Читаем без скачивания Мастера секса. Настоящая история Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон, пары, научившей Америку любить - Томас Майер

Вашингтона, проходил практику в армейском госпитале, а потом наконец вернулся в Университет Вашингтона и осел там в отделении акушерства и гинекологии. К тому времени когда он начал общаться с Мастерсом, в 1955 году, Том и Одри были счастливыми родителями сына и дочери. Когда Гилпатрик приступил к работе, Мастерс был еще на начальной стадии исследований с проститутками и делился со своим молодым ассистентом некоторыми открытиями. Потом появилась Джини Джонсон, исследования набрали обороты и стали быстро расширяться. Добиваясь поставленных целей, Джонсон некоторым образом втиралась в доверие к студентам, врачам и прочим сотрудникам – почти все они были мужчинами – и заставляла их выполнять ее пожелания. «Вирджиния была очень привлекательная – не то чтобы писаная красавица, но от нее исходила явная сексуальность, – вспоминал Гилпатрик. – Она не флиртовала в открытую, но все же это был флирт. Это было в ее природе. Некоторые женщины просто сами по себе такие».

Однажды днем в клинике лечения бесплодия Джонсон помогала Гилпатрику, пока он вводил пациентке гинекологическое зеркало. На сверкающем металлическом воронкообразном инструменте была закреплена маленькая лампочка, напоминающая лампочку новогодней гирлянды, но она никак не загоралась. Джини подошла поближе, слегка коснувшись Гилпатрика, и схватила отсоединившийся электрический шнур.

– Дайте-ка я вставлю, доктор, – промурлыкала она, вставляя шнур в разъем, усмехаясь одновременно невинно и сладострастно.

Гилпатрик запомнил эту шутку. «Конечно, прозвучало двусмысленно – не знаю, намеренно или нет, – рассказывал он. – Мы потом даже посмеялись». Может быть, Джонсон чувствовала его интерес, но на работе оставалась профессионалом, понимающим, где проходит тонкая граница социально допустимого поведения. «Она была уверена в своей сексуальности, было заметно, что это просто часть ее, – вспоминал Гилпатрик. – В некотором смысле Джини опережала свое время».

Джонсон искала добровольцев и случайно узнала о внебрачных похождениях Гилпатрика во время ночных смен, пока его супруга сидела дома с детьми. Поняв, что он готов к сексуальным приключениям вне супружеского ложа, Джонсон сделала своему коллеге предложение принять участие в исследовании в качестве добровольца. Она предположила, что их интерес к сексуальным реакциям не знакомых друг с другом людей может быть вполне логичным продолжением его работы в клинике лечения бесплодия.

Гилпатрика не пришлось долго уговаривать.

Во время первого сеанса рядом с Гилпатриком на большой двуспальной кровати с аккуратно заправленными мятного цвета простынями оказалась длинноногая обнаженная девушка. Ее упругая грудь, ее светлая гладкая кожа, на которой кое-где проступали мурашки, ее руки, ласкающие его тело, были для него загадкой.

– Разогрей меня, – попросила его она.

Прежде чем войти в смотровую, Гилпатрик снял уличную одежду. Последним, что на нем оставалось, был тонкий и легкий больничный халат, но и его он сбросил.

«Мы раздевались по отдельности, – вспоминал Гилпатрик. – Джини представила нас друг другу просто по имени». Потом Джонсон вышла и, скорее всего, заняла свое место за односторонним зеркалом.

По сложившейся традиции, на ожидавшей его девушке не было ничего, кроме бумажного пакета на голове, – как, впрочем, и на нем. Они сразу же решили, что эти пакеты лучше снять. «Мы начали в пакетах, но оба поняли, что это глупо», – рассказывал Гилпатрик. Он говорил, что с закрытым лицом невозможно дышать – не хватает воздуха. Тем более, они и так никогда прежде не встречались, и вряд ли когда-либо снова встретятся.

В отличие от многих других добровольцев, Гилпатрику не нужно было предварительно разогреваться, чтобы подавить нервозность. Он многократно бывал в этой смотровой, появляясь перед пациентками в качестве лечащего врача. Он знал, где стоит электрокардиограф, где провода с электродами, где находится зеркало, из-за которого на всех сморят Мастерс и Джонсон. «Я знал, что за нами наблюдают, но меня это не особо волновало, – говорил Гилпатрик. – Все ради науки». Он слишком верил Мастерсу и поэтому переступил через свои сомнения относительно целесообразности участия в этом действе. Он понимал, что этот проект может на корню загубить его врачебную карьеру, если о его участии поползет хоть один слух. Но он также знал, что огромное количество великих научных открытий было так или иначе сопряжено с возможными рисками, пусть даже в этом конкретном случае подразумевался вуайеризм. «Я не думаю, что Билл получал от всего этого удовольствие, – рассуждал Гилпатрик. – Я думаю, он просто воспринимал все как неизведанную область физиологии, изучение которой принесет ему Нобелевскую премию или другую научную награду».

С эрекцией в лабораторных условиях у Гилпатрика проблем не было – он воспринимал себя как здорового американца, кровь с молоком. Тем не менее просьба его обнаженной партнерши «разогреть» ее – разумная просьба на этапе прелюдии – выходила за рамки его постельного опыта. «Со временем я понял, что, хоть и был женат, знал я, на самом деле, очень мало», – говорил он. Его партнерши по получасовым сессиям не особо помогали ему двигаться в правильном направлении. Эти женщины были таким же неумелыми и неопытными. «Не припомню, чтобы мы говорили о чем-либо, кроме погоды, – признавался он. – Никаких “да, мне нравится” или “да, еще”».

Джини Джонсон время от времени комментировала происходящее, давая советы, пока Гилпатрик яростно трудился на партнерше. Ее указания касались того, чтобы не отваливались электроды, чтобы записывающее телесные показатели оборудование не отключалось от их раскачиваний и активных движений. Однажды после довольно быстрого акта между Гилпатриком и его партнершей Джонсон аккуратно попыталась его научить. «Она спросила на следующий день, “не могу ли я продержаться подольше”, или как-то так, – вспоминал Гилпатрик. – Может быть, я не был тем, кто был им нужен».

Спустя десятилетия Гилпатрик едва мог вспомнить лица, тела, голоса и сладкий запах пота женщин, с которыми он совокуплялся, – всех этих партнерш, которым было под или слегка за тридцать. Единственная, кого он помнил довольно отчетливо, – беременная и, предположительно, незамужняя девушка из Оклахомы, которая приехала в Сент-Луис, чтобы отдать своего ребенка на усыновление. Постепенно Билл и Джини превратили будущую мать в добровольную участницу исследования, записывая электрическую активность ее матки во время оргазма и впоследствии сравнивая ее с родами. «Ей было двадцать – двадцать один, студентка, наверное, – вспоминал Гилпатрик. – Ее врач в Оклахоме был знаком с Биллом и предложил ее в качестве кандидатки для исследований». Гилпатрик был не против секса с беременной девушкой. Беспокоясь за ее живот, он делал это в миссионерской позе и входил в нее неглубоко. «Она была не настолько большой, чтобы это доставляло дискомфорт – на четвертом или пятом месяце примерно, – рассказывал он. – На седьмом-восьмом мы не стали бы этого делать во избежание преждевременных родов». Мастерс и Джонсон интересовались сексуальными реакциями беременных