Читаем без скачивания Загадка «Четырех Прудов» - Джин Уэбстер

Терри посмотрел на него с видом мрачной иронии, затем склонился над столом и заговорил с убежденностью, заставлявшей услышать то, что он хочет сказать.

– Вы ошибаетесь, Мэттисон, убийца полковника Гейлорда не был случайным негром. Здесь не было никакой случайности. Полковник Гейлорд сам себя убил. Он совершил самоубийство, – это так же точно, как если бы он вышиб себе мозги из пистолета. Это сделал его взрывной характер. Человек был эгоистом. Его собственные желания и чувства всегда имели для него первостепенное значение. Он постарался разрушить жизнь, дух и независимость всех близких ему людей. Но он слишком часто срывал свой гнев на невиновном, – по крайней мере, на человеке, который, кто бы что ни говорил, был не виновен, – и одним ударом он отомстил за свои прошлые несправедливые поступки. Полковника Гейлорда погубила не случайность, а неотвратимый закон причины и следствия. Когда, будучи подростком, он впервые дал выход гневу, он обрек себя на такой вот конец. В дальнейшем каждое его неправомерное действие лишь добавляло очки в пользу противника.

О, я наблюдал это сотни раз! И именно характер об этом свидетельствует. Я видел, как это произошло с одним политическим боссом[15], человеком, чей бизнес заключался в том, чтобы заводить дружбу с избирателями всякого звания. Я видел, как однажды он забылся и пошел против человека, унизил, задел его гордость, раздавил и думал об этом не больше, чем если бы наступил на червя. И я видел, как тот человек, наименее заметный из политических сторонников, работал, строил козни и плел интриги, чтобы свергнуть его, и в конце концов добился успеха. Босс так и не узнал причины своего падения. Он считал, что это судьба, случайность, поворот колеса фортуны. Ему и в голову не приходило, что он расплачивается за свой собственный характер. Я наблюдал это так часто, что стал фаталистом. Я не верю в случайность. Полковник Гейлорд убил себя сам, и начало этому было положено пятьдесят лет назад.

– Это истинная правда, Терри! – торжественно провозгласил я.

Шериф выслушал слова Терри с тревожной задумчивостью. Я подумал, не перебирает ли он в памяти свое политическое прошлое, дабы убедиться, что по случайности он также не раздавил какого-нибудь червя. Когда он взглянул в лицо Терри, его глаза сияли восторженным блеском.

– Мистер Пэттен, в распутывании этого преступления вы проявили недюжинную смекалку, – великодушно признал он. – Но не думаете же вы, что я мог его раскрыть, – добавил он, – ибо ни одно из данных обстоятельств не было мне известно. Я даже не слыхал о существовании этого самого «курокрада», а что до того, что вместо одного призрака было двое, то на следствии об этом не было и намека.

Терри посмотрел на него, и на лице его расползлась знакомая ухмылка. Он открыл рот, чтобы сказать что-то, но передумал и – это стоило ему явных усилий – вновь закрыл.

– Терри, – спросил я, – и все-таки, как ты узнал про курокрада? Признаюсь, я пока этого не понимаю.

Он пожал плечами и засмеялся.

– Нет ничего проще. Ваша проблема, парни, в том, что вы разыскивали нечто зловещее, а обычным мелочам, которые в данном случае больше всего наводят на мысли, вы не придали значения. Как только я прочел историю преступления в газетах, я понял, что Рэд, по всей вероятности, не виновен. Для виновного у него было слишком подозрительное поведение, – разве что его безрассудство помешало замести следы. Конечно, была еще возможность, что убийство совершил Моисей, однако учитывая его прежнюю привязанность к полковнику, это не было похоже на правду.

К тому времени я уже начитался множества сенсационных материалов о призраке «Четырех Прудов», и когда вскоре после ограбления последовало убийство, я стал искать связующее звено. Было очевидно, что Рэднор не имеет к этому никакого отношения, но подозревает ли он кого-либо, было не ясно. Его немногословность по поводу привидения навела меня на мысль, что подозревает. Я приехал на Юг, имея довольно сильные подозрения против старшего сына, но готовый выслушать иные мнения. Телеграмма, подтверждающая, что в момент убийства он находился в Сиэтле, доказывала его невиновность, но он мог быть по-прежнему связан с привидением. Свое предположение я испытал на Рэдноре, и то, как он воспринял мои слова, окончательно подтвердило, что я натолкнулся на истину. Думаю, поначалу эту возню с привидением затеяли в шутку и поддерживали, как удобный способ отвадить нежелательных свидетелей. Зачем вернулся Джефферсон и почему Рэднор дал ему денег нас не волнует: если они предпочитают держать это в тайне, то это их дело.

Джефф вполне свободно пользовался сигарами, жареными цыплятами, вареньем, пижамой, книгами, бренди и многим другим, что ему понадобилось, чтобы с удобством расположиться в хижине, но он не взял ничего по-настоящему ценного. А тем временем стали пропадать и другие вещи, в которых, насколько знал Рэднор, его брат не нуждался, и он решил, что их ворует домашняя прислуга, а вину сваливает на призрака, как на козла отпущения.

Но, по правде сказать, прислуга была ни при чем. На месте событий возник второй призрак. Этот бродячий негр поселился в родниковой впадине и рыскал по ночам в поисках съестного. Столкнувшись с Джеффом, наряженным в простыню, он тоже решил приодеться. Простыней больше на проволоке не оставляли на ночь, поэтому ему пришлось довольствоваться пледами. В результате в родниковой впадине вскоре стало обитать черное как смоль привидение девяти футов ростом, изрыгавшее синие языки пламени и серу, со всей прочей атрибутикой.

В доме оно не произвело особого впечатления, пока не напугало самого Моисея. Тогда Рэднор понял, что наступил момент, когда розыгрыш перестал быть смешным, и решил немедленно избавиться от Джеффа. Пока он отвозил его на вокзал, Моисей остался привести в порядок чердак. Войдя в дом, чтобы кое-что припрятать, Моисей повстречался с призраком номер два, когда тот только что ограбил сейф. Если Моисеевы глаза были такими же, как сегодня, то думаю, испуг был обоюдным. В сильном волнении призрак выронил пачку бумаг, но остальное унес, дав стрекача. Он удрал в свое логово в родниковой впадине и изучил добычу. Облигации – не более чем макулатура, – он отшвырнул их за ненадобностью. А вот пенсы и пятицентовики – это настоящее; захватив их, он бросился в деревню. Ограбление обнаружилось только утром. К тому времени парень сидел в заведении Джейка и превращался в самого пьяного негра во всем округе.

– Он оставался в Корнерс примерно неделю, пока не кончились деньги, потом вернулся в родниковую впадину. Однако он допустил ошибку, рискнув высунуть нос на улицу днем: конюхи поймали его и притащили к полковнику, остальное вы знаете.

– Как только я услышал историю об избиении, я решил ею заняться, а услыхав о черном-пречерном привидении, выходящем из родниковой впадины, я решил и за это взяться. Тем утром на рассвете я отыскал одного конюха, мы спустились в родниковую впадину и осмотрели ее; во всяком случае, осматривал я, пока он стоял снаружи и трясся от страха. То, что я обнаружил, превзошло все мои ожидания. Это были зашвырнутые в угол и заляпанные грязью облигации. Ворох одежды и экипажных подушек служил постелью. Там были головешки от нескольких костров и останки великого множества цыплят: все вокруг было усеяно перьями и костями, – он явно не раз совершал набеги на курятники.

– Когда я покончил с родниковой впадиной, до шести еще оставалось время, и я поехал в деревню в надежде получить ответ на мою телеграмму. Я хотел положить конец делу Джеффа. «Лавка Миллера» была закрыта, а заведение Джейка – совсем наоборот, и вскоре я напал на след нужного мне человека. Несомненно, я просчитал его местонахождение вплоть до того момента, когда его избили; что было потом, можно только догадываться. В деревне он больше не появлялся, я предположил, что он подался в лес. Так что он вполне мог пойти или не пойти по направлению к Люрэю. Мне было известно лишь то, что это человек с преступными наклонностями, имевший зуб на полковника Гейлорда и привыкший скрываться в пещерах. То, что он пошел в этом направлении, было чистой воды предположением, которое следовало проверить на деле. Я не упомянул о своих подозрениях, поскольку не было смысла давать ложные надежды и поскольку, ну…

– Ты хотел нас поразить, – предположил я.

– О да, конечно, это же моя работа. Ну, как бы то ни было, я чувствовал, что нахожусь на верном пути, и сегодня утром я прибыл сюда держа ухо востро, готовый заметить все, что должно быть замечено.

– Перво-наперво я раскопал ту историю о продовольственных товарах для церковных нужд. Выходило, что как раз на момент убийства полковника Гейлорда в окрестностях орудовал некий вор. Последующая кража ботинок весьма стройно вписывалась в теорию. Если парень бродяжничал пару дней, его туфли, уже изношенные, не выдержали, и он их выкинул. Новые же, как нам известно, были слишком малы – он бросил их в дальнем конце пастбища – и ходил босиком. Таким образом, следы в пещере, которые все приписывали Моисею, по всей вероятности, вовсе не являлись следами Моисея. Текущее следствие подтвердило правильность этого вывода. Остальное, я полагаю, вы знаете. Загадка «Четырех Прудов» оказалась весьма простым делом, – впрочем, это характерно для большинства загадок.