Читаем без скачивания Загадки истории России - Николай Непомнящий

3 ноября по пути из Крыма в Таганрог в селе Знаменском, неподалеку от Орехова, император встретил фельдъегеря Маскова с бумагами из Петербурга. Приняв бумаги, Александр приказал Маскову сопровождать его в Таганрог. По дороге ямщик, везший Маскова, погнал лошадей — да так, что на повороте вывалил седока из брички, причем весьма неудачно: фельдъегерь, ударившись при падении головой о землю, остался лежать без движения. Император приказал доктору Тарасову немедленно оказать пострадавшему помощь. Но помощь запоздала. Масков получил смертельный удар.

Выслушав донесение доктора о кончине фельдъегеря, император с огорчением сказал:

— Какое несчастье, очень жаль этого человека!

«При этом, — пишет Тарасов в воспоминаниях, — я не мог не заметить в государе необыкновенного выражения в чертах его лица, хорошо изученного мной в продолжение многих лет; оно представляло что-то тревожное и вместе болезненное, выражающее чувство лихорадочного озноба».

4 ноября в 7 часов вечера император прибыл в Мариуполь. В 10-м часу он потребовал к себе лейб-медика Виллие, который нашел его «в полном развитии лихорадочного пароксизма».

Тарасов замечает: «Виллие был крайне встревожен положением государя… и наконец решился дать государю стакан крепкого пунша с ромом, уложил его в постель и покрыл сколько можно теплее».

Утром Виллие предложил императору остаться в Мариуполе, но тот не согласился: он спешил к императрице, ожидавшей его 5 ноября — так было назначено по намеченному ранее маршруту. Утром 5 ноября после «лихорадочного пароксизма» чувствовал утомление и слабость. Часу в десятом утра в закрытой коляске с медвежьей полостью, в теплой шинели, он отправился из Мариуполя. В Таганрог Александр прибыл в седьмом часу вечера 5 ноября.

С этого числа начинает вести свой дневник-журнал князь П.М. Волконский.

Самыми важными документами, относящимися к таганрогской драме, которые могут дать основание признать факт кончины Александра в Таганроге, являются дневник-журнал П.М. Волконского, записки лейб-медика Я.В. Виллие, и также доктора Д.К. Тарасова и императрицы Елизаветы Алексеевны. На кое-какие размышления наводит «История болезни» (упомянутый выше перевод с французского). Если излагать события день за днем, основываясь на этих документах, то нельзя не заметить, что все они либо дополняют один другой, либо резко противоречат друг другу. На данное обстоятельство и стоит обратить внимание.

Относительно ночи с 5 на 6-е ноября лейб-медик Виллие пишет в своих записках: «Ночь прошла дурно. Отказ принять лекарство. Он приводит меня в отчаяние. Страшусь, что такое упорство не имело бы когда-нибудь дурных последствий».

Между тем Елизавета Алексеевна отмечает: «В пятницу утром он прислал мне сказать, что провел ночь хорошо». В таком же противоречии со словами Виллие находится и запись Волконского.

Описывая день 6 ноября, князь Волконский противоречит императрице и Виллие, которые, в свою очередь, противоречат друг другу. Волконский утверждает, что он, встав из-за стола вместе с Виллие, оставался с Виллие у государя. Императрица пишет, что Виллие был один, а потом пришла она и уговорила государя принять пилюли. Волконский же пришел значительно позже. Виллие не упоминает о присутствии ни императрицы, ни Волконского.

Лейб-медик в силу краткости своих заметок мог, конечно, не упоминать о Волконском и даже об императрице. Но чтобы Волконский в своем дневнике — официальном журнале, в котором он отмечал все свидания Александра с супругой, не упомянул бы о ней, — это странно. Так же, впрочем, как и утверждение императрицы, что она оставалась у императора вдвоем с Виллие, а Волконский пришел значительно позже.

Князь Волконский расходится с Елизаветой Алексеевной еще в одном. Он пишет, что «лекарство произвело действие и государь почувствовал облегчение, был весьма весел, доволен лекарством…

Потом изволил позвать императрицу, которая осталась одна у его величества до 4 часов вечера».

Между тем императрица утверждает: «Мы оставались одни до 7 часов вечера с 4-х часов, когда он мне сказал, чтобы я его оставила, т. к. приближается действие лекарства. Я ему сказала: «Я вас увижу?» «Да, сегодня вечером». Но так как он не присылал за мной и позже 9 часов вечера, я велела позвать Виллие, который мне сказал, что лекарство подействовало хорошо и что он после заснул и еще спит. Виллие начал весело болтать, наконец, я ему поручила сказать, если он увидит его по пробуждении, что поздно и что ложусь спать».

10 ноября Волконский сделал в своем дневнике следующую запись: «Государь проводил ночь изрядно, но к утру сделалось хуже. В 8 часов принял шесть слабительных пилюль, в 11 часов утра, вставая с постели за нуждою, получил обморок и весьма ослабел. Во весь день продолжался жар, к вечеру сделался сильный пот и забывчивость, от чего мало уже и почти совсем не говорил».

Эти строки Волконского резко расходятся со словами императрицы: она подтверждает, что императору днем было нехорошо, но к вечеру, то есть именно тогда, когда, по словам Волконского, государь впал в «забывчивость» и «почти совсем не говорил», по ее словам: «Переменив белье, он послал за мною; он лежал на диване в своем кабинете и выглядел поразительно хорошо сравнительно с тем, как он выглядел днем».

Эти слова убеждают в том, что утверждение Волконского не соответствует истине. Что касается лейб-медика, то 10 ноября он пишет следующие весьма знаменательные строки: «Начиная с 8 числа я замечаю, что что-то такое другое его занимает больше, чем его выздоровление, и беспокоит его мысли».

Между прочим, в «Истории болезни» (неизвестного автора) за то же число даются сведения, идущие вразрез со словами Волконского и императрицы, но зато в известной степени подтверждающие мнение Виллие, о том что государь был чем-то озабочен: «Ночь была нехорошая, но утром 10-го последовало улучшение. У императора в обращении к докторам вырвались такие слова: надо считаться с моими нервами, которые слишком расстроены и без того, лекарства расстроят их еще больше».

Записки императрицы за 11 ноября подтверждают улучшение здоровья государя и заканчиваются так: «Около пяти часов я послала за Виллие и спросила его, как обстоит дело. Виллие был весел, он сказал мне, что у него (императора) жар, но что я должна войти, что он не в таком состоянии, как накануне».

Запомни, читатель, это число — 11 ноября. Именно на этом дне записки императрицы обрываются!

12 ноября лейб-медик пишет следующие строки, начинающиеся довольно странной фразой: «Как я припоминаю (курсив наш), сегодня ночью я выписал лекарства для завтрашнего утра, если мы сможем посредством хитрости убедить его принимать их. Это жестоко. Нет человеческой власти, которая могла бы сделать этого человека благоразумным. Я — несчастный».

Лирическое выражение («как я припоминаю») не совсем понятно, но — Бог с ним. Интересно сопоставить заключительные строки дневника Волконского за этот день: «К вечеру сделалось легче» со следующими строками автора «Истории болезни»: «К вечеру лихорадка настолько усилилась, что нельзя было не предвидеть опасности».

14 ноября Волконский записывает в дневнике: «По утру жар у государя был поменее, и его величество делал весь свой туалет и брился, как обыкновенно. Около обеда сделался опять сильный жар, и за ушами шея к голове заметно покраснела, почему г. Виллие и Строффреген предложили его величеству поставить за уши пиявки, но государь и слышать о сем не хотел, всячески был уговариваем и упрашиваем докторами, и императрицею, и мною, но всем отказал, отсылал даже с гневом, чтобы оставили его в покое, ибо нервы и без того расстроены, которые бы должно стараться успокаивать и не умножать раздражение их пустыми лекарствами».

У Виллие находим за этот день краткую, но весьма интересную запись: «Все очень не хорошо, хотя бреда у него нет. Я хотел дать ему accide muriatique в питье, но по обыкновению получил отказ. — «Уходите». — Я заплакал, и он, увидев это, сказал: «Подойдите, мой дорогой друг. Я надеюсь, что вы не сердитесь на меня за это. У меня — мои причины».

14 ноября в 9 часов вечера государь впервые потребовал к себе доктора Д.К. Тарасова. По этому поводу доктор пишет: «Надобно заметить, что во время болезни императора во дворце до того не бывал, а о положении его величества все подробности знал частью от баронета Виллие, не желавшего, как казалось, допустить меня в почивальню императора, а частью от лейб-медика Стоффрегена».

Любопытно то обстоятельство, что с этого первого дня, когда записки Тарасова приобретают для нас особый интерес, они вступают в противоречие с записями Волконского. Так, князь пишет, что обморок случился в 8 часов вечера, Тарасов же утверждает, что это было утром в 7-м часу, когда император собирался бриться. Волконский пишет, что, когда императрица предложила императору причаститься, он спросил: «Разве я в опасности?», на что императрица возразила: «Нет». Тарасов же описывает эту сцену так: на предложение причаститься Александр спросил: «Кто вам сказал, что я в таком положении, что уже необходимо для меня это лекарство?» «Ваш лейб-медик Виллие», — ответила императрица.