Читаем без скачивания Пришельцы, дары приносящие (сборник) - Гарри Гаррисон

– Тебе не понять духовных дел, лорд-альдермен. – Даниэль, представитель архиепископа Кентерберийского, решительно натянул перчатки для верховой езды и выразительно оглядел свое длиннополое одеяние и короткую тунику Эдберта, выпущенную поверх штанов. – Мы просили о послании, которое бы направило нас, и оно пришло. Нам дóлжно принять совет и наставления нашего отца во Господе. Я полагаю это решенным. Есть еще одно дело, мой король, само по себе незначительное, но я увижу в нем знак твоих благих намерений и искренности. Человек, который сообщил о посланце, с золотым кольцом на шее, – это раб, бежавший из одного из моих поместий. Я узнал его. Мне должны его вернуть.

– Тоббу? – рявкнул Вульфзиг. – Ты его не получишь! Может, он и простолюдин и, вероятно, был рабом, но теперь он наш соратник. А золотое кольцо ему дал сам король!

– Довольно об этом, – сказал Альфред. – Я выкуплю его у тебя.

– Так не пойдет. Я должен получить его самого. В последнее время у нас много беглых…

– Мне это известно, как и то, что они бегут к викингам! – рявкнул Альфред, наконец выйдя из терпения. – Этот человек бежал к своему королю, чтобы драться с врагами Англии. Ты не можешь…

– Я должен его получить, – уперся Даниэль. – И сделаю его примером для других. Закон гласит, что, если раб не может возместить убытки хозяину, он должен заплатить своей шкурой. А поскольку он не может выплатить Церкви своей цены…

– Его золотое кольцо стоит десятка рабов!

– Но поскольку оно – его собственность, а он – моя собственность, оно тоже принадлежит мне. Кроме того, он совершил святотатство, лишив Церковь ее имущества.

– И что ты намерен сделать?

– Наказание за ограбление Церкви – порка, и я его выпорю. Не насмерть. Мои люди очень опытны. Но в будущем всякий, кто увидит его спину, будет знать, что у Церкви длинные руки. Его следует доставить в мою палатку до восхода солнца. И заметь, король, – Даниэль обернулся от двери, – если ты будешь настаивать на том, чтобы не карать его, и упорствовать в иных своих заблуждениях, твои послания не будут передавать. Ты явишься к Эгбертову камню и найдешь его голым, как нужник в женском монастыре.

Он отвернулся и отбросил полотняный занавес. Все молчали, глядя на Альфреда. Он отвел глаза, встал, взял свой длинный меч и широким шагом вышел. Вульфзиг слишком долго поднимался и не успел преградить ему путь.

– Мой король, позволь мне пойти с тобой? – проревел он. – Стража!

Оставшийся внутри Осберт шепнул, обращаясь к Этельноту и остальным:

– Что он делает? Неужели поступит как тот недоносок Бургред? Это конец! Если так, нам пора заключать мир с Гутрумом…

– Не знаю, – ответил альдермен, – но, если этот глупец-епископ вместе со своим папой вынудят его сдаться, Англии конец, отныне и навсегда.

Альфред пересек весь лагерь, где никто не решился его задержать или окликнуть, и вошел под мокрые, роняющие капли ветви леса. Он свернул вдоль русла разлившейся реки Тон. Нельзя сказать, что он шел наугад. Уже не первую неделю в нем росла мысль, что настанет время, когда придется скрыться от людей и множества лиц, ждущих от него совета или приказа, даже от безмолвного укора жены и кашляющих испуганных детей, держащихся за ее юбку.

Он знал, куда идет, – к углежогам. Их хижины были разбросаны по всему лесу, откуда они выходили, только чтобы продать свой товар, а затем немедленно возвращались в чащу. Даже в мирное время посланцы короля не слишком их беспокоили. Поговаривали, что они исполняют странные обряды и говорят между собой на древнем языке. Альфред запомнил расположение лагеря угольщиков, на который наткнулся случайно, когда он и его люди еще добывали пропитание охотой, а не просто собирали дань с местных крестьян. Прямо к нему он и направлялся в зимних сумерках.

К тому времени, как он дошел до первых хижин, уже стемнело. Рослый человек, стоявший в дверях, подозрительно оглядел его и поднял топор.

– Я хочу остаться здесь. Я заплачу за ночлег.

Его приняли без суеты, даже не признав, стоило только показать серебряные пенни и длинный меч на поясе – защиту от ночных убийц. Мужчина с удивлением оглядел деньги в руке короля, словно дивясь столь тонким вещицам. Но серебро было настоящим, и этого хватило. Его, конечно, приняли за одного из беглых танов, покинувших королевские войска, но еще не готового вернуться домой или ко двору викингов с ходатайством об амнистии.

Вечером следующего дня король сидел в теплой уютной темноте, подсвеченной лишь мерцанием горящих углей. Он остался в хижине один: немногочисленные женщины и мужчины, населявшие лагерь, занимались своим непростым ремеслом. Хозяйка поставила на угли сковороду с сырыми лепешками и, непривычно выговаривая слова, велела ему последить и перевернуть их, когда зажарятся. Он сидел, вслушиваясь в треск дров и принюхиваясь к вкусному запаху дыма и теплого хлеба. Эта минута была вне времени; все, что давило на него, пришло в равновесие и исчезло из памяти.

Что бы ни случилось теперь, уютно и лениво размышлял Альфред, событие будет решающим. Продолжать войну? Или сдаться и отправиться в Рим? Он не знал ответа. Внутри его, там, где раньше пылал огонь, поселилась немота. Он равнодушно поднял глаза, когда дверь тихонько скрипнула и в нее просунулись тяжелые плечи и голова угрюмого Тоббы. При нем больше не было золотого кольца, но викингский топор висел на поясе. Пригибаясь под низкой крышей, Тобба прошел к огню и сел на корточки напротив короля. Некоторое время оба молчали.

– Как ты меня нашел? – спросил наконец Альфред.

– Поспрашивал местных. У меня много друзей в лесу. Тихий народ. С незнакомыми не разговаривают.

Они еще помолчали. Тобба рассеянно протянул руку и принялся толстыми пальцами переворачивать лепешки, падавшие на горячую сковороду с тихим шипением пара.

– У меня новости, – заговорил он.

– Какие?

– Наутро после твоего ухода прибыл гонец от альдермена Одды. Убби Рагнарсон напал на него. Провел свой флот по проливу, высадился, выгнал Одду и его присных. Принял их за крестьян, у них ведь были только дубинки и вилы. Загнал их в лес на холмах, в тупик, и решил, что дело сделано. Ошибся. В полночь под проливным дождем Одда со своими прорвался. Дубинки и вилы в темноте – хорошее оружие. Убби и множество его людей убили, захватили знамя Ворона.

В Альфреде, несмотря на овладевшее им отупение, шевельнулся ленивый интерес. Однако он продолжал молчать и только вздыхал, уставившись на огонь. Тобба решил его расшевелить:

– Знамя Ворона, знаешь ли, и вправду хлопает крыльями, когда викингов ждет победа, и опускает их, суля им поражение. – Он ухмыльнулся. – Гонец говорит, что на обратной стороне знамени есть штука, чтобы все это устраивать. Одда послал его тебе в знак почтения. Может, ты сумеешь использовать его в следующей битве.

– Если будет следующая битва, – нехотя процедил король.

– Насчет этого у меня есть мысль. – Тобба, вдруг засмущавшись, перевернул еще несколько лепешек. – Если тебе не в обиду слушать простолюдина, да что там, раба…

Альфред мрачно покачал головой:

– Тебе не быть рабом, Тобба. Если я уйду, ты уйдешь вместе со мной. На это меня хватит. Я не выдам тебя Даниэлю и его палачам!

– Нет, лорд. Я думаю, тебе надо меня вернуть – не то послание не разойдется и у тебя не будет армии. Это только начало: я бежал раз, сбегу снова. И тогда смогу кое-что сделать.

Крестьянин говорил несколько минут тихим голосом, неуклюже складывая слова от непривычки выражать свои мысли. Однако он ни разу не запнулся. Наконец двое мужчин взглянули друг на друга, каждый на свой лад потрясенный сказанным.

– Думаю, может получиться, – заговорил Альфред. – Но ты знаешь, что он хочет сделать, прежде чем ты сбежишь?

– Немногим хуже того, что мне приходилось терпеть всю жизнь.

Альфред еще минуту думал.

– Знаешь, Тобба, ты мог бы просто бежать к викингам. Принести им мою голову. И они сделали бы тебя ярлом любого графства. Почему ты на моей стороне?

Тобба понурил голову:

– Слова не идут на язык… Я всю жизнь был рабом, но мой отец не был. И может, мои дети не будут. Если, конечно, они у меня появятся. – Он забормотал сбивчиво, чуть слышно. – Не знаю, почему им надо расти, говоря по-датски. Мой отец не говорил, и дед не говорил. Только это меня и заботит.

Дверь снова скрипнула, и вошла жена углежога. Она подозрительно принюхивалась:

– Вы двое забыли мои лепешки? Если сожгли, не будет вам обеда!

Тобба поднял голову и усмехнулся:

– Не бойся, хозяйка! Хороши твои лепешки. Нам и в бурю приходилось стряпать. Вот… – Он ловко подхватил лепешку и забросил ее, целиком, горячую, в широкую пасть. – За пригляд, – объявил он, сдувая крошки. – Скажу тебе, во всей Англии не пекли таких отличных лепешек.

Мрачное войско собиралось у Эгбертова камня. И еще меньшее, чем Альфред возглавлял прежде. До того как все разбежались, пришло известие, что викинги собираются в Эддингтоне. Альфред решился атаковать, пока шансы не стали еще хуже.