Читаем без скачивания Двадцать дней без войны (Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина) - 2) - Константин Симонов

И перед митингом шепот на ухо хмурого пожилого человека, парторга: "Хотя и холодно, скиньте полушубок, пусть видят". И после первой секунды недоумения, почему скинуть, - собственное чувство, что ты вправе говорить здесь не потому, что ты корреспондент или писатель, а потому, что был в Сталинграде и у тебя Красное Знамя и нашивки за ранения, и для этих людей сейчас, здесь, это намного важней всего остального, бывшего до сих пор во всей твоей жизни...

- Ну, какое представление составили себе об Усмане? Мужик из ряда вон выходящий, верно? - спросил режиссер, когда Лопатин вошел в монтажную.

- Составлять представление за пятнадцать минут не берусь.

А ощущение... - Лопатин хотел было сказать, что главное ощущение от встречи с Юсуповым то, что этот человек там, на своем месте, показался ему необходимой частью войны. Но, подумав, не сказал. Не хотелось говорить лишних слов. Ответил коротко: - В общем, понравился. Давайте работать.

- Где же вы пропадали, если были у него всего пятнадцать минут? недовольно спросил режиссер.

Лопатин объяснил, где он был.

- Мы один раз снимали на этом заводе, - сказал режиссер. - Массовку для киносборника. Пока снимали, в суете не поняли, а когда сами же посмотрели на экране, как все это выглядит - и обстановка на заводе, и люди, - даже не стал спорить, когда мне сказали что эти кадры не для картины, пусть полежат. На экране все сразу наружу вылезает, вся тяжесть происходящего: смотреть - сил нет! Вот вы побывали на заводе, увидели своими глазами. Режиссер подвинулся вместе со стулом, освобождая рядом с собой место Лопатину. - И теперь лучше поймете мое чувство.

Вот здесь, за этим столом, при вас даю сегодня зарок: доделаю нашу с вами короткометражку, а потом - пусть гром и молнии! - пока сам хотя бы ненадолго не съезжу на фронт, не стану больше делать лент о войне! Не смогу!

- Давайте работать, - повторил Лопатин.

13

- Пожалуй, к вечеру-то потеплело, - сказал режиссер, когда они вместе вышли на улицу. - Или мы так в нашей мечети намерзлись?

- Нет, действительно теплее, - сказал Лопатин. - Даже люди по-другому идут, чем утром.

- Значит, передать моей беспризорнице, что честно, но зря употребил все усилия привести вас к нам на Новый год?

- Выходит, так. Спасибо.

- Из спасибо шубы не сошьешь. Пошли бы к нам, глядишь, я б из вас еще и на Новом году что-нибудь нужное вытянул. Завтра-то - последний день!

- Да, завтра - последний день...

- Закончим, - сказал режиссер. - У нас с вами другого выхода все равно нет. Встретимся завтра ровпо в десять. За последние сорок дней на фронте так все вверх тормашками перевернулось, что с радости выпить, конечно, хочется! Но все же не перебирайте! Вы на трамвай?

- Да.

- А я потопал к себе. - Он протянул руку Лопатину. - С наступающим вас! - И уже хотел идти, но задержался. - Подумайте сегодня, на Новом году, как бы наделить в нашем фильме людей теми чувствами, которые сами сейчас испытываем. Фильм-то выйдет самое раннее в марте; к этому времени, наверно, уже и Донбасс будет свободен, и Ростов! А у нас с вами только о том, чтоб ни шагу назад! Вас не беспокоит, как это будут смотреть?

- Не беспокоит. У нас в фильме - октябрь месяц. Еще и речи нет о наступлении. Как же людям дать чувство того, о чем они еще не знают?

- Ну не чувство - предчувствие, - сказал режиссер.

- Ив предчувствиях надо знать меру. Наделить всех предчувствиями победы - самое простое. У кого-то они были, у когото их не было. Если всех наделить предчувствиями, будет неправда. Не было этого в октябре. Настроение стоять до конца было, а этого не было.

- И все же не упрямьтесь, подумайте.

- Ладно, подумаю, - сказал Лопатин. И пошел к трамваю.

Шел, думая о своих корреспонденциях. Кто их знает, как они будут выглядеть вместе, если когда-нибудь, после войны, доведется собрать их в книгу? В одной - одно настроение, в другой - другое. В одной отступаем, в другой стоим, в третьей наступаем... Какая же еще между ними связь, кроме самого хода войны?

- Василий Николаевич, да остановитесь же наконец! Никак вас не догоню, - услышал он за спиной женский голос. И обернулся.

Перед ним стояла Нина Николаевна, в ушанке, валенках и перепоясанной офицерским ремнем цигейковой шубе. Несмотря на шубу, она казалась тонкой может быть, из-за этого туго перехватившего ее талию широкого ремня. В одной руке она держала кошелку, а другую, без варежки, протягивала Лопатину.

Лопатин пожал ей руку, отпустил и стоял перед нею, не зная, что делать, радостно глядя на нее. Что бы там ни сказал Вячеслав о человеке, который при ней состоит и который будет с нею на Новом году, а все равно и весь день вчера, и весь день сегодня ему хотелось ее увидеть. Даже когда не думал о ней - некогда было думать, - все равно хотел видеть. Так это было, и ничего с этим не сделаешь.

Она сунула руку в карман шубы. И вторая рука тоже была в кармане. Свою кошелку - Лопатин не успел заметить когда - она продела под локоть и теперь стояла, засунув обе руки в карманы, и с каким-то вызовом смотрела на Лопатина, Потом спросила:

- Вы рады видеть меня?

- Рад.

- И я очень рада. Это я руки в карманах так гордо держу - для независимости. Я вообще люблю ходить руки в карманы. А на самом деле очень рада вас видеть и уже давно вас жду. Сначала на студии, в коридоре, мерзла, ждала. Я тут свой человек: они нам в театр дают разную одежку, а я им - нашу театральную - для съемок. Ждала вас, пока не прошли мимо со своим режиссером. Не хотела при всех общаться. Выскочила вслед за вами, а вы вцепились друг в друга и говорите, и говорите, насилу дождалась. Совсем меня заморозили!

- Откуда вы и куда? - невпопад спросил Лопатин, продолжая стоять перед ней.

Она улыбнулась беспомощности, с которой он это спросил.

- Откуда? Я вам уже сказала: со студии с вашей; дожидалась вас тут. Сначала придумала себе на сегодня дело, которое могла сделать и в другой день, а потом, сделав его, дожидалась вас.

И вчера и сегодня все время хотела вас видеть. А куда? Вы-то сами куда?

- Я хотел на трамвай, ехать к Вячеславу Викторовичу. Я все эти дни у него.

- Вот и хорошо, - сказала она. - И мне почти туда же. Только не на трамвае. Хватит у вас пороха пешком - тут часа полтора?

- Пороха хватит. Только б вы не замерзли!

- Ничего со мной не случится - не замерзну и не растаю.

Пойдемте. Я больше люблю за руку, чем под руку.

Она надела варежку и протянула ему руку.

- Давайте вашу корзинку, - сказал Лопатин.

- Не надо, сама понесу. Она ничего не весит - в ней только два дамских счастья, которые надо еще до Нового года занести по назначению. Одно укороченное, а другое - надставленное, потому что лежали у хозяек с разных времен. Одно с длинной моды, другое - с короткой. А в талии оба пришлось убирать. Худеют женщины.