской милиции, пользующейся правом при необходимости наводить порядок силой. Вооруженные силы и государство в конечном счете от этого только бы выиграли. На корабле я совсем немного. И, возможно, кое-что в своих взглядах мне придется изменить, но... я пока сомневаюсь в этом.

– Да-а... – задумчиво произнес старпом. Во многом вы правы. По крайнем мере, кое в чем. Объективные оценки существующего положения вещей не всегда находят поддержку... Устоять на позициях... бывает трудно. Иногда – невозможно. Я боюсь, что вы еще набьете много шишек... если вас не сломает система. Но, желая вам успеха, я понимаю вас. Идите.

Несмотря на то, что сумбурная теория моя не нашла полной поддержки о стороны имеющего большой опыт службы офицера, но она и не вызвала возражений. Довольно странно. Или нет? Что-то в этом есть?! Попытаемся вернуться к ней позже. Через годы.

Служба шла своим чередом. По заведенному кругу. Я уверенно завоевывал свои позиции во флотской системе расстановки кадров, основным принципом которой является: “каждый на своем месте”. По результатам проверки медицинской службы крейсера “по итогам летнего периода обучения” она заняла второе место в объединении, поднявшись с последнего места на флоте. Божков повеселел, приобрел уверенность в подчиненных и в себе. Его “Ах, ах!” раздавалось чаще и в мажорном звучании:

– Ах, ах, Иванов... Вы будете назначены на мое место. Ах! Вы – моя смена. Ах! Преемственность! Ах! Ленинград! Ах! Теща... Ах! Грамота! Ах! Мы сумели. Ах! Добились. Ах! Мудрое руководство...

Флагманский врач эскадры, заметив резкое улучшение дел в медицинской службе корабля, верно оценив потенциальные возможности лейтенанта, трудолюбие его и умение добиваться поставленной цели, однажды предложил мне:

– Как вы смотрите на то, чтобы с 1 декабря пойти на учебу в интернатуру? Получив там удостоверение хирурга, вы сможете ходить в длительные автономные походы. Крейсер через год встанет в ремонт. Стоять в заводе для любого моряка всегда муторно. Нет простора деятельности. Вы согласны со мной?

– Да. Походы всегда были моей мечтой. Но ведь Божков и командование корабля надеются на то, что в недалекой перспективе я сменю своего начальника. То, что вы предлагаете, может вызвать негативную оценку моих товарищей, с которыми я уже сработался. Мне не хотелось бы выглядеть в их глазах выскочкой, для которого служебный рост выше товарищеского расположения.

– Вы молоды и неопытны, лейтенант. Запомните на всю дальнейшую службу: служебный рост офицера всегда найдет понимание товарищей. Если офицер не мечтает о карьере – он уже не офицер. Еще А.В. Суворов говорил: “Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом”.

– Понял. Но все же, разрешите мне подумать?

– Думайте сколько угодно... До приказа о зачислении на учебу. Решение мной уже принято.

– Для чего же вы тогда спрашивали мое мнение? – обиженно спросил я.

– По инструкции положено. Сам когда-нибудь будешь делать так же. Командиру я уже сообщил об этом. Он согласен. Хороший у тебя командир.

– В этом я уже успел не раз убедиться сам.

– Все. Разговор окончен. Давай, служи. Но нос не задирай.

Новость, которую я принес на броневую палубу, здесь таковой уже не была. Флотский телеграф ОБС (одна интеллигентная и осведомленная женщина сказала) уже донес ее до лейтенантской братии. В последнюю очередь новости доходят до виновника их рождения. Броневой народ постановил: это событие надо отметить. Раскошеливается, естественно, виновник. Постановление большинства надо уважать, несмотря на постоянный финансовый кризис. Иначе – удачи не видать.

Корабль стоял у мыса Голдобин. Лагом. На заправке. Была суббота – самый любимый на флоте день. Команда занималась самообслуживанием. Через полчаса я, засунув в карман 30 рублей, ссуженных мне местным финансовым воротилой холостяком Магдичем (по статье “жена и дети” у него расходов пока не предвиделось), чувствовал себя Рокфеллером. Список приглашенных, составленный по принципу добровольного участия минус дежурная смена, составлен был в мгновение ока. Дело оставалось за малым: нужен был катер, чтобы доставить повес на шумные улицы города. Но катер лейтенантам по штату положен не был. Приходилось идти на поклон к старшему помощнику. Однако, учитывая то, что подобные просьбы на флоте благосклонностью начальников не пользуются, охотников идти к старпому не находилось. Тогда в действие вступил жребий. Морской. Суть его сводится к понятной истине: “Бросили “на морского” и... “молодой” побежал”. Самым “молодым” был я. (Возраст исчисляется с момента прибытия на корабль). Мне выпала честь.

Старпом, окутанный облаком пара и весь покрытый хлопьями пены, стоял в душе и ждал, когда же наконец брызнет вода. (Не лучший момент для обращения с просьбами.) Однако я, просунув голову в дверь, решительно (от безысходности), спросил: