Читаем без скачивания Происшествие с Андресом Лапетеусом - Пауль Куусберг

Затем открыла дверь и вошла в кабинет.

Ошибки не было.

Рядом с письменным столом стояла Хельви Каартна. Как-то в кафе Реэт видела ее.

— Внимательно посмотрите на эту даму, — сказал тогда Хаавик и указал глазами на женщину, сидевшую через два столика от них. — В свое время она очень много значила для Андреса…

«Все еще выглядит молодой», — мелькнуло в голове у Реэт.

Тут же услыхала, как ей сказали:

— Прошу, садитесь.

Села.

— Меня зовут Реэт Лапетеус, — начала она и не смогла закончить. Несмотря на то, что обдумала все заранее. Представившись секретарю, она намеревалась заговорить о большом горе, которое привело ее сюда. Примерно так, как начала у заместителя начальника управления совнархоза. Дальнейшее уже зависело бы от реакции на ее слова. Но сейчас что-то сдавило горло, язык словно окостенел, она склонила голову и зарыдала.

Не заметила, когда к ней подошла Каартна. Лишь услыхав, что ее просят успокоиться и взять себя в руки, Реэт почувствовала, что Каартна стоит рядом.

— Мой муж… Мой муж… — Больше ей и теперь не удалось сказать.

Хельви Каартна по-прежнему молча стояла возле нее. Реэт поняла, что ей дают время собраться с духом.

— Как сейчас… состояние вашего мужа?

Хотя Реэт и была вне себя, она все же уловила волнение в голосе секретаря.

— Он… умирает.

В ответ быстро прозвучало:

— Нет, пет! Врачи считают, что он поправляется.

Реэт подняла взгляд.

— Извииите, — прошептала она, — извините.

Достала носовой платок и утерла глаза. Снова бросила взгляд на стоявшую рядом Каартна и увидела, что та побледнела, во всем ее облике отражалось беспокойство.

Реэт поднялась.

— Извините, — в третий раз сказала она и пошла торопливыми шагами. Реэт ощущала только одно — потребность уйти. Не дала остановить себя ни Каартна, ни техническому секретарю, которые пытались ее успокоить.

В себя пришла только на улице.

Припудривая в коридоре сберегательной кассы покрывшиеся пятнами щеки, Реэт думала, что ниже она уже не может опуститься. Возникла злость на Андреса, который убил Виктора и едва не убил ее, и на Хельви Каартна, в чьем присутствии она не смогла держаться так, как хотела, перед которой у нее сдали нервы, злость на все то положение, в которое она попала.

Реэт собиралась после посещения первого секретаря райкома партии посоветоваться еще с адвокатом, но теперь отказалась от этого намерения.

Садясь в автобус, шедший в Нымме, она ощутила бесконечную жалость к себе.

Секретарша, поспешившая вслед за Реэт Лапетеус на лестницу, вернулась и сообщила Хельви Каартна:

— Словно ветром сдуло.

— Она была вне себя. Узнайте домашний адрес Лапетеуса. В телефонной книге его нет.

— Сейчас. Она была страшно взволнована. Не слушала, что я ей говорила, — продолжала тараторить болтливая девушка.

— Они пережили большое несчастье. Это потрясло ее. Муж все еще в критическом состоянии, — объяснила Хельви Каартна, — В половине двенадцатого придут из академии. Немедленно сообщите мне.

Девушка остановилась в дверях, сказала:

— Я прямо испугалась, когда она со слезами на глазах вылетела из вашего кабинета. Телефон я сразу же узнаю.

Хельви Каартна было некогда долго размышлять о случившемся. К ней все время приходили люди. Но странное ощущение, вызванное поведением жены Лапетеуса, не проходило. Почему она убежала? На этот снова и снова возникавший вопрос Каартна не нашла ответа и вечером, дома. Даже после того, как поговорила с женой Лапетеуса по телефону.

На этот раз Реэт уже превосходно владела собой.

— Товарищ Реэт Лапетеус?

— Я слушаю.

— Каартна говорит, из райкома.

— Добрый вечер, товарищ секретарь.

— Мы не закончили днем наш разговор. Вы были очень взволнованы. Что привело вас к нам?

— Еще раз прошу извинения. Я действительно была не в себе. Очень вам благодарна, что вы позвонили. Я и сама не знаю, почему пришла к вам. Просто нервы были не в порядке.

— Я понимаю вас. Вам сейчас очень тяжело. Но поверьте, состояние вашего мужа не безнадежно. Я еще раз говорила с заведующим больницей. Он утверждает, что все еще может быть хорошо.

— Ваши слова придают мне надежду. Благодарю.

— Если вас мучают какие-нибудь заботы, если вы нуждаетесь в совете, прошу, зайдите в райком.

— Благодарю вас.

— Всего хорошего.

— Всего доброго.

После телефонного разговора у Хельви возникло убеждение, что Реэт Лапетеус не придет больше в райком. Так холоден и неприветлив был ее голос.

Почему она приходила утром?

Не Андрес ли послал ее?

Этому Хельви не верила. Хотя она никогда полностью не понимала Андреса, настолько-то она его все же знала.

Последние годы она относилась к нему почти как к чужому человеку. Как будто они никогда и не были близки. Она лишь изредка вспоминала об Андресе. Как обычно вспоминают о человеке, вместе с которым в военные годы служили в армии. Не больше. И если больше, то лишь чуть-чуть. Да и почему она должна была хранить его в своей памяти, если он после демобилизации обо всем забыл.

Однако после несчастья с Лапетеусом Хельви часто думала о нем. Нет, это не разбудило ее чувства. Они угасли. Он сам погасил их, но Хельви понимала, что не может полностью вычеркнуть его из своей жизни. Хотя она хотела этого и смогла заставить себя не думать об Андресе.

Хельви жалела Лапетеуса. Она хорошо знала, что ожидает Андреса. От тюрьмы он избавится только в том случае, если его здоровье и после больницы будет настолько плохо, что он окажется навсегда прикованным к постели. Только в этом случае. Но какую ценность может иметь жизнь, когда ты больше ничего не можешь дать другим, когда все твои дни наполнены только лекарствами и лечебными процедурами, непрерывными терзаниями и мучениями.

Первый секретарь Сказал, что людей, подобных Лапетеусу, нужно исключать из партии еще до суда. Хельви передернуло от этих слов.

— Товарищ Лапетеус был дважды ранен, — заметила она и добавила, что он всегда хорошо работал. Даже образцово. Так она сказала, хотя одно время очень плохо думала об Андресе.

Особенно после их встречи и разговора на текстильной фабрике, куда ее снова направили на работу.

Из райкома партии Хельви Каартна ушла после столкновения с Юрвеном. Как-то работников райкома неожиданно созвали на совещание. Хельви на несколько минут опоздала. Войдя в кабинет первого секретаря, где обычно проходили совещания работников аппарата, она увидела, что все уже собрались.

— Теперь можно начинать, — обратился Юрвен к первому секретарю.

Это показалось Хельви странным. Неужели начало совещания действительно задерживалось из-за нее? В чем дело?

— Прошу, — согласился первый секретарь и сказал уже громче и официальней: — Товарищи! Мы сочли нужным срочно собрать вас. Почему — об этом вы сейчас узнаете. Слово имеет товарищ Юрвен.

Он встал и скользнул своим колющим и ощупывающим взглядом по собравшимся. Потом медленно заговорил:

— Мы все должны бы знать и понимать линию партии. Говорю — должны бы, потому что факты подтверждают, что среди нас есть отдельные личности, не желающие с этим считаться. На первое время я воздержусь от более точных формулировок и характеристик.

Юрвен сделал паузу.

Он стоял в своей любимой позе: опираясь на стол косточками стиснутых в большие кулаки пальцев, наклонившись вперед, вздернув тупой подбородок.

Манера выступления Юрвена всегда раздражала Хельви. Его покачивание на трибуне или за письменным столом, многозначительные паузы, привычка бросаться словами и угрожающе-предупреждающий тон… В тот раз Хельви смотрела на него почти враждебно и думала, что по-настоящему-то Юрвен не годится в партийные работники. Он или жестокий человек, или страдает комплексом неполноценности и любой ценой хочет казаться великим и волевым.

Юрвен продолжал:

— Все вы знаете, кто такой Пыдрус. Карьерист, пробравшийся на ключевые позиции в системе народного образования. Он беззаботно, я бы сказал — злорадно, смотрел, как представители нашей молодой, идейно и теоретически мало закаленной интеллигенции барахтались в болоте аполитичности и безыдейности. У этого закоренелого врага народа, открыто призывавшего учителей игнорировать положения классиков марксизма-ленинизма, нет ничего общего с партией, и он исключен из ее рядов. Каждому, даже любому слепцу теперь, когда Пыдрус разоблачен во всем его мелкобуржуазном уродстве и националистической гнусности, должно быть ясно, что речь идет о прямом идеологическом вредителе.

Он сделал новую паузу и многозначительно посмотрел вокруг.

Хельви догадалась, что сейчас Юрвен будет говорить о ней.