Читаем без скачивания Дитя в небе - Джонатан Кэрролл

– Нет уж, Уэбер, если хочешь – иди, а я туда ни ногой.

– Конечно, сходи, только ничего не трогай, ладно? Следствие еще не закончено. А мы с Вертуном подождем здесь. Хочу задать ему пару вопросов насчет его шоу. У меня дома до сих пор хранится эта клевая футболка Вертуна-Болтуна. Жаль, не догадался прихватить ее с собой, чтобы ты на ней расписался. Вот ключ, Уэбер.

К парадному входу вела вымощенная кирпичом дорожка. Лужайка пахла свежескошенной травой. Когда я поднимался на крыльцо, под ногами скрипнули две ступеньки. Я вспомнил о том, как несколько дней назад вот так же поднимался по ступенькам в дом Райнера Артуса. В его доме царило какое-то смутное безумие, в этом же обосновалась жесточайшая смерть.

Я отпер дверь и вошел.

Меня охватил какой-то суеверный страх, когда я обнаружил, что в доме полный порядок. Чистые деревянные полы, в воздухе запах какого-то хвойного дезодоранта. Нигде ни пятнышка, все расставлено по местам. Будучи техническим консультантом одного из моих фильмов, Доминик несколько раз водил меня на места убийств. Они неизменно отражали хаос происшедшего – кровь, беспорядок, занавески, в отчаянии оборванные людьми, перед которыми замаячила смерть. Здесь же все было иначе. Дом Пенна, казалось, был готов хоть сейчас принять толпу гостей.

Я вошел в гостиную и увидел сидящую на синем диване Спросоню, лижущую красное мороженое.

– Привет, Уэбер.

– И давно ты здесь сидишь?

– Не знаю. Я ждала тебя. Вот, только что кончила прибираться.

– Ты знала этого человека?

– Джеймса Пенна? Нет. Но это еще одна часть того, что связано с Филом.

– Пени был убит так же, как Кровавик убил кого-то в фильме.

– Правильно. Я же тебе говорила: когда Фил снял эту сцену, все зло вырвалось на волю.

–Ты хочешь сказать, что Кровавик существует на самом деле?

Она улыбнулась и лизнула свое мороженое.

– Нет. Эту сцену придумал Фил, а не Кровавик. Все «Полуночи» придумал Фил.

– Так он жив?

– Нет. Он мертв. Но то, чем он был, все еще живо. Понимаешь? Если бы мы смогли растянуть по небу всех тех детей, которыми когда-то были, мы бы начали понимать самих себя гораздо лучше.

Сколько раз Фил убивал себя, снимая эту сцену после того, как я посоветовала ему не делать этого, не имеет ни малейшего значения – он убивал всего лишь себя тогдашнего. А все другие Стрейхорны, накопившиеся за тридцать лет, оставались целыми и невредимыми: маленький мальчик Фил, который убежал от буки Рок-н-ролла, Фил, который выдумал Кровавика, все-все. Всеми теми, кем ты был, управляешь ты нынешний. Но если этот нынешний «ты» умирает не так, как следовало бы, остальные начинают творить, что им вздумается. И, если их некому направлять, они со временем сходят с ума.

– Так значит, они убили Пенна?

– Ну естественно. Может, это был восьмилетний Фил с дурным характером, которому не понравилось, что кто-то его копирует. Или двадцатишестилетний Фил, который вечно был под кайфом и порой делал самые странные вещи… Не могу тебе сказать, кто именно. Может, это была какая-то их комбинация. А может, они навалились на Пенна всей толпой.

Саша когда-нибудь говорила тебе, почему они разошлись на самом деле? Так ты спроси. Попроси ее дать тебе «Без четверти ты». Он все еще у нее. И не верь, если она скажет, что его у нее нет. Он познакомит тебя с некоторыми другими Филами, которых ты еще не знаешь.

Пойми, Уэбер, ты единственный, кто может хоть что-то с этим поделать. Если не снимешь эту сцену, все кончено. Не только Саша умрет, но и кое-кто еще.

– Например?

Она покачала головой.

–А значит, если я сниму это… ага, наверное, Саша останется жить, а ее ребенок – ты – умрет. Так?

– Так. Ну, мне пора. Больше мне незачем здесь оставаться.

БЕЗ ЧЕТВЕРТИ ТЫ

Началось все довольно невинно или почти невинно. Они любили друг друга. Им хотелось вместе состариться, а это единственное реальное доказательство настоящей любви. Но не так давно у них появилась некая проблема, единственная, хотя и довольно весомая пылинка на их в остальном совершенно чистом объективе: секс. С ним у них всегда все обстояло прекрасно, и было время, когда они искренне наслаждались друг другом. Но попробуй проведи с человеком тысячу ночей, и от прикосновений привычных пальцев волшебное свечение секса как-то тускнеет.

Однажды, когда они старались подстроиться под ритм друг друга, с ее губ вдруг непроизвольно сорвался какой-то возглас, а он лишь улыбнулся и решил обсудить это позже, в недолгие умиротворенные моменты мягкой расслабленности перед сном.

– Не надо! – вот что у нее непроизвольно вырвалось.

Сегодня он не делал ничего нового или особенного, поэтому ему лишь оставалось предположить, что она мысленно представляла себя в греховных объятиях какого-то другого мужчины. При этой мысли он испытал прилив возбуждения, в особенности потому, что он и сам частенько фантазировал.

Немного позже, в заливающей спальню голубоватой тьме, он коснулся ее руки и спросил, правильно ли угадал.

– Мне так неловко… – Но тут же хихикнула – верный признак того, что на самом деле она вовсе не прочь поговорить.

– Да брось ты, ничего такого в этом нет. Я и сам так делал, честное слово! Это же просто для разнообразия.

– Ладно, только обещай, что не примешь этого всерьез.

– Обещаю.

– Хорошо, только мне все равно как-то неудобно.

Он лишь молча сжал ее руку, поскольку твердо знал, что сейчас лучше ничего не говорить, иначе она замкнется и ничего не расскажет.

– Ну, в общем, это не конкретный человек. Просто какой-то мужчина. Выдуманный. Я представляю его себе в метро и не могу удержаться, чтобы то и дело не поглядывать на него.

– А как он одет?

– Так, как мне нравится – на нем пиджак и галстук, короче – хороший костюм. Но самое главное, на ногах у него снежно-белые кроссовки, и это вообще отпад. Вопреки всем предрассудкам, он одевается, как хочет, и плевать ему, что думают по этому поводу другие.

– О'кей. И что же дальше?

Она набрала побольше воздуха и прежде, чем продолжить, медленно выпустила его.

– Ну, как я уже сказала, я вижу его и буквально не могу оторвать от него взгляда. Он очень симпатичный и, отчасти поэтому, привлекает внимание, но и многое другое делает его особенным. У него совершенно сногсшибательные французские глаза, и он всегда ездит с книгой, которую я давно собиралась прочитать. В конце концов он тоже бросает на меня взгляд, и я тут же оказываюсь у него на крючке. Самое приятное то, что он не раздевает меня взглядом и вообще не делает ничего такого. Просто смотрит на меня, но я твердо знаю, что заинтересовала его. Это мне нравится. Под его взглядом не чувствуешь себя какой-то новой машиной на автосалоне.

Оказывается, ее история проработана гораздо более тщательно, чем он предполагал. Сам он в своих фантазиях обычно попросту строит глазки официанткам на высоких каблуках или продавщицам с пухлыми губками. Дальше все предопределено. Они отправляются к ней на квартиру, где тут же с большим жаром и любопытством приступают к делу.

Проходит несколько мгновений, прежде чем он осознает, что она снова начинает говорить.

–…я выхожу из метро, он следует за мной. Это ощущение его присутствия прямо за спиной невероятно возбуждает. Я твердо знаю, что должно случиться и уверена, что пойду на это, и плевать на все.

Она продолжала рассказывать, приводя мельчайшие подробности их интимных отношений. Она и мистер Белые Кроссовки никогда не разговаривали, ни разу. Когда возбуждение доходит до предела, они замедляют движения настолько, что кажется, будто все происходит под водой.

Единственными когда-либо произнесенными вслух словами был возглас: «Не надо!» В воображении это вырывается у нее каждый раз, а в действительности случилось только однажды, и от этого она испытывает мгновенный укол совести. Но чувство вины быстро проходит, поскольку сейчас, рассказывая о своих фантазиях, она испытывает попросту слишком редкие и необычные ощущения, где не может быть места чувству вины. Когда она закончила, между ними пролегло молчание, густое, как мех. Она едва слышно пробормотала, что это, пожалуй, не такая уж оригинальная фантазия.

– Не смей так говорить! Не унижай себя! Какая разница, если это тебя возбуждает? Какая разница, оригинально это или нет? Пари готов держать, что у людей три четверти сексуальных фантазий связано с тем, что либо ими кто-то овладевает, либо они сами кем-то овладевают. Как его зовут?

– Кого, мужчину? Понятия не имею. Мы же не разговариваем. Он мне не говорил.

– А как бы тебе хотелось, чтобы его звали?

– Вот уж никогда не задумывалась. Занятный вопрос.

Он отправился на кухню налить себе вина. Вернувшись же, обнаружил, что ночник у нее на тумбочке зажжен, а она сидит обхватив руками колени.

– Питер Коупленд. – Она улыбнулась ему и немного смущенно пожала плечами.