Читаем без скачивания Воины света. Меч ненависти - Бернхард Хеннен

Гундар запрокинул голову и стал следить за одинокой тучей, летевшей по ярко-голубому небу. Священнослужитель молчал, улыбался каким-то своим мыслям, и, несмотря на это, молчание было красноречивее всяких слов.

Альфадас все еще не был готов сдаться. Один из них пойдет к воде! Ему было уже все равно, кто это будет — Кровь или Кадлин. Ярл размышлял. Что он скажет Асле, если вернется с собакой? Примет ли она приговор Лута? Может быть. А вот его решения не убивать собаку она не примет никогда. В принципе, неплохо, что священнослужитель стал свидетелем. Так будет легче.

Наконец Гундар нарушил молчание:

— Прошло больше часа, ярл. Вынужден признаться, что я уже так хочу пить, что готов попытаться напиться из фьорда. Сколько ты еще собираешься ждать?

— До тех пор пока не будет знака, — упрямо ответил Альфадас.

Священнослужитель вздохнул.

— А ты не думаешь, что Лут уже давно сказал нам свое слово? Мы можем просидеть здесь до заката, и ни ребенок, ни собака не станут пить из фьорда. До сегодняшнего дня я считал тебя умным человеком, ярл. Ты ведь уже должен был понять, каков ответ. Ткач Судеб не готов снять с тебя ответственность за принятие решения.

Альфадас ожидал услышать что-то подобное. Самым важным качеством, которым нужно было обладать, чтобы стать священнослужителем, был дар обращать все происходящее на пользу своему богу. У Гундара могли быть недостатки, но язык у него был подвешен как надо.

— И что же, по-твоему, говорит мне твой бог?

— Прислушайся к себе. Забудь на миг о других людях. Обо мне, о жене, даже о Кадлин. Освободись от незримых пут, которые тебя душат. Дай себе труд поразмыслить над своей жизнью и ее неизбежностями, а потом сделай так, как считаешь нужным. И такова будет воля Лута.

Альфадас подхватил топор и подошел к Крови. Затем спрятал оружие за пояс и взял Кадлин на руки. Мгновение смотрел на крупную некрасивую собаку.

— Вставай, мы идем завтракать, — сказал он наконец.

Тростинка

На щеке чувствовалось приятное тепло. Совсем рядом слышалось тихое потрескивание огня. Олловейн хотел было открыть глаза, но веки слиплись и опухли. С огромным трудом удалось приоткрыть левый глаз. Как раз достаточно, чтобы разглядеть огонь. Он был неопасным. Его окружал круг из белых камней величиной с кулак. Дерево было белым, словно кости. Некоторые язычки пламени были зеленоватыми. Плавник! Олловейн попытался подняться, чтобы лучше видеть, где находится. Но тело отказалось служить ему. И… почему он не чувствует запаха огня? Он полностью сосредоточился на том, чтобы ощутить какой-нибудь запах, но ничего не почувствовал. Он не чувствовал даже, как дышит. Ничего — ни в носу, ни во рту. И тем не менее грудь его опускалась и вздымалась. Слышался чужой, булькающий звук. Олловейна охватила паника. Может, он мертв? Он попытался повернуть голову. Невозможно!

Горло горело. Снова это бульканье. Он дышит! Но почему ничего не чувствует? Его тело дышит, но не ртом и не носом!

Язык лежал во рту большим куском отмершей плоти. Он был огромен! Мастер меча практически не мог им пошевелить. Кончиком нащупал тонкие ниточки между зубами. Во рту появился горький привкус. Теперь он вспомнил. Пчелы! Это не ниточки! Это пчелы. Он пытался раздавить пчел, которые попали ему в рот, зубами и языком. Потом он вспомнил кинжал. Линдвин! Она перерезала ему горло. Вот и объяснение всему. Он мертв!

— Спокойно, — произнес знакомый голос над ним. Что-то мягко коснулось его лба. — Он пришел в себя!

От костра послышался ответ, который он не разобрал. Все звуки были приглушенными.

— Не двигайся, мастер меча.

Над ним склонилось лицо в обрамлении коротких светлых волос, искаженное огромными красными кровоподтеками, и улыбнулось ему. Олловейн узнал Йильвину только по голосу и волосам. Ее веки тоже опухли. Она смотрела на него сквозь узкие щелочки, разглядеть цвет глаз было невозможно.

— Мы спасены. Линдвин привела нас всех сюда.

Олловейн хотел спросить, где они, но из горла его послышался только хрип. Он снова попытался. Ничего. Хотел сесть. Хрипение стало громче. Тело не повиновалось. Он чувствовал, как сильно бьется сердце. Что с ним произошло?

Йильвина уложила его обратно.

— Спокойно. Ты едва не умер. Линдвин пришлось надрезать тебе горло, чтобы ты не задохнулся.

Олловейн хотел ощупать шею. Надрезать горло! Что с ним случилось? Снова послышался хрип. Неужели эта проклятая волшебница лишила его голоса?

Йильвина вынула из ножен один из своих коротких мечей и повернула клинок так, чтобы Олловейн увидел отражение своей шеи в металле. Там при помощи переплетенных кожаных ремней была закреплена тростинка. Казалось, она находится глубоко в его плоти. Грудь эльфа поднималась и опускалась. Снова послышался этот странный хрип. Он дышит через трубку! Как это возможно? Что Линдвин с ним сделала?

— Спокойно, спокойно. — Йильвина накрыла его ладонь своей. — Она тебя вылечит. Нужно еще немного потерпеть. — Воительница снизила голос до шепота. — Она невероятно сильна. Кажется, ее силы никогда не иссякают. Она создала дым и тем самым прогнала садовых пчел от лодки. А затем изгнала пчелиный яд из нашей крови. Но для большинства из нас ее помощь запоздала. Живы только Сильвина, Оримедес и Гондоран. И королева. Пчелы ей ничего не сделали. И тем не менее… Она лежит как мертвая. — Йильвина огорченно покачала головой. — Линдвин говорит, что не нужно переживать. Она закрыла рану в груди Эмерелль.

«Где Линдвин?» — хотел спросить Олловейн. А еще он хотел увидеть королеву. Но его тело стало темницей для него. Он закрыл глаз и попытался собраться с мыслями. Конечно, Линдвин только на руку его беспомощность. Она не станет торопиться и исцелять его. Он обеспокоенно прислушивался к своему шумному дыханию. Звук изменился. Он стал… более вязким. Или это воображение? Он должен справиться! Его раны всегда заживали хорошо, даже без помощи магии.

Каждый раз, когда приближался сон, мастер меча вздрагивал от испуга. Его свистящее дыхание становилось тяжелее. Он боялся, что не проснется больше, если сейчас поддастся усталости. Олловейн противился сну. Сердце колотилось, он слышал, как шумит в ушах кровь. А потом оно возвращалось снова — изнеможение, требовавшее своего от его измученного тела.

Наконец Олловейн задремал. Было приятно сдаться и просто плыть по течению. Не выполнять обязанностей. Тепло костра ласкало его щеки. Он слышал негромкий разговор, но не понимал, о чем говорят. Затем снова увидел перед собой тролля. Того грубияна, который сравнил его с белкой. Широко ухмыляясь, он направлялся к Олловейну.