Читаем без скачивания Полезное с прекрасным - Андреа Грилль

Финценс замедляет шаг: интересно же, что там творится.

Человек с первой скамьи вытаскивает что-то из своей черной сумки. Кукла? Да, наверное, кукла, тоненькая фигурка телесного цвета, почти голая, только надето что-то вроде трусов, да и те — не красивые цветные, а скучного коричневого цвета. Финценс трогает за плечо человека, опустившегося на колени перед ребенком.

— Тсс! Тсс! Пожалуйста, потише, — наклонившись, шепчет он ему на ухо; обернувшись к родителям, прикладывает палец к губам. На ребенка эта пантомима не производит впечатления, орет себе и орет.

Человек встает с колен; какая белая на нем рубашка, какая гладкая. Неестественно, думает Финценс, ненормально для человека со столь безобразно потертой сумкой. Кукла осталась на полу рядом с ребенком, и только теперь Финценс видит, что это за фигурка. Это изображение младенца Иисуса. Незнакомец, новенький, попытался дать его ребенку в ручки — утешить живое дитя восковым Иисусиком. А восковой Иисусик представляет собой нечто совершенно удивительное: взрослый, и в то же время — дитя, да и воск, из которого он сделан, какой-то странный, — точно живая плоть, в нем есть нечто чудесное, магическое. Даже у Финценса бегут мурашки по коже. Кто же это вторгся в пределы, где он следит за порядком?

Новенький прячет в сумку свое творение: Финценс не сомневается, что незнакомец сделал фигурку собственными руками. Тот уже снова опустился на колени рядом с ребенком и положил ладонь ему на спинку. Почему родители не вмешиваются? Ребенок поворачивает головку и — не может быть! — он улыбается. Настает тишина. Ничего подобного не случалось за те шесть месяцев, как ребенка приносят в собор.

Чуть позже все четверо — перед собором, трое взрослых и ребенок. Ребенок сидит на земле. Человек с черной сумкой опустился на корточки, положил руку на плечо малыша. Родители вытащили блокнот и ручку, что-то записывают, телефоны, адреса. Незнакомец жестикулирует, выпрямляется. Как только он снял руку с плеча ребенка, тот опустился на четвереньки. И вот уже опять лежит ничком, прямо на асфальте, уткнувшись лицом в скрещенные ручки.

Финценс наблюдает за этим действом из центрального портала, где на столике разложены открытки и глянцевые проспекты, которые он, для вида, подравнивает. Трое взрослых прощаются, пожимая друг другу руки. Новенький гладит ребятенка по светлым волосам. О чем-то договорились? Так все это выглядит. Э, видимость обманчива.

Финценсу остается лишь удалиться под своды собора. В течение нескольких минут он ни разу не вспомнил о кофе.

30. Bakossii

Редкий вид родом из юго-западных районов Камеруна. Известны лишь три места его произрастания на Мон-Купе и Мон-Бакоссии, где им грозит исчезновение по причине интенсификации земледелия. Растение очень плохо переносит изменения окружающей среды. Произрастает почти исключительно в первичных лесах. Вымирающий вид.

— Почему облака не зеленые? — Она лежит рядом с ним, он слышит ее дыхание. Его рука — на ее животе.

— Потому что они из водяного пара, а не из травы. — Он притрагивается тремя пальцами к своим, затем — к ее губам.

— Считаешь меня глупой, так? — говорит Валентина. — Потому что я попрошайничала на том перекрестке. У кого нет денег, тот глупый, так?

— Валентина, я был таким же.

— Но ты играл роль, для тебя это занятие никогда не было чем-то серьезным. Ты разыгрывал из себя иностранца, а дома у тебя в столе лежал твой замечательный паспорт, европейский, со звездочками.

— Ну, о чем ты! Не в этом же дело, я и не вспоминал об этом, даже не задумывался.

— А теперь вот подумай… Смотри-ка, сидит! Какая красота… — Она показывает: на ее колено опустился мотылек.

Мотылек сидит неподвижно, он белый, с оранжевыми зубчиками на крыльях.

— Обычно такие летают раньше. По-моему, я видел их в апреле, куда ни шло в мае. Но уж точно не в сентябре. — Фиату хочется показать себя знатоком. Он приподнимает руку, — хвать — и мотылек пойман.

— Буду держать его у себя. — Валентина сияет, улыбаясь Фиату. — Как ты думаешь, получится? Можно посадить его в коробочку. У тебя есть коробочка?

— Он не выживет, если будешь держать его в коробке. Было бы жаль его. Мотыльку не место в коробке.

— Тогда убей его.

— Убить? Мне — убить?

— Да, убей.

— Это принесет несчастье. Боюсь, это принесет несчастье.

— Убей ради меня.

— Ради тебя?

— Ты не можешь вот так запросто, как бы ненароком, класть руку мне на живот. Ты должен думать о последствиях. Хоть на это ты способен? Убить мотылька… Всего лишь насекомое.

Фиат кладет ей на ладонь мертвого мотылька, — лишь чуть сильнее стиснул тельце, там где держал его двумя пальцами, и лапки сразу перестали дергаться.

— Однажды я тоже кого-нибудь убью ради тебя. Обещаю.

— Я так мало о тебе знаю. Расскажи что-нибудь. О своем детстве расскажи. — Фиат просительно заглядывает ей в глаза.

Она молчит. Если мужчина заговаривает о ее детстве, — значит, он хочет с ней переспать. Фиат, собственно, проявил интерес поздновато. Но Фиат, наверное, вообще из тех, кто всегда опаздывает, а не чересчур спешит.

Он по-прежнему смотрит ей в глаза. Некоторое время они молчат. Она кладет мотылька в записную книжку, которую вытаскивает из сумки. Странно, что у нее с собой книжка.

Она кладет мотылька между страницами и просит, чтобы Фиат там же написал свою фамилию. И адрес:

— Чтобы я могла тебя найти.

— А если я перееду?

— Соседи скажут адрес, где тебя искать.

— А если я замету следы?

— Ты не станешь их заметать.

Она говорит ласково. И как бы между прочим упоминает, что не собирается уходить от мужа. Все, что у нее с Фиатом, к мужу не имеет никакого отношения. Когда Фиат хочет возразить, она говорит:

— Знаешь, оставь-ка ты в покое вещи, которых не понимаешь.

Вскочив, она вытаскивает из сумки платок и повязывает себе на шею. Быстро и крепко ущипнув Фиата за плечо, убегает. Не уходит — убегает. Словно боится, что он станет ее преследовать.

А он и не собирался. Растянувшись на траве, он закрывает глаза, снова открывает. Наверное, именно это имеют в виду, когда говорят «боль в сердце». Сердце Фиата то ли съехало с места, то ли вообще разгуливает по всему телу.

31. Pocsii

Низкорослое деревце, произрастает, главным образом, в вечнозеленых лесах, где представлены молочайные. Распространено только на территории Танзании. Угроза исчезновения невелика.

Жутко раззявив рот, сентябрь заглатывает кусок лета. Жара не спадает. С тех пор как погиб их мусанг, Фиат обращает внимание на то, чего прежде никогда не замечал. Скажем, на улице он часто слышит, как прохожие говорят, мол, им хотелось бы жить в другом городе, побольше, что в сотне километров отсюда; тот город за последние десятилетия прямо-таки расцвел и стал идеальным местом для жизни.

— Сентябрь, — говорит Фиат Финценсу, зачерпывающему ложечкой йогурт, — сентябрь, а по-прежнему всюду гнетущая духота и усталость.

Он должен рассказать другу о том, что так гнетет его самого, молчать уже невмоготу.

— Я влюбился.

— Ты… как ты сказал? — Ложка застывает в воздухе на полдороге ко рту.

— Да, влюбился. Но я ей не нужен.

Финценс, явно успокоенный последними словами, облизывает ложку. Ему хватает других забот. Продавцам кофе надоели обещания, они ждут очередных поставок. Некий «господин из высшего общества», как называет его Финценс, открыл специальный бутик и намерен удивлять посетителей кошачьим кофе. А удивлять-то, выходит, нечем. На кухне стоит мешок, в нем двадцать пять кило зеленого кофе весьма изысканного дорогого сорта, и за него еще не заплачено. Кошка, нужна кофейная кошка, чтобы сделать этот кофе поистине драгоценным.

— Она переспала со мной, в лесу, где мы с ней гуляли, а теперь говорит, все кончено. Я не понимаю. Почему она так решила? Почему не подумала обо всем раньше?

— Почему ты не подумал обо всем раньше? Во всяком случае, ты получил удовольствие. — Таков лаконичный комментарий Финценса. Но затем, словно желая помучить Фиата, он добавляет: — У ее мужа не может быть детей. Поэтому она сошлась с тобой. И хочет ребенка, и не хочет. Такие вещи происходят на подсознательном уровне, дело, понимаешь ли, в энзимах. — Для Финценса тема исчерпана. — С него хватит, тем более, что речь идет о той женщине, — говорит он, когда Фиат опять и опять принимается за свое, — которая разбила перегородку, с неимоверным трудом установленную в гостиной. Под диваном и креслами все еще попадаются осколки оргстекла, словно нарочно попрятавшиеся по углам, чтобы нельзя было от них избавиться.

Перегородки больше нет. Только направляющие с пазами, на которых она крепилась к стене, до сих пор никто не отодрал. Мебель стоит там же, где и при жизни кофейной кошки, половина комнаты пустует. Ни стол, ни кресло они туда не переставили. Отсутствие зверька зримо напоминает о себе.