Читаем без скачивания Я, Елизавета - Розалин Майлз

Я была в ярости и готова была рыдать, нет, визжать от горя. Он любил меня! Меня, а не Марию и не эту скелетину – Анну Клевскую. Анну! Да она и в молодости была страшилой – сущая ведьма (разве что слишком глупа даже для этого). Как он мог – пусть даже из-за денег – так поступить со мной?

Но тут, как вспышка молнии, пришла другая мысль: и все-таки я – та, кого он любит, чья любовь нужна ему сейчас, та, кого он искал всю жизнь.

Он ухаживал за ними лишь напоказ, ради протокола, чтобы освободить себе путь ко мне, хотя я и не такая выгодная партия, как они.

Наконец-то в голове у меня прояснилось. Мы будем вместе.

Я люблю его, он любит меня, все складывается удачно. Стыдная и непозволительная мысль завладела мной: у нас будут такие замечательные детки, высокие, рыжеволосые, красивые, и все отчаянные драчуны…

Я так ясно себе это представила, что глаза мои сами закрылись и в голове не осталось никаких других мыслей.

Слова Парри доходили до меня медленно, как шум жизни доходит в подземелье:

– Ходят слухи, что его светлость получил новое назначение, и поэтому его свадьба состоится через несколько дней…

…его свадьба состоится через несколько дней… наша свадьба состоится…

– ..и не будет в мире женщины, счастливей той, что пойдет от алтаря женою Сеймура. Ведь она, бедняжка, так долго этого ждала.

…той, что пойдет от алтаря…

О ком это?

– Кто эта бедняжка, Парри? О ком ты говоришь?

– Как о ком? О нашей вдовствующей королеве, бывшей мадам Парр. О ком же еще, миледи?

Глава 4

Тогда у меня случился самый первый из приступов мигрени, от которых я потом страдала всю жизнь. Боль слепила меня, лишала сил и способности двигаться. Я лежала в затемненной спальне, и в голове у меня работали сотни кузнечных молотов, вспыхивали огни, как метеоры, гулкие барабаны отстукивали похоронные марши, отдаваясь невыразимой мукой. Наконец кровососные банки и полное воздержание от пищи сделали свое дело: из меня вышла кровь вместе со всеми дурными соками и я снова стала сама собой, хотя и сильно ослабевшей.

Так, по крайней мере, мне сказали, но сердце мое было полно тоски, злобы и черной желчи, ибо на этой неделе он женился.

Да, он на ней женился! Я была в бешенстве, а Кэт негодовала еще пуще меня. Ее ярость была бы очень забавна, если бы не была столь сильна. Она, гак же как и я, чувствовала себя обманутой и униженной. Она, конечно, была влюблена в него – как все женщины без исключения, – но, будучи чиста сердцем и не помышляя об измене любимому мужу, она мечтала о нем для меня.

Эшли, как я потом узнала, предупреждал ее, что лорд-адмирал никогда не женится по любви, ему лишь бы набить свой кошель потуже. Мое наследство было невелико, в то время как Екатерина, пережив трех мужей, один из которых был королем, стала самой богатой женщиной в Англии – кто мог с ней сравниться?

А сама королева? Соблазн был слишком велик даже для добродетельной Екатерины. Рыдая от ревности в теплых объятиях Кэт, я наконец увидела то, что все это время было у меня прямо перед глазами.

– Вовсе не была она безутешной вдовой! – жаловалась я. – Она мечтала о нем с той самой минуты, как умер король. Она всегда на него зарилась.

Конечно, все, что говорил Ризли о «вдове Парр» и о ее неравнодушии к «гордому Тому», было правдой. Она и раньше его любила и собиралась выйти за него, когда умер ее второй муж. Но тут появился мой отец, и она не стала противиться королевской воле, решив, что так будет лучше и для нее, и для Сеймура.

Да, я знала, сколько она вынесла, как страдала она от тирании и жестокости короля, как едва не лишилась жизни по его прихоти. А лечь в постель с этой громадной мерзостной тушей, этим гнойным мешком зловонного сала, коснуться этой гниющей ноги – да легче взять в руки слизняка!

Как я могла злиться на нее после этого? На нее, лишь в тридцать шесть впервые в жизни познавшую любовь мужчины?

– И какого мужчины! – всхлипывала Кэт в горьком восхищении. – Высокого, статного, прославившегося подвигами на поле брани и на ложе страсти!

Из-за такого мужчины я на нее злилась? Да!

Итак, они поженились, и мысль о его предательстве застилала мне свет. Но не одной мне был нанесен удар его пренебрежением. Как я узнала, пока лежала больная в постели, лорд-протектор категорически запретил своему младшему брату даже думать о браке с особой королевской крови. Королевы и принцессы предназначаются в жены иностранным государям. Но такие наглецы, как мой лорд, усматривают в отказе лишь вызов. И хотя лорд Гертфорд, протектор Сомерсет, хорошо знал непомерные аппетиты своего брата и опасался их, но не знал, как их сдержать, потому что в итоге они всегда выходили наружу.

Так и случилось. Своенравный лорд Том попросил у племянника благословение на брак с Екатериной и получил его. А после того как король с радостью дал свое согласие, лорд Сомерсет уже ничего не мог поделать. Но в отношениях между братьями образовалась трещина, и это подготовило почву для темных дел в будущем.

Все самые темные дела и темные мысли, наверное, не темнее тех, что приходили в голову мне, когда я лежала в постели. И не только болезнь была тому виной.

– Как здоровье ее высочества? – Из-за опущенного балдахина послышался чопорный голос кузины Джейн. – Скажите своей госпоже, что я буду за нее молиться.

Иди, девочка, молись, но не обо мне, не обо мне! Я предпочту любить и терять, чем, как ты, прожить всю свою жизнь в ледяной башне девственности.

Еще приходил мой дорогой Гриндал и просиживал часами у моей постели, читая мне вслух по-гречески, чтобы как-то меня развлечь. «Скромность – цитадель души, красота ее и сила: первая из добродетелей – нерассуждающая вера, вторая – искреннее раскаяние».

Искреннее раскаяние! Мне было о чем сожалеть: во-первых, о моей глупой доверчивости, а во-вторых, о моем бренном теле, корчившемся теперь от презрения к самой себе. С этого дня, клялась я себе, я буду, как монахиня, проводить дни в учении, молитве и посте. Ни один мужчина больше не приблизится ко мне, ни один!

Неделю я была больна, но однажды, проснувшись, вдруг почувствовала, что моя лихорадка прошла. Было не больше четырех утра – кричал петух и в церкви звонили в колокола. У меня в ногах похрапывала горничная – ее уложили туда на время моей болезни, и, понадобись мне вдруг помощь, мне достаточно было бы пихнуть ее ногой. Кэт была уже в комнате, как я могла догадаться по тихим, осторожным звукам ее шагов. Скоро она поднимет полог…

И тут я услышала, как дверь в спальню распахнулась, Кэт вскрикнула, и загорелая рука со шрамом на костяшках пальцев, перламутрово блеснувшим в рассветном полумраке, раздвинула занавес.

Как давно он живет с королевой в Челси, под одной крышей с нами? Сначала, когда они поженились и пока он не уговорил короля, положение его было так шатко, что он приходил тайком на рассвете, прокрадываясь полями и берегом реки, так что никто и не знал, что он здесь. Когда же все открылось, он сам, его слуги, горничные, лошади, собаки и соколы покинули дом, Сеймуров в городе и переехали на новое место. На следующий же день он был здесь.

Он был здесь, в моей постели, он ворвался, как лев, сверкая глазами и зубами. Я чуть не умерла от страха. Кто это, я не знала, только чувствовала по разлившемуся в воздухе мужскому духу, что это – «он», потому что у него был свой особый запах, как у кота. В испуге я упала на бок и отбивалась изо всех сил, но так как спала я нагишом, то не могла выбраться из постели, не прикрывшись, и моя нагота была теперь открыта для его взгляда…

Его рука была у моей груди, к которой я прижимала домотканую льняную простыню. Я в ужасе закричала. Позади него истошно орала горничная, вне себя от страха, и храбрая Кэт повисла у него на руке, колотя его по спине и вопя ему в ухо:

– Пощадите ее, милорд! Бедняжка миледи! Как вам не стыдно, уходите!

Я всхлипывала, забившись в угол. Если об этом узнают, я погибла! Предать меня, опозорить – этого ему еще мало? Пламя ярости все жарче разгоралось у меня в груди. Да как он посмел! Но глубже, чем вспышка гнева, тлел другой, новый огонь…

Встав коленями на кровать, он резким движением схватил мою руку и оторвал ее от груди. Неужели он разденет меня догола? Но он осторожно поднес мою сжатую в кулак руку к губам и нежно прошептал:

– Не пугайтесь, принцесса. Я пришел только пожелать вам доброго утра и скорейшего выздоровления, не больше и не меньше.

Кэт все еще кричала в голос:

– Постыдились бы, сэр! Как вам не стыдно, вы запятнаете честь и доброе имя моей госпожи! Уходите! Вы ее погубите!

– Кто? – Похоже, он наконец расслышал крики Кэт и завывания горничной. – Заткнись, бесстыжая!

Он влепил девушке пощечину, от которой рот у нее наполнился кровью, а затем повернулся к Кэт.