Читаем без скачивания Искупление - Канаэ Минато
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Моя стратегия сработала, и мы стали парой с тем, на кого я положила глаз. По крайне мере, так это выглядело. Как оказалось, только я одна считала нас парой. Со мной всегда так.
…Я радовалась, что вы дружите с Эмили, и надеялась, что таким образом улучшатся мои отношения с вашими мамами, да и с другими жителями города. Но на самом деле вы не приняли Эмили.
Больно признавать, что, когда ее убили, это стало очевидно.
* * *
В день нашего приезда в город я услышала, как звучит мелодия «Зеленые рукава», и поинтересовалась почему. По какому-то специальному поводу? Эта грустная мелодия очень соответствовала моему настроению. Женщина с завода, которая показывала нам город, объяснила, что это сигнал времени. В полдень звучит «Эдельвейс», а в шесть вечера из громкоговорителей общественного центра раздается мелодия «Зеленые рукава».
– Если необходимы какие-то публичные объявления или в случае опасности, текст передают таким же образом, поэтому прислушивайтесь к ним. Таким образом связываются сразу со всеми жителями.
«Вот какой это маленький городок!» – подумала я и почувствовала себя несчастной.
Однако музыкальный сигнал оказался удобным. Дети, даже если у них были часы, могли легко заиграться и забыть про время, но музыку эту слышали все. Я часто говорила Эмили, когда та уходила гулять: «Как услышишь музыку, сразу домой».
В тот день я тоже слышала привычную мелодию, пока готовила ужин. Завод частично работал даже в Обон, муж был на работе, а я дома одна. И тут раздался звонок домофона. «Наверное, Эмили», – подумала я и открыла дверь, но там стояла Акико.
– Эмили умерла!
Я подумала, что это какая-то идиотская шутка. Последние два месяца Эмили время от времени спрашивала меня: «Что бы ты сделала, если б я умерла?» Или: «Если случится что-то ужасное, можно умереть и снова родиться?»
Поэтому первой моей мыслью было, что она с подружками хочет меня разыграть, а сама прячется где-то за дверью, чтобы посмотреть на мою реакцию.
«Не говори так даже в шутку», – не раз упрекала я ее. Меня это очень огорчало.
Но Эмили не пряталась. «С ней произошел несчастный случай? – подумала я. – Где? В школьном бассейне? Она же умеет плавать, как же это могло случиться? Почему Эмили?»
В глазах у меня потемнело. Потом возникло лицо Акико, я выскочила из дома. Не забирайте у меня Эмили!
Когда прибежала к бассейну, я услышала, как громко плачет ребенок, но не поняла, кто именно. Это была Саэ. Она сидела, скорчившись, около раздевалок, двумя руками держась за голову.
– Где Эмили? – спросила я.
Она жестом показала куда-то за себя, не поднимая глаз.
В раздевалке? Она разве не упала в бассейн? Я заглянула в слабо освещенное помещение и увидела лежащую на полу Эмили, головой к двери. Она была сухая, и я не заметила никаких повреждений. Лицо ее закрывал носовой платок с изящно написанным иероглифом «кошка». «А, все-таки это шутка!» Ноги у меня подкашивались.
Обессилевшая и очень злая, я сдернула платок с ее лица – и увидела, что глаза Эмили открыты.
– Сколько это будет продолжаться? – спросила я и дотронулась до кончика ее носа.
Он был холодный. Я приложила ладонь ко рту и носу и поняла, что дыхания нет. Подняла ее, стала звать по имени снова и снова, но она даже ни разу не моргнула. Я трясла ее за плечи, кричала на нее, но Эмили не проснулась.
Я не могла поверить. Даже после похорон я не могла до конца понять, что ее больше нет. Все это будто происходило не с нами. Лучше б я сама умерла…
Прошло много времени; я не понимала, день это или ночь, постоянно спрашивая мужа:
– Где Эмили?
Не знаю, сколько раз он тихо отвечал мне:
– Ее больше нет с нами.
До этого я никогда не видела, чтобы муж плакал, но теперь, когда я увидела, как слезы льются из его глаз, я наконец осознала, что Эмили правда ушла от нас.
– Почему? – без конца повторяла я.
Почему ей надо было умереть? Почему ее должны были задушить? Почему ее должны были убить? Я хотела услышать ответы от самого убийцы. Его необходимо было поймать, и нельзя было терять ни минуты.
Я не сомневалась, что его скоро арестуют. Ведь, в конце концов, было четыре свидетеля.
Но все вы заладили одно и то же: «Я не помню его лица». Мне хотелось как следует треснуть каждую из вас. Если вы и правда не помнили, тут ничего уже нельзя было поделать. Но вы даже не старались вспомнить. Да и не только это. Вы дали какому-то незнакомцу увести Эмили и даже не пошли проверить, как и что, хотя бы через час. И не похоже было, что вы раскаиваетесь в этом. Ваша подруга умерла, а никто даже не заплакал.
Это потому, что вы не расстроились?
Я смотрела на вас и думала: «Эти девочки понимают, что случилось что-то ужасное, но им не жалко Эмили. Если б это был кто-то другой на ее месте, кого пытались бы увести, они не дали бы это сделать так спокойно. Или раньше заволновались бы и пошли проверить. И изо всех сил постарались бы вспомнить лицо убийцы».
Так вели себя не только девочки, но и их родители тоже. Мы с мужем зашли в каждый дом, чтобы расспросить о событиях того дня. И, помню, кто-то из них сказал:
– Вы что, полиция?
А другой закричал нам:
– Моя девочка достаточно перенесла! Хватит ее мучить!
Если б мы были их старыми знакомыми, разве они вели бы себя так? Сомневаюсь.
Все в городе были одинаковые. Любопытствующие прибежали к школе в тот день толпой, но никто не дал полезной информации. Домашние хозяйки, которых я в жизни никогда не видела, были в курсе, что я искала в магазине камамбер, а тут об убийце никто ничего не знает – разве такое возможно? Если б убитой оказалась местная девочка, шел бы буквально поток информации о всех подозрительных типах.
Кроме всего прочего, через громкоговорители поступали объявления, адресованные публике. Какое-то время после убийства в те часы, когда дети шли в школу и возвращались домой, оттуда доносилось: «Хорошие дети никогда не делают ничего в одиночку, всегда с кем-то из друзей или из родственников». «Если с тобой заговорит незнакомец, никуда с ним не ходи». Почему им было не сказать: «Если кому-то известна какая-то информация, которая поможет раскрыть недавнее преступление, не важно, насколько незначительная, пожалуйста, свяжитесь с полицией»?
Никто – ни один человек – не оплакивал Эмили. Никто не понимал ту боль, которую я испытывала оттого, что убили моего ребенка.
Так мало зацепок было в этом деле, что иногда я начинала подозревать, что вы сами убили ее. Убили и сочинили историю про преступника, которого не существовало. Не хотели, чтобы вас поймали на лжи, и поэтому твердили, что не запомнили его лица. А в городе все это знали и покрывали вас. Только я не знала, что происходит. Меня бросили совсем одну.
Вы являлись мне во сне, и каждую ночь одна из вас душила Эмили. Убивали ее ужасным смехом. И повернувшись ко мне, злобно говорили хором: «Я не помню его лица».
Я выбежала из дома босая, сжимая нож, не соображая, что делаю. Муж бросился за мной.
– Куда ты? – закричал он.
– Собираюсь отомстить за Эмили.
– Но убийцу еще не нашли.
– Дети – они ее убили! – завопила я.
– Этого не может быть, послушай… – Муж пытался успокоить меня, но не хотел говорить вслух о том, что Эмили изнасиловали.
Мне было наплевать. Это они – эти девчонки – убили ее!
Я кричала и кричала… ничего не помню, что было потом. Может, я потеряла сознание, может, мне как-то помогли жильцы нашего дома, может быть, дали успокоительное. Это все для меня в тумане.
Потом я не могла обходиться без успокоительных таблеток. Муж советовал мне поехать к родителям и там немного отдохнуть. Но я отказывалась. Если б я не приехала в этот город, Эмили не убили бы. Ее убил город. Я его ненавидела, но не уезжала из него, потому что тогда все
