Читаем без скачивания Загадки топонимики - Лев Успенский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вон охотничья стоянка тунгуса Егорки намного пережила того, кто стал ее невольным эпонимом. Город ИГАРКА, унаследовавший его имя, существует и будет существовать невесть сколько времени.
В местах малонаселенных, необжитых вся «местоназывательская» власть сосредоточивается в руках первооткрывателей. Очень интересно рассказывает об этом тонкий знаток природы, человек с живой краеведческой и географической жилкой, писатель Иван Сергеевич Соколов-Микитов.
«Казалось бы, так просто дать названия вновь открываемым рекам, горам, ручьям и озерам. А на деле это совсем не легко. И мы долго ломаем головы… и почти ничего не можем придумать. На карте появляются обычные, иногда удачные, иногда бесцветные названия и имена.
Встретил путешественник на вновь открытой реке зайца, стала река ЗАЯЧЬЕЙ.
Увидел стаю волков — ВОЛЧЬЕЙ…»
Так ощущает трудность задачи писатель, большой мастер слова. А рядовой геодезист, топограф, геолог или охотник не видит тут обычно никакой трудности. Он делает то же самое с легким сердцем, не мудрствуя лукаво и не огорчаясь серостью результатов. Тем более что сталкивается он с местными жителями, либо отлично знающими свои, дедовские имена всех угодий, либо же настолько осведомленными в каждой пяди пути, что самая надобность поименования любой кочки кажется им нелепой причудою.
Полезно припомнить много раз цитированный по разным поводам рассказ академика Ферсмана.
«…Экспедицию вел проводник, старик саами Архипов…
— Как зовут этот скалистый наволок, что вдается в губу? — спросили мы Архипова.
— Да как зовут? Просто зовут: наволок.
— А вот следующий?
— Это еще наволок.
— А там дальше, вон со скалой у входа в губу?
— Еще, еще наволок… Ну, чего спрашиваешь? Нету имени у этих губ да наволоков, — говорил старый седой саами.
А наш географ что-то аккуратно записывал в книжечку.
Прошло два года. Из печати вышла большая прекрасная карта озера Имандра, со всеми островами, губами и речушками. На месте западных изрезанных берегов красовались тонко выгравированные названия: ПРОСТО-НАВОЛОК, от него ЕЩЕ-НАВОЛОК, а дальше ЕЩЕ-ЕЩЕ-НАВОЛОК».
Сценка, так живо изображенная, рисует равнодушного к топонимам местного жителя. Но бывают и другие. Тот же Ферсман описывает, как в нелегком деле называния безымянных мест с интересом и жаром принимало участие местное население:
«Вот эту речушку, — говорит молодой саами Николай, — надо назвать СЕНТИСУАЙ — по-русски ТАЛОВКА, — она ведь никогда не замерзает, бежит даже зимой…»
Самый старый из всех методов называния: имя должно без всякой хитрости описывать существенные признаки места:
«Вот здесь раньше паслись стада диких оленей… Значит, гору надо назвать ГОРА ОЛЕНЬЕЙ ДОЛИНЫ, по-саамски — ПОАЧВУМЧОРР: олень, долина, гора…»
Названия такого рода и на самом деле встречаются во многих частях мира, но преимущественно там, где на протяжении долгих и долгих веков население или вовсе не менялось, или менялось очень медленно. Такого типа имена изобилуют, например, в Исландии. БОРГ называется там один очень древний хутор, что значит «холм с обрывистыми склонами и плоской вершиной». Есть там водопад ГОДАФОС, можно перевести просто как «водопад богов». Есть озеро МЮВАТН, название значит «комариное озеро». РЕЙКИАВИК — «Дымящаяся бухта».
Примерно таковы же топонимы Монголии: «ГОБИ — «Пустыня», ДАГШИ-ГУИН-ХУДУК — «Труднодоступный колодец». ДЗАК-ХУДУК — «Саксаульный колодец», ДУНД-ХУРЕН-ЦАВ-УЛ — «Средняя гора коричневого ущелья», ОЛГОЙ-УЛАН-ЦАБ — «Ущелье толстого красного червяка».
И в Исландии и в Монголии на протяжении длинных исторических периодов население не сменялось. Очень мало менялся до самого последнего времени и бытовой порядок — обычаи, образ жизни, психология. Именно поэтому топонимы здесь оказываются, во-первых, чисто одноязычными и, во-вторых, имеющими древний, архаический характер. Как они созданы века назад, такими дожили и до нашего времени. Седой стариной веет от них…
Вероятно, в глухих районах еще не освоенной европейцами Африки, во внутренней части Аравии, в глубинах Южной Америки существуют такие же слои имен, раз навсегда данных далекими предками, не перемененных ни разу и не видоизменившихся.
Там же, где, как в Европе, в Передней Азии, в Северной Африке, на протяжении тысячелетий волны народов перекатывались через утесы других народов, где сменялись языки, племена, цивилизации, — там такую первозданную простоту приходится с трудом разыскивать под толщами наслоений. Во всех случаях топонимика оказывается волшебным зеркалом, в котором отражаются и постоянство и перемены.
Вот почему тот, кто соприкоснулся с этой наукой, начинает панически бояться всякого произвола в обращении с именами мест: мы же далеко не у всех из них сумели и успели снять показания!
Как возникли простейшие наименования, мы уже видели, да можем увидеть и еще. Способ называния если и варьирует от народа к народу и от эпохи к эпохе, то лишь в частностях. В принципе он остается неизменным: описание по приметам.
Путешественник Грум-Гржимайло рассказывает: «Мы достигли ключика, не имевшего никакого имени, а потому и названного Рахметом (проводником) УРУС-КИИК-УРДУ-БУЛАК, то есть «Ключ, на котором русские били джейранов».
Чем не название для затерянного в пустыне источника и чем оно хуже десятков тысяч других, утвержденных народами и долгое время благополучно существующих в мире названий? Разве оно хуже, чем ОЗЕРО ТАНЦУЮЩИХ ЛОСОСЕЙ (есть такой топоним на дальнем нашем северо-востоке), или чем ДЖЕБЕЛЬ-КАРАНТАЛЬ — «Гора, на которой Иисус Христос проводил свой сорокадневный пост» (такое имя имеется в Передней Азии)? Или китайского ДЗАМАЦЗИГОУ, которое гольд Дерсу Узала у Арсеньева переводит как «Речка, где отпечатаны лошадиные копыта на грязи».
Ничем не хуже. Разница только в том, что одно утверждено и существуют, известно множеству людей, а другое наименование могло так и умереть через неделю после рождения…
Но могло и не умереть.
Проблема длительности сроков жизни топонима — совершенно неисследованная проблема.
В городе Братске была остановка автобуса возле красивой и могучей сосны, которая росла там в момент начала строительства Братской ГЭС. Остановка стала именоваться СОСНА. Во всяком случае, так ее звали пассажиры, народ.
Строительство закончилось. Сосну срубили. Но люди, особенно зимой, когда окна автобуса замерзают, еще много лет продолжали спрашивать, беспокоясь: «Сосну проехали?»
Вероятнее всего, сейчас той остановке дано уже какое-нибудь другое, официальное название. Но, может быть, так, а может быть, и нет. А во-вторых, если здесь дело закончилось скорой смертью топонима, то можно назвать множество случаев очень долгой жизни топонима уже после исчезновения реалии, послужившей поводом к его образованию.
От случая с братской Сосной в принципе ничем не отличается случай с московской улицей КУЗНЕЦКИЙ МОСТ.
История не новая и уже набившая оскомину, но напомнить ее тут не помешает.
Мост через речку Неглинную, перестроенный из деревянного на каменный в середине XVIII века «архитектуры гезелем» Семеном Яковлевым, простоял здесь до 1819 года и был снесен, а река засыпана и заключена в трубу. Он существовал (в каменном виде) неполных 60 лет. А имя, перешедшее от моста на улицу, живет вот уже больше полутора веков, даже если считать только «безмостный» период его существования, и поживет еще. Мы с вами ходим по Кузнецкому мосту, и после первого момента недоумения, который переживает каждый малоосведомленный немосквич, настолько привыкаем к нему, что его имя не кажется нам топонимическим парадоксом.
А таких парадоксов — пруд пруди. Потому что любое слово или сочетание слов, раз став именем, разрывает связь со своим былым вещественным значением и превращается в «чистое название».
Попробуйте каким угодно законом упразднить слово «река» и заменить его хотя бы близким словом «поток». Очень сомнительно, чтобы язык подчинился такому насилию. Потребуется не одна сотня лет, чтобы подобная замена могла произойти, да и то, если обстоятельства приведут к тому.
А имена мест — к сожалению или к нашему удобству — меняются сплошь и рядом, и по основательным причинам, и по чистому недомыслию, и в значительном большинстве случаев народы довольно легко мирятся с этим, если, конечно, не совершается грех против «системы топонимики» данной страны.
Такое случается даже с большими городами, даже со столицами стран, а когда речь идет о микротопонимике, о малых объектах, такие метаморфозы зачастую остаются даже никем не замеченными.
К. Лагунов в очерке «Нефть и люди» (журнал «Новый мир»), описывая перемены, которые разведанная нефть принесла на обский север, удивляется странности местных имен населенных пунктов.