Читаем без скачивания Звезда упала - Владимир Алеников

Глава 41

КОНТУЗИЯ

Надя выскочила из подъезда и, оглянувшись по сторонам, остановилась на мгновение, старалась сообразить, куда лучше бежать. На самом деле никакой разницы не было, опасность могла появиться с любой стороны. Она всё же решила, что направо лучше, и не чуя ног бросилась туда.

Но метров через двадцать ей пришлось остановиться, воздуха не хватало, она задыхалась. Пришлось спустить Алёшу с рук, сил его тащить не хватало.

Вместе они пересекли улицу и пробежали ещё метров сто пятьдесят. И тут вдруг, как послышался шум подъезжающей машины или нескольких машин, Надя впопыхах не разобрала, скрылась с Алёшей в первой же подворотне.

Там они прижались к стене и так, замерев, простояли некоторое время.

В конце концов она всё же решилась выглянуть наружу. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как в её подъезд быстро входит Вернер Штефнер вместе с группой немецких солдат.

Надя потянула Алёшу с тем, чтобы бежать дальше, но в это время из-за встречного угла тоже показалась машина — она неумолимо приближалась, ярко выхватывая фарами ту сторону улицы, где они прятались.

Надя заметалась, беспомощно оглядываясь вокруг, пыталась понять, куда ринуться теперь. Тут внезапно раздался вой сирены, и почти сразу вслед за ним послышался гул приближающихся самолётов.

Надя задрала в голову, но определить в тёмном небе, чьи это самолёты — свои или вражеские, не было никакой возможности. Да это по сути и не играло никакой роли. Единственное, она поняла, что сейчас будут бомбить и что на данный момент эта, угрожающая сверху опасность куда страшнее всех остальных. Бомбёжки эти последнее время происходили всё чаще, но привыкнуть к ним она всё равно не могла, всякий раз её охватывал дикий животный страх.

Больше ни о чём не думая, Надя мгновенно повалила Алёшу на землю и, разбивая коленки, рухнула рядом, закрывая его своим телом.

Тут же начался громовой кошмар. Земля под ними вздрагивала как живая. Они оба кричали от ужаса во весь голос, но совершенно не слышали друг друга, всё заглушалось жутким, сводящим с ума грохотом.

Бомбёжка длилась бесконечно долго, после чего вдруг неожиданно наступила странная звенящая тишина.

Осваиваясь с ней, Надя ещё некоторое время лежала неподвижно, потом попыталась осторожно приподнять голову. Это оказалось не так просто, она была вся усыпана какими-то обломками, осколками. К тому же её покрывал толстый слой грязного, непонятно откуда взявшегося песка вперемешку со щебнем.

Надя зашевелилась более энергично, и в конце концов после немалых усилий ей удалось сесть. Странная тишина по-прежнему пугающе звенела вокруг. Болели разбитые коленки.

Она бережно подняла с земли Алёшу, совсем невредимого, но дрожащего, бледного, без кровинки в лице, с расширенными от страха зрачками.

Надя до боли в глазах всматривалась в него, с изумлением обнаруживала, что черты этого бледного лица расплываются, удаляются… Она в отчаянии стала обнимать сына, покрывать его грязную мордашку поцелуями.

Алёша вырывался, всхлипывал, что-то пытался сказать, потом вдруг глаза его округлились, рот удивлённо открылся. Он смотрел куда-то ей за спину.

Надя резко обернулась.

Улица полностью преобразилась, стала неузнаваемой. Дом, из которого они недавно выбежали, исчез с лица земли. На его месте зияла гигантская дымящаяся воронка, вокруг которой располагались неправдоподобные, напоминающие иллюстрации к фантастическим книгам, развалины.

Надя, оторопев, разглядывала остатки своего жилища. Она вдруг осознала, что не уловила ни звука из того, что произносил Алёша, что тишина по-прежнему никуда не уходит, что она висит над нею, делая окружающую картину ещё более нереальной.

Надя непроизвольно потрогала уши и окончательно поняла, что ничего не слышит.

Именно поэтому она никак не отреагировала на шум могучего мотора, возникший неподалёку. Только когда яркий свет начал заливать преображённую улицу, Надя повернулась, поневоле прикрывая глаза.

Что-то страшное надвигалось на них. Надо было вскочить, схватить ребёнка в охапку и бежать. Но ноги не слушались, кроме того, бежать было некуда, да и бессмысленно, их всё равно догонят, отыщут, схватят…

Свет приковывал её к месту, лишал воли. Он приближался, становился всё ярче с каждой секундой и наконец, упёршись в неё и прижавшегося к ней Алёшу, замер.

Подъехавшая, невидимая за слепящим светом машина остановилась прямо рядом с ними.

Надя снова в отчаянии попыталась заслонить собой сына. Она не только оглохла, но теперь ещё и ничего не видела из-за этого бьющего в глаза ослепительно яркого света.

Перед ней стоял огромный танк. Это был знаменитый тяжёлый КВ — «Клим Ворошилов», головной танк прорвавшегося в город дивизиона. Наполовину высунувшийся из люка танкист, одной рукой сжимая автомат, а в другой держа мощную фару, с любопытством разглядывал пойманную её лучом Надю.

— Эй, ты! — крикнул он сверху. — Ты кто?

Надя не услышала вопроса. Она по-прежнему сидела неподвижно, всё больше впадая в состояние полнейшей прострации. Этот жуткий, бьющий в неё бесшумный свет высушивал её, он вытягивал, выскребал из неё остатки жизни.

— Ты чего молчишь-то? Немая, что ли? — удивился танкист.

Он ловко выбрался наружу, присел на корточки, по-прежнему всматриваясь в лицо застывшей перед ним женщины.

Потом нагнулся над люком и крикнул внутрь:

— Родька, тут баба какая-то странная, с ребёнком. Пойди глянь.

В люковой дыре через мгновение возник Родька. Снял шлем, оказался совсем мальчишкой. Вытер потное лицо, нахлобучил шлем обратно.

— Может, она не русская? — предположил первый танкист. — Потому и молчит.

— Прям «не русская»! — ехидно возразил Родька, поглядывая на Надю. — Кем ей ещё быть-то? Или, по-твоему, здесь в Светозёрске немки с детьми по улицам бегают! Ну ты, Сань, даёшь!

Высказавшись таким образом, насмешливый Родька окончательно вылез из люка и, пробежавшись по брони корпуса, спрыгнул с танка на землю. Саня же поставил фару рядом и на всякий случай взял странную бабу на прицел автомата.

Родька вплотную подошёл к Наде. Его поразили её огромные, тёмно-зелёные, глядящие куда-то сквозь него глаза.

Надя его не видела. Что-то тёмное подплывало к ней в том беззвучном мареве, в котором она сейчас пребывала. Но она как ни пыталась, не могла определить, насколько оно, это тёмное, было враждебным по отношению к ней и Алёше.

Родька белозубо улыбнулся удивительной зеленоглазой женщине.

— Ты кто такая? — спросил он.

Но загадочная женщина всё также молчала, смотрела куда-то в пространство, ничем не обозначая, что заметила его присутствие.

Родька увидел, что из кармана её грязного порванного пальто высовываются какие-то бумаги. Он осторожно сунул туда руку и извлёк наружу документы.

Надя опять же совсем не отреагировала на его действия. Её вдруг начало покачивать на волнах, и эти тихие ласковые волны уносили её всё дальше отсюда.

— Ну чего там, Родь? — крикнул сверху Cаня.

Он по-прежнему сжимал в руках автомат, настороженно вглядывался в незнакомку.

— Похоже, контузило её слегка, — ответил Родька. — Я тут документы нашёл… Наша она, конечно.

И он вслух прочёл:

— Курочкина Нина Анатольевна…

Потом перевёл взгляд на уплывшую совсем далеко Надю и вновь успокаивающе улыбнулся ей:

— Свои мы, Нина Анатольевна. Не боись. Порядок.

Глава 42

ОСОБИСТ

Немцы ушли из посёлка так же тихо, как и пришли. Просто исчезли в один прекрасный день. Ещё через пару дней с радостными криками и песнями по центральной улице проехала моторизованная красноармейская дивизия. Почти сразу после этого в Дарьино пошли дожди, в воздухе установился особый аромат, в котором смешивались запахи первых грибов, мокрого леса, осеннего тления. Снова жидко расползлись, захлюпали дороги.

Несмотря на долгожданное освобождение, воодушевления не ощущалось, посёлок казался совсем заброшенным, опустевшим. Сильно поредел народ за четыре года немецкой оккупации. Кто на фронт ушёл, кто эвакуировался, кого в Германию угнали, а кто и никуда не девался, здесь помер, на месте.

Так, к примеру, год назад не выдержал, повесился дед Семён. Впрочем, про него было понятно, дед почти ослеп, еле двигался.

Более неожиданной для дарьинцев стала смерть почтальонши тёти Паши в самом конце февраля. К ней все привыкли, казалось, тётя Паша будет тут, в Дарьино, всегда, что бы ни случилось. Хотя она уже давным-давно, с самого начала войны, никакой почты не разносила, её по-прежнему по привычке воспринимали как почтальоншу, заинтересованно реагировали на её появление, долго смотрели вслед её грузной, переваливающейся с ноги на ногу фигуре.