Читаем без скачивания Чабан с Хан-Тенгри - Касымалы Джантошев

— Принимаю вызов! — крикнула Айымбийке, и тут же все хором закричали:

— Согласны!

— Ты, друг, — Аманов обратился к агроному, — выбери места для покоса. А ты, Эшим, оставайся здесь, последи, чтобы барашков пораньше разделали. Ужин должен быть готов вовремя. Усталые чабаны проголодаются да и пораньше захотят лечь. В котле пусть варятся все почки, все ножки, да положите туда побольше лапши! Все оставляю на твоей совести, Эшим, — он, улыбнувшись, зашагал к косарям.

Темирболот окончил свой пятый ряд, вытер пот с лица и с косою через плечо зашагал к юртам.

Сергей только начинал пятую полосу. Работал он с большим усердием, но было видно, что очень устал. Темирболоту стало жаль его, ведь отец Лизы был после Эреше самым старшим среди косарей.

Лиза уже закончила стоговать сено и неторопливо направилась к отцу с вилами в одной руке и с платком в другой.

— Нелегко тебе! — сказала она, подойдя поближе. — Если бы я умела косить! — добавила она с досадой. Ей было жаль, что она не может помочь выбивающемуся из сил отцу.

«Косить бы могла, чего-нибудь другого не сумела б, — подумал Сергей, остановившись передохнуть. — Был бы у тебя младший или старший брат вроде Темирболота — было бы другое дело!» Он чуть было не высказал этого вслух, но побоялся обидеть дочь.

Сергей снова поплевал на ладони и взялся за ручку косы, чтобы докончить свой ряд, но подошедший Темирболот осторожно отстранил его.

— Отец, вы идите отдохнуть! Я докошу сам, — и без дальнейших слов стал быстро косить траву.

Сергей не нашелся что сказать Темирболоту, но он был рад его сочувствию и в то же время доволен, что работа, так его утомившая, будет быстро закончена.

Сергей смотрел по-отцовски ласковым взглядом вслед Темирболоту, но долго глядеть не смог: глаза его заблестели, на ресницах показались слезы… Он чувствовал, что кто-то ласково прижался к его левому боку. Сергей покосился, не поворачивая головы. С какой-то особенной теплотой Лиза все крепче приникала к нему и долго не разжимала объятий.

Лиза обнимала отца, но думала в эти минуты о Темирболоте.

«Спасибо тебе, Темиш… Я так счастлива, что ты понял меня, когда я стояла в растерянности, не зная, как помочь отцу. За твою догадливость я готова отдать тебе мою жизнь!» — думала девушка. Ей казалось, что именно она, Лиза, придает особую силу этим крепким рукам, с каждым взмахом косы отбрасывающим огромные охапки свежей травы.

Сергей почувствовал в ее неотрывном радостном взгляде, которым она следила за каждым движением Темирболота, нежную девичью тайну. Он не хотел смущать дочь и, не посмотрев на нее, осторожно отвел ее руки, перекинул косу через плечо и не спеша стал спускаться с горы.

Лиза опомнилась, когда отец освободился от ее объятий, но его ухода уже не заметила.

«Темиш, значит, ты считаешь моего отца близким человеком?»

Сердце ее как-то необычно дрогнуло, быстро забилось. «И все-таки как ты догадался, что мне тяжело оттого, что я не могу помочь отцу?»

Размышляя об этом, Лиза забыла обо всем, что происходило вокруг, не замечала людей. Она смотрела только на Темирболота. Так было с нею впервые.

Она видела перед собою совсем не того Темирболота, с которым училась в школе. Нет, он стал совсем другим. Взрослый, сильный, чуткий и чем-то по-особому милый.

Лиза подняла с земли брошенные вилы, повязалась платком и медленно пошла за Темирболотом.

Он уверенно размахивал косой, стараясь держать конец ее ближе к земле. Травы, шурша, ложились в ряды.

И Лизе стало казаться, что у других и коса не взлетает так плавно и срезанная трава падает не так красиво, как у Темирболота.

Молодой джигит последний раз взмахнул косой и, услышав за собой шаги, оглянулся.

— А-а, — сказал он удивленно, увидев Лизу.

Он был уверен, что это Сергей, и только-только собирался похвастаться: «Вот так-то, отец!»

— Ой, Темиш, — дрожащим голосом смущенно сказала Лиза. Она отбросила вилы, стащила с головы платок и, подойдя к Темирболоту, положила левую руку на его плечо, а правой стала вытирать крупные капли пота с лица молодого джигита.

Прежде она небрежно поблагодарила бы его за помощь, а сейчас молчала, старательно стирала платком пот с его лица.

Темирболот удивленными глазами смотрел на Лизу. И не мог поймать ее всегда ясный, безразлично радостный взгляд. Девушка была задумчива. Румянец пылал на ее щеках. Она легонько вздыхала; руки, которыми Лиза вытирала его лицо, показались Темирболоту нежными и мягкими.

Темирболот не понял, что с ним произошло, — он весь дрожал. Было ли это оттого, что его впервые касались девичьи руки, от запаха платка или потому, что Лиза стояла от него так близко?

Ветер подхватил прядь Лизиных волос и внезапно бросил ей на глаза.

Темирболот осторожно заправил эту прядь за ухо Лизе. Ее сердце вновь заколотилось от внезапно нахлынувшей нежности, лицо загорелось еще ярче.

Чтобы скрыть свое волнение, Лиза поспешно повязалась платком, подняла вилы и, стараясь не оглядываться, сделала несколько шагов вперед, будто не замечая, что Темирболот шел рядом, взял ее под руку…

И вдруг у нее появилось такое ощущение, будто рядом с нею идет самый дорогой, самый желанный ей человек. Она крепко прижала локтем руку Темирболота, будто боясь потерять.

Темирболот чувствовал это удивительно нежное, трогательное прикосновение и был счастлив. Эта девичья ласка возвышала джигита в его собственных глазах. Он замедлил шаги. Чудилось ему, что кто-то шепчет: «Смотри, джигит, береги девичье сердце. Если не будешь осторожен, можешь потерять его навсегда».

Какое-то неизведанное смущение охватывало Темирболота.

Да, да! Вот так и бывает! Росли вместе, учились вместе, а теперь к ним пришла любовь, но сами они еще не понимали, что это была она.

— Эй, Кенешбек! Эй, дочка Айымбийке! Люди говорят, что смех вытаскивает из сердца занозу, причиняющую боль, — хитро прищурившись, сказал Эреше, подталкивая Сергея.

Колхозники отдыхали. Кто лежал на спине, широко раскинув руки и ноги, и глядел в небо. Кто, повернувшись на бок, беседовал с соседом.

Кенешбек советовался с агрономом, где лучше с утра косить траву. После слов старика он взглянул на девушек, сидевших в стороне стайкой, укоризненно покачал головой и развел руками.

И все, кто слышал слова Эреше, поняли, на что намекает старик. Колхозники обратили свои взгляды на девушек.

Сагындык и Темирболот, лежавшие ничком, вскочили с мест и устроились на траве поудобнее как раз напротив Айымбийке. Она достала из кармана комуз, вытерла кончиком голубой косынки и сказала подружкам:

— Говорят, что плохой чабан скармливает всю траву на выпасе овцам за один день. Чтобы не уподобиться плохому чабану, начнем по очереди, а потом уже все вместе… — Она бойко заиграла народную мелодию «О создание!».

— О дорогая Айымбийке, мы с Сергеем ждали именно этого, — сказал Эреше, и они оба подсели поближе.

Колхозники зашумели.

— Играй, чтобы на душе стало веселей!

— Взволнуй сердца!

— Пусть каждый забудет про усталость.

— Играй, чтобы мы стали такими бодрыми, словно за работу еще не принимались.

После зимнего концерта девушки, выступавшие вместе со школьниками, увлеклись игрой на комузе. Айымбийке упросила Сайкал, чтобы та ее научила своему чудесному мастерству.

— Даже про еду забываю, когда вы беретесь за комуз, — говорила она. — Мелодия звучит у вас так задумчиво и переливчато, что невольно заслушаешься. А когда играю я сама, то получается пискляво. Мотив, как скверный конь, что петляет по дорогам, отбиваясь от мух.

Наконец она уговорила старушку, и теперь многие девушки просили Айымбийке тоже научить их игре на комузе.

Айымбийке играла звонко и красиво. Слова песни многим были знакомы, и поэтому слушатели потихоньку подпевали, стараясь не заглушить звуки комуза. Эреше и Сергей, сидя в кругу молодежи, совсем забыли о своем возрасте. В молодые годы они частенько после работы уговаривали поиграть на комузе известную мастерицу Сайкал: «Дорогая, облегчи усталость души». И веселая игра Сайкал так увлекала, что забывался длинный трудовой день и начиналась шумная, веселая вечеринка.

И сейчас этим двум почтенным людям казалось, что их давно прошедшая молодость снова вернулась к ним после долгих скитаний.

Сергей и Эреше совсем размечтались. Им чудилось, что молодая женщина с белым лицом, ярким румянцем и черными густыми бровями — не Айымбийке, а сама знаменитая Сайкал. Сайкал, доживающая свой шестой десяток, вдруг сбросила груз лег, держит в руках комуз и лукаво подмигивает своему возлюбленному, как в молодые годы.

— Отец, пусть теперь ваша дочь поиграет, — сказала Айымбийке, подавая комуз Лизе.