Читаем без скачивания Купель дьявола - Виктория Платова

Я только не верила в мистику. Лавруха прав. Картина просто не может убить. Убить — это значит выстрелить в голову или в сердце, пырнуть ножом, стукнуть монтировкой по голове, подсыпать таллий в утренний кофе или цианид в коктейль. Да, человека можно довести до инфаркта, если капать ему на мозги и целенаправленно изводить подлостями, но для этого нужно время. И довольно длительное. И нужен человек, который займется этим профессионально. Рыжая Дева Мария совсем не похожа на такую профессионалку. И почему Быкадоров и Леха так хотели ее, что у них не выдержало сердце?.. И почему ее не хотели Лавруха или Ванька Бергман? А если ее хотел Херри-бой, то почему он жив-здоров и даже от пива отказывается? Запутавшись в физиологии, я взяла еще одну “Улыбку Джоконды”. И аккуратно выложила из орешков английскую Н. Херри-бой.

Крупнейший специалист по Лукасу ван Остреа, который хочет получить “Всадников” любой ценой. Живет в полумифической Голландии, в каком-то Мертвом городе Остреа, которого даже на карте нет. Собирает сведения о художнике и фанатично сторожит одну-единственную картину. Центральную часть триптиха. А “Всадники Апокалипсиса” — его левая створка, если, опять же, верить Херри-бою. До сегодняшнего дня дошло только три работы, “Всадники” оказались четвертой, тут на пупе извертишься, чтобы до них добраться. Я так до конца и не смогла понять этих страстей по Лукасу Устрице. Не может же живопись, даже очень хорошая, даже великая, заменить жизнь. Я знала это, потому что была искусствоведом.

Хреновый ты искусствовед. Ворюга, сказала я себе и чокнулась остатками “Улыбки Джоконды” со стеклянным аквариумом на окне. В аквариуме в художественном беспорядке были набросаны ракушки и искусственные водоросли, а венчала всю композицию резиновая ящерица с кровожадной улыбкой на морде. У Херри-боя была совсем другая улыбка. И я застала его в кабинете, перед тем как в нем умер Леха Титов. И Пупик.

Я ничего не знала о врагах Титова — но они наверняка имелись в наличии, если учесть два покушения на него. Сегодня враги могут торжествовать: Леха сам сошел с дистанции, не дожидаясь начала Олимпийских игр. Но Леха был спринтером, спринтером во всем: в жизни, в манере поведения, в отношениях, в постели. Он слишком торопился жить, как будто знал, что произойдет. Вот сердце и не выдержало. Быкадоров был стайером, но его сердце не выдержало тоже…

Из всех, кого я знала, смерть Лехи была выгодна только Херри-бою. Теперь у него появится шанс договориться со старухой-правозащитницей. И вырвать доску на божеских условиях. А что, если он действительно причастен к смерти Лехи?.. Я вынула ореховую серединку из английской буквы, и логическая цепочка бесповоротно распалась. Две остальные смерти не имели никакого отношения к Херри-бою. Он приехал в Питер сразу же, как только узнал о картине. А до этого он и понятия не имел о ее существовании. И о существовании фартового коллекционера и фартового вора. А Быкадоров с Гольтманом умерли так же, как и Леха… Нет, стройной картины не получается. Если вытягиваешь нос, то хвост обязательно увязает. Я сжала виски пальцами и попыталась дать себе слово: ты больше никогда не вспомнишь о картине. Достаточно того, что ты пережила. И денежная компенсация за это выглядит вполне законно. Пускай всадники Апокалипсиса дудят в свои трубы где-нибудь на стороне, а Дева Мария соблазняет своими формами кого угодно. А я выхожу из игры.

Приняв это решение, я окончательно успокоилась. И улыбнулась сама себе улыбкой Джоконды, оставшейся на самом дне бокала. И услышала легкий стук в стекло.

На улице возле невысокого окна “Пирата” стоял уже почти забытый мной капитан Кирилл Алексеевич Марич. Обладатель того же отчества, что и Леха Титов. Марич приветливо оскалился, я тоже оскалилась в ответ: только тебя здесь не хватало. И помахала капитану рукой: заходите, не стесняйтесь. Марич не заставил себя долго ждать. Он вошел в “Пират”, задев плечом маленькую, надраенную до блеска рынду.

— Добрый вечер, Катерина Мстиславовна, — галантно поздоровался он. — Неожиданная встреча. Вам взять что-нибудь?

— Вина, — сказала я.

Через минуту Марич вернулся к столику с очередным бокалом и чашкой кофе.

— А вы что же? — хмуро спросила я. — Не пьете при исполнении?

— Я сейчас не при исполнении, — он устроился напротив. — Заходил к приятелю, он здесь недалеко живет, на Смоленке.

— Да ладно вам заливать. Лучше скажите правду — пасете меня? Установили наружное наблюдение?

— Сдаюсь, — он опустил глаза и поболтал ложкой в кофе. — Но это личная инициатива.

— У меня умер кот, — непонятно почему сказала я.

— Сочувствую. Он болел?

— Да нет. Просто умер, и все. Его звали Пупик. Пупий Саллюстий Муциан…

— Красивое имя.

— А как ваши расследования?

— Движутся потихоньку. Говорят, вы продали очень редкую картину? — Марич проявил удивительную осведомленность, и это лишний раз убедило меня в том, что он появился в “Пирате” совсем не случайно.

— Говорят, — осторожно ответила я.

— И получили большие комиссионные?

— Пока не получила. А вообще — это не ваше дело.

— Как знать… Как знать, — он нанес первый, очень осторожный удар. — И что это за картина?

— “Всадники Апокалипсиса”. Пятнадцатый век. Лукас ван Остреа. Вряд ли вам что-нибудь скажет это имя. Оно известно узкому кругу специалистов, — еще каких специалистов, если внести в их реестр Херри-боя.

— И за сколько же вы ее продали?

— Это коммерческая тайна. А что еще говорят?

Марич запустил руку в аквариум на подоконнике и приподнял ящерицу за хвост. На меня он даже не смотрел.

— Редкостная гадость, — ящерица и вправду выглядела не очень аппетитно. — И морда какая-то фальшивая.

— Приходите в другой раз. Будут гуппи и испанские дублоны. Они здесь часто меняют экспозицию. Большие затейники.

— Да. Больших затейников у нас полно, — Марич снова провел маневр: теперь это было обманное движение. — Еще говорят, что это не просто картина, а створка триптиха.

— Верно, — я забарабанила пальцами по бокалу. — Двухстороннее изображение.

Марич достал из кармана маленькую записную книжку профессионального филера.

— “Tota pulchra es, amica mea, et macula non est in te”, — почти по складам, не отрываясь от книжки, прочел он. — “Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе”. Красиво звучит, правда?

— Не могу с вами не согласиться, — в душе моей звякнул страх, но я решила держаться до конца. Пусть Марич открывает карты первым.

— “Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе”… — задумчиво повторил Марич и посмотрел мне прямо в глаза. Вот ты и попалась, воришка, читала я в его бесстрастных зрачках. Будешь знать, как мародерствовать и вести следствие по ложному пути.

— Это вы обо мне? — нагло спросила я и закинула ногу за ногу. — Я польщена.

— Я тоже польщен. Девушка с картины похожа на вас.

— Завтра же перекрашусь под ореховое дерево…

— Не стоит. Вам идет рыжий цвет. А вот красть вам совсем не идет. Началось!..

— Красть? Что вы имеете в виду? — ни один мускул не дрогнул на моем лице.

— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. То досадное недоразумение с бывшим мужем вашей подруги.

— А что? Вскрылись какие-то новые обстоятельства дела?

Судя по всему, запаса прочности Маричу не хватило, он заиграл скулами и в упор посмотрел на меня.

— Это старые обстоятельства дела. Я говорил вам о похищенном. В каталоге у Гольтмана была указана одна картина. Она называлась “Рыжая в мантии”. А в последней описи коллекции эта картина отсутствует.

— Что вы говорите!.. Ее тоже украли?

— Не валяйте дурака! Вы прекрасно знаете, что “Рыжая в мантии” и картина, проданная вами на аукционе, — одно и то же.

Больше всего мне хотелось забиться под стол и захныкать, и я с трудом поборола в себе это сладкое детское желание. Нужно идти до конца.

— Ошибаетесь, капитан. Я не продавала картину. Я продала створку от триптиха. Вам подтвердит это любой эксперт.

— Плевать я хотел на экспертов, — он нетерпеливо ударил ладонью по колену. — Это одна и та же картина. И мы с вами знаем это.

— Я ничего не знаю. Эта ваша… как ее… “Рыжая в мантии”… Она заявлена в розыск?

Сейчас или никогда. Если Иосиф Семенович Гольтман, этот недорезанный любитель сюжетов и символов, подвел меня, если дал показания, что я запугивала его… Мне труба.

Но Иосиф Семенович оказался пугливой душкой, он не подвел, — именно поэтому Марич сейчас молчал.

— Так она заявлена в розыск? — повторила я свой невинный вопрос. Он прозвучал издевательски.

— Нет, — сдался Марич. — В розыск она не заявлена. К сожалению.

— Почему же — к сожалению?

Марич перегнулся через стол и прошептал:

— Потому что я не могу ухватить тебя, хотя уверен, что ты не такая овца, какой кажешься!

— А я кажусь вам овцой? — продолжала издеваться я. — Очень жаль. Хотелось бы казаться Марией Египетской [19].