Читаем без скачивания Одержимый - Владимир Санин

– Обязательно выучу наизусть, – пообещал Чернышев. – Дальше, разве вам неинтересно, Виктор Сергеич, как поведет себя пароход при ледовой нагрузке, скажем, тонн сорок пять? А Никите – все это отобразить на кинопленке? Да и Паша совсем соскучился и скис без материала для статьи о героях-моряках.

– Могу ответить за себя: очень интересно, – сказал Корсаков. – Тем более что я ни разу еще не был свидетелем оверкиля. Точное, его участником.

– Вот видите, – обрадованно подхватил Чернышев, – тогда мы и вовсе единомышленники. Вы верите в шестое чувство, Виктор Сергеич? Между нами, я верю! Недаром что-то мне подсказывало, что рано или поздно мы полностью сойдемся во мнениях. Ну, сорок пять – это я, пожалуй, загнул, а сорок – в самый раз, правда?

– С вами становится трудно разговаривать, – с усилием проговорил Корсаков. – У нас не застолье, Алексей Архипыч, и вы не тамада.

– Сорок тонн, – стерев с лица ненужную улыбку, жестко сказал Чернышев.

– Я хочу знать, как будет держаться средний рыболовный траулер при ледовой нагрузке сорок тонн.

Теоретическая конференция (Продолжение)

Много спустя, когда зароненное Баландиным зерно проросло и я замахнулся на повесть, мне не раз вспоминалась эта сцена. Теперь, по прошествии времени и после всего, что случилось, она не кажется столь значительной, но тогда я сидел не за письменным столом в своей квартире, а раскачивался вместе с креслом, и глаза мои смотрели не на двор, где за Монахом гнался какой-то тип с палкой, а на угрюмо волнующееся за иллюминатором море. Одно дело – быть истолкователем событий, и совсем другое – их участником: совершенно разные ощущения.

Вспоминаю, тогда меня вдруг пронзила мысль, что капитан Чернышев – одержимый навязчивой идеей фанатик, и мне на миг стало страшно. Его взгляд показался мне безумным. Я смотрел на него и думал, что за изменчивым, как ветер на море, поведением этого человека, нарочито уважительным, а на самом деле пренебрежительным отношением к спутникам по экспедиции, скрывалась железная решимость навязать нам свою волю и любой ценой осуществить задуманную идею. А страшно мне стало потому, что я физически ощутил давящее превосходство его воли, полную свою неспособность что-либо ей противопоставить: ну что может сделать попавшая в водопад щепка? Я говорю о себе, а лучше бы сказать «мы»: на лицах моих товарищей читались такие же мысли.

И хотя нрава голоса я не имел и обязан был оставаться беспристрастным свидетелем, всей душой я склонялся на сторону Корсакова.

Теперь они не отрываясь смотрели друг на друга.

– Законная любознательность, – сказал Корсаков. – Я бы отнесся к ней с полным уважением, если бы не одно обстоятельство.

– Какое же? – мрачно спросил Чернышев. Впервые я увидел его без всякого грима: бескомпромиссный, абсолютно уверенный в себе, с холодным и даже жестоким взглядом.

– Если бы, удовлетворяя ее, вы рисковали только своей жизнью.

Баландин импульсивно сжал рукой мое колено.

Чернышев изменился в лице – хотя, бьюсь об заклад, он ждал именно этих слов.

– Кто еще так думает? – с оскорбительным вызовом спросил он. И, не дожидаясь ответа, буркнул: – Впрочем, это не имеет значения: каждый желающий может покинуть судно.

Кудрейко присвистнул.

– Под зад коленкой?

– Ну зачем так грубо, – поморщился Ерофеев, – нам, может, еще и пообедать дадут. Корсаков покачал головой.

– Не в вашей компетенции это предлагать, Алексей Архипович, состав экспедиции утверждали не вы. Воцарилась полная тишина. Чернышев напряженно о чем-то думал, кивал каким-то своим мыслям, а потом с силой ударил ладонью по столу – привычка, которая меня раздражала.

– Вы правы! – воскликнул он. – Приношу свои извинения – переборщил. Но от сорока тонн, простите великодушно, не отступлю. Тридцать у нас уже было, запросто вывернулись, а сорок нужно испытать. Вы же умные люди, поймите, очень нужно!

– Почему вы настаиваете именно на этой цифре? – оторвавшись от протокола, спросил Никита.

– А ты записывай, без тебя спросят! – прикрикнул Чернышев. – Потому, что многие капитаны считают ее критической.

– Ну а вы сами? – спросил Корсаков.

– Не знаю, у меня сорока тонн еще не было. Но мы докажем – поверьте моей интуиции, докажем! – что при правильном управлении судном оно сохранит остойчивость!

– Допустим, вы, – Корсаков сделал ударение на последнем слове, – это докажете. И что же тогда?

– Тогда, – возбужденно воскликнул Чернышев, – мы победители! Мы будем знать все! Мы пройдем все стадии обледенения, от слабого до критического, по ходу дела испытаем различные средства защиты и первыми – первыми! – познаем, как спасать теряющее остойчивость судно! Черт побери, да как вы не поймете, что это исключительно важно! Я проведу это на практике, вы дадите теоретическое обоснование – да нашей работе цены не будет! Сколько судов ушло под воду только из-за того, что не знали… Эх, – он потряс сжатыми кулаками, – не с того я с вами начал… В печати, Виктор Сергеич, публиковались отрывочные данные, а у меня – помнишь, Паша, я тебе заметки давал? – все собрано, я ведь этой статистикой специально занимаюсь, ну вроде хобби. Хотите, я вам почитаю докладную министру? Там про все главные случаи, вам будет интересно, честное слово! А ты, Никита, чаю нам пока что крепкого завари, брось протокол, я тебе копию записки дам. Чернышев порывисто встал и вышел из салона.

– Слишком много патетики, – пробормотал Корсаков. – Страсти в научном эксперименте – вредная штука.

– Позвольте с вами не согласиться, – возразил Баландин. – Я имею в виду не данный конкретный случай, а общий принцип.

– До споров ли сейчас? – с упреком сказал Корсаков. – Нам нужно держаться вместе. Как считаете, Митя?

– Насчет патетики? – спросил Ерофеев. – Не знаю, много ее или в самый раз, но мне понравилось.

– И мне, – признался Кудрейко. – Мы, конечно, не моряки, но…

Послышались торопливые шаги – вошел Чернышев со знакомой мне папкой.

– Вот! – Он сел в кресло, перевел дух. – Про многие случаи вы и без меня знаете, здесь подробности интересны, подробности! – Он прокашлялся, развернул папку. – Это – введение, общие слова… начнем отсюда. Никита, сделай пометку – информация из докладной записки на имя министра, выдержки…

И Чернышев, усевшись поудобнее, стал читать:

– Прежде чем перейти к практическим предложениям, считаю целесообразным ознакомить вас с получившими наибольшую известность случаями гибели судов от обледенения.

Зимой 1902/03 года в Северном море шесть немецких рыболовных траулеров «В. В. Иоганн», «Балтрут», «Георг», «Уранус», «Ниек» и «Комендант» в жестокой штормовой обстановке подверглись сильному обледенению, потеряли остойчивость и погибли вместе с экипажами. Зимой 1931 года в Баренцевом мори пропали без вести траулеры «Осетр», «Макрель» и «Союзрыба». Есть все основания предполагать, что они погибли от обледенения и последующего опрокидывания вверх килем.