Читаем без скачивания Тессеракт - Алекс Гарленд

Сонни сел в машину, завел мотор и принялся ждать, когда можно будет вписаться в поток машин.

Терой стоял, прижавшись к стене, возле разбитого окна. Жожо был рядом, а между ними — уличный мальчишка.

Тот самый странный мальчишка, который преследовал их по пятам.

— Хочешь пистолет? — спросил Терой.

Это было нечто вроде шутки. Конечно, он не собирался отдавать пистолет этому странному сорванцу. Кто знает, что ему может взбрести в голову. А вдруг он ненормальный?

— Хочешь посмотреть, что там происходит? Свободной рукой Терой схватил мальчишку и развернул его так, что тот оказался как раз у разбитого окна.

— Ну вот, теперь тебе все видно. Что там? Никакого ответа.

— Я знаю, что ты умеешь говорить. Что ты там видишь?

Снова молчание. Но мальчишку не застрелили и даже не пытались застрелить.

Терой огляделся по сторонам, поднял пистолет на уровень головы мальчишки и толкнул его вперед. Он не хотел, чтобы тот дергался и мешал ему.

Сквозь окно была видна кухня, а в ней — англичанин. Он прижимал к себе молодую жен-, щину, используя ее вместо щита. Пожилая женщина лежала на полу, истекая кровью.

Терой не стал стрелять, потому что не хотел убивать молодую женщину. Не стал стрелять и англичанин. Возможно, он боялся попасть в мальчишку, но скорее всего, у него просто кончились патроны.

— Бросай пистолет! — крикнул Терой англичанину.

Тот прокричал что-то в ответ на своем языке.

— Убери свою чертову башку! — приказал Терой женщине. — Убери башку, и я прикончу его!

Тело Корасон самостоятельно боролось за жизнь, принимая совершенно не свойственные ему решения: механизм свертывания пытался остановить кровь, вытекающую из входного и выходного отверстий в боку, мускулы напряглись, сжимая края раны.

Сознание то покидало ее, то возвращалось вновь. Когда оно возвращалось, Корасон сознавала, что лежит на полу кухни. Это беспокоило ее, но не больше, чем если бы она проснулась в неудобном положении, а потом целый день ворчала, жалуясь на боль в затекшей шее.

Когда же она теряла сознание, мозг проявлял большее беспокойство. В бреду ей казалось, что в дом дочери проник Черный пес и собирается растерзать всю семью. Хуже того, если только могло быть еще хуже, она была почти уверена, что сама навела на них Черного пса, ведь она не сделала ничего, чтобы этому помешать, или, скорее всего, как-то облегчила ему задачу словом либо делом. Она сделала что-то не так, совершила какую-то ошибку, которая преследовала ее все эти годы и в конце концов привела к тому, что произошло.

— Perro negro, perro mio, Dios mio! Черный пес, пес мой, Бог мой! — горячо молилась Корасон. — Рог favor, dé su protección a esta casita у esta familial Прошу тебя, защити мой дом и мою семью!

Но молитва была такой же путаной и неопределенной, как ее вина, поэтому она не была услышана.

На ее счастье бред постоянно прерывался, не доходя до ужасного конца. Не считая тех нескольких секунд, когда сознание возвращалось к ней, Корасон снова и снова видела сидящего посреди дороги Черного пса, который смотрит на нее взглядом, похожим на дуло пистолета. Ей не довелось увидеть кровавой развязки — она умерла раньше.

Рот дона Пепе был красным и сухим в том месте, где лопнул, сорвавшись с губ, кровавый пузырь, глаза закатились, а пальцы хищно скрючились.

В испанском городе Сан-Себастьян владелец ресторана вспомнил о самом привередливом посетителе, которого ему когда-либо доводилось обслуживать, — о старике в льняном костюме, который говорил с непонятным акцентом и выглядел так же нелепо, как и его серебряная коробочка для зубочисток. Где-то в провинции Кесон молодой племянник докера из Манилы, содрогаясь от страха, слушал рассказ о красном тумане и мачете. На острове Негрос могильщик осветил фонариком украшенные надписями стены склепа, построенного в старом кастильском стиле. В особняке в районе Аяла-Алабанг шесть доберманов лизали лапы, прислушиваясь, не доносится ли звук мотора «мерседеса».

Эти обрывки и другие, похожие на них, и были формой, в которой метис продолжал существовать. Сложенные вместе, они давали о нем такое же превратное представление, как стайка мелких рыбешек — о Южно-Китайском море. В этом отношении смерть низвела его именно до такого состояния, которого он больше всего опасался при жизни.

Лита точно знала, что делать. Она обхватила руками голову Рафаэля, зажав ему глаза, и потянула его назад. Рафаэль не мог сопротивляться, потому что она была крупнее и сильнее его.

Она дернула Рафаэля с такой силой, что он налетел на нее, и они оба упали на пол прихожей. Но даже в падении Лита не отрывала руки от глаз Рафаэля. Когда же оба оказались на полу, она перевернула его на живот и всем телом прижала к полу.

В таком положении Рафаэль ничего не видел, не мог двигаться и находился под ее защитой. Сколько себя помнила, Лита всегда знала, как поступать в таких обстоятельствах. Она научилась этому от родителей, годами наблюдая за тем, как они ухаживали за ним, разговаривали и даже укладывали его спать.

Она крепко держала Рафаэля до тех пор, пока выстрелы не прекратились и мать не позвала их. Тогда она почувствовала, что опасность прошла и можно его отпустить.

Жожо услышал, как Шон сказал «о'кей», и в тот же момент Терой стал стрелять поверх головы уличного мальчишки. Он выстрелил три раза, а потом оттолкнул мальчишку и полез в окно.

Жожо бросил пистолет.

Спотыкаясь, мальчишка отошел в сторону и сделал несколько неуверенных шагов прочь от дома. Он прикрывал уши ладонями, ведь Терой выстрелил прямо у него над ухом, и казалось, что он с трудом сохраняет равновесие.

Жожо подошел к мальчишке, который медленно кружил вокруг одному ему ведомой точки посреди дороги, и взял его за запястье. Пальцы свободно сомкнулись вокруг тонкой кисти, как будто Жожо хотел сжать их в кулак.

— Садись, — сказал Жожо. Слова давались ему с трудом. Язык распух, а голова, казалось, была наполнена дымом. Мальчишка ничего не ответил, и Жожо потянул его за руку вниз. — Садись, парень. Сейчас тебе будет лучше.

Тот сел, а потом лег на спину. Уже в кухне пистолет Тероя выстрелил еще раза три-четыре, и мальчишка дергался после каждого выстрела. Как будто пули попадают в него, — подумал Жожо.

— Эй, эй! Успокойся, ты не ранен. В доме раздался женский крик.

— Ты не ранен, — повторил Жожо и наклонился к мальчишке. — Не понимаю, что ты здесь делаешь и зачем побежал за нами, но думаю, что ты сам знаешь.

На этот раз мальчишка отреагировал, но совершенно непонятным образом. Он мазнул взглядом по Жожо и уставился в небо.

— Я вообще не знаю, как здесь оказался, — продолжал Жожо. — Если бы ты у меня об этом спросил, я бы ответил: просто оказался. Я бы сказал, что так уж… — Жожо нахмурился. Голос отца вдруг прозвучал в его наполненной дымом голове, как будто сорвавшись с распухшего языка, — … вышло.

Отец, говорящий как священник. Клубы красного тумана, поднимающиеся ранним утром над спинами рубщиков сахарного тростника. Неподвижная фигура на пороге дома, от которой пахнет шелухой кокосовых орехов, упавших с дерева…

Его большой палец машинально повернул обручальное кольцо на пальце левой руки.

— Все кончено, — сказал Жожо и резко поднялся. — Я жив, я возвращаюсь домой.

И он пошел помочь Терою, который неуклюже выбирался из окна кухни.

В доме раздались еще три выстрела, потом крики и плач. Тотой машинально отметил, что плакал и кричал в основном ребенок.

Вскоре из окна стал вылезать человек в костюме. Похоже, он зацепился за осколок стекла, торчащий в оконной раме. Может, даже порезался, потому что вдруг дернулся в сторону, поскользнулся и упал на землю.

Второй тип в костюме помог ему подняться, и оба пошли вдоль подъездной дорожки, даже не взглянув на Тотоя, а потом потрусили вниз по Дороге в направлении трущоб.

Тотой подошел к лежащему посреди дорожки Сенте и сказал, усевшись рядом с ним:

— Я пытался догнать тебя, но ты бежал так быстро, что я отстал. У меня слишком короткие ноги, и мне не угнаться за тобой, когда ты гак быстро бежишь.

Но, похоже, Сенте не слушал. Сжав губы, он по-прежнему смотрел в небо немигающим взглядом, как это уже было однажды, когда Готой спрыгнул на него со строительных лесов.

— Ты выдохся? — спросил Тотой. — Или сердишься на меня?

В ответ тишина.

— Чего ты здесь развалился?

Тотой ненадолго отвлекся, прислушиваясь к звукам внутри дома. Плач почему-то усилился. Когда же он опять повернулся к Сенте, глаза его друга уже были закрыты.

Вдруг Тотою пришла в голову одна мысль. Он осторожно приподнял футболку Сенте и положил ему руку на грудь. Грудь была теплой и влажной, но только от пота, и ощущалось биение сердца.