Читаем без скачивания Я плохая мать? И 33 других вопроса, которые портят жизнь родителям - Екатерина Кронгауз

Мы поговорили еще, и выяснилось, что у этого так раздражающего меня языка есть две части. Первая часть – язык, на котором говорят с детьми, этот самый беби-ток, и у него есть важнейшая обучающая функция. Педиатр Федор Катасонов сказал, что мы не только говорим с детьми особыми словами, но и особым голосом: “Считается, что отчасти это связано с тем, что детям так проще копировать, у них маленький голосовой аппарат, и слова, сказанные высоким голосом, им проще повторять”, а Кронгауз добавил: “Овладение родным языком – великая тайна. Взрослые люди язык не могут выучить, а ребенок за три года выучивает. И родители ему помогают, в частности через беби-ток. Роль беби-тока – в обучении через простое. Есть два регистра, которые входят в беби-ток: сюсюканье, или смазанная речь, и, наоборот, хорошая артикуляция, другая интонация, четкое выговаривание. Сюсюканье скорее психологическая вещь – мы сближаемся с ребенком и как бы имитируем его речь. А подчеркнутая артикуляция – это прежде всего обучающая функция”.

Вторая часть – этот “язык мамочек”, это попытка отфильтровать чужих и быстро дать понять, что говорящий сейчас выступает только и именно в роли матери. И проверяет, насколько окружающие такие же.

“Мы можем сколько угодно, сидя здесь, рассуждать о психологии, невозможности сепарации, смысла жизни только в ребенке. Нужно просто принять это и отнестись с уважением. Если группа в фейсбуке создается для взаимопомощи, а некоторые люди, приходящие за этой помощью, раздражают остальных, вопрос в том, хотим ли мы принять максимум людей такими, какие они есть, или хотим отсеять то, что нам не нравится”, – подытожила педиатр Анна Сонькина-Дорман.

Получилось, что этот разговор снова о том же, о чем я и так все время думаю, – о неприятии чужого подхода к детям и к их роли и статусе в семье, о раздражении на чуждый тип разговора. И что я выступаю в роли критика чужих привычек и манер, которую я так не люблю.

Да и, честно признаться, я сама все время называю детей какими-нибудь ужасными словами, типа “бубусик”, “кутик-обормутик”, “сюся-масюся” и, страшно признаться, “пиписёк”, и мне это нравится. Я-то, конечно, в шутку, но какая, в конце концов, разница?

Глава 32

Чужие дети раздражают?

Я люблю моих детей, как завещал апостол Павел. Ровно как в Библии написано: “Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится”. Мое отношение к моим детям – единственное, пожалуй, что никогда не тревожило меня и не вызывало вопросов.

Но, к сожалению, только мое. Не все окружающие почему-то любят моих детей, как завещал апостол Павел, да и я всех остальных так тоже не очень люблю. И тут возникают проблемы. И не только у меня.

Однажды кто-нибудь скажет о вашем ребенке что-то совершенно невероятное, от чего внутри у вас закипает кровь, желчь и что там еще может кипеть. Ваш ребенок в этот момент, может быть, ударил кого-то лопаткой, или вылил на кого-то сок, или просто сдавал экзамены в подготовительный класс и решал задачку по математике.

Моя знакомая, которая занимается детьми-сиротами с особенностями развития, рассказала у себя в фейсбуке, как водила свою маленькую дочь без особых особенностей развития на собеседование в первый класс престижной частной школы, месяц обучения в которой стоит 2000 долларов:

“Вспомнила, как меня взяли однажды на первичный прием в Центре лечебной педагогики. Это где на ребенка смотрят психолог, дефектолог, врач и решают: что дальше, какая нужна программа, какие специалисты и так далее. И вот мы пришли – там семья из Владимирской области. Год ждали очереди. У них мальчик лет шести с серьезными, даже мне заметными, ментальными проблемами. Рассказывают, что, когда ему было три года, его новорожденный братик заболел, мама на целый год уехала с малышом в больницу, а через год вернулась без малыша – он умер от рака, ничего не помогло. Старший мальчик после этого всего выдал все вот эти проблемы. В их родном маленьком городе их долго мурыжили, в сад не брали, ставили то шизофрению, то умственную отсталость, и главное – совсем же ничего не предлагали. И вот наш педагог ползает с ним по ковру, с родителями разговаривают. И первое, что им говорят: смотрите, как он запомнил прекрасно! Смотрите, как он играет хорошо! Смотрите, как он быстро понял задание! И тут эта мама начала рыдать и говорит: спасибо, мне никто никогда не говорил про то, что он может, всегда про то, чего он не может.

В ЦЛП вообще это главное: иногда принесут ребенка, который может двигать одной рукой. И это будет то главное, в чем он молодец, и вокруг этого организуют весь учебный процесс.

Я это к тому, что я сегодня поняла, как много у меня с этими мамами общего. И как тебе важно, чтобы твоего ребенка оценивали, исходя из того, что он может и в чем он хорош. И что каждая мать, куда бы она ни шла – в ЦЛП или на собеседование в кружок шахмат, думает одну простую мысль: что я сделала не так? В чем я виновата? Где я недосмотрела и почему мой ребенок теперь страдает?

И как же, елки-палки, просто сказать ей: «Вы молодцы, у вас классный, добрый, внимательный парень. А вот теперь давайте работать».

Я это к тому, что я так сильно люблю своих детей и так за них переживаю и что это вроде бы такая понятная вещь, а вот оказывается, что ни фига”.

Несколько месяцев до этого она ныла в своем фейсбуке, что больше не может иметь дело с советскими учительницами, воспитательницами, что ей надоело все время объяснять ребенку, что взрослые иногда бывают не правы, что если они говорят о ней плохо, то это неправда. После долгих мучений, подсчетов и сомнений она решила, что лучше она заплатит кучу денег и обречет себя на одиннадцатилетнюю кабалу, но все-таки отдаст свою дочь туда, где этого не будет. И вот на первом же собеседовании психолог стала объяснять, что ее девочка-то не очень хорошо пишет и вообще какая-то заторможенная.

Мою маму часто вызывали в школу, когда мой брат был в пятом классе, и долго объясняли ей, что ее сын – будущий наркоман, что неудивительно, ведь у сильных женщин всегда растут мальчики-невротики.

Как-то я жаловалась своей вполне взрослой знакомой, что не готова к тому, что моих детей будут критиковать, и она рассказала мне историю про своего приятеля и его маму. Маму вызвали в школу, и строгая советская учительница сказала маме: “Знаете, не нравится мне ваш Боречка…”, на что мама строго сказала советской учительнице: “Боюсь, тогда нам с вами не о чем разговаривать, потому что мне мой Боречка очень даже нравится”.

Кажется мне, что в восприятии критики ребенка – это, пожалуй, самый важный для меня момент. Что движет человеком критикующим – то, что ему очень нравится условный “Боречка”, или то, что он ему не нравится.

Мы привыкли исходить из того, что не все должны нас любить. Но мне такая позиция не близка. Если человек не любит меня или моих детей – то это не то, что мне интересно, и не то, с чем я считаю нужным мириться или хотя бы смиряться. Бессмысленно критиковать того, кого не любишь. Потому что ты необъективен. И эту критику можно выслушивать, при некотором уровне рефлексии можно из нее даже вычленить что-то полезное, но воспринимать ее всерьез кажется мне совершенно неправильным. Более того – разрушительным.

И все же – это не отменяет того, что чужие дети раздражают даже меня. Ну а что?

Вы были когда-нибудь на детском празднике? Где уровень децибелов превышает все разумные нормы, где все плачут, все падает, летает, разбивается, все носятся, кто-то отбирает у твоего ребенка игрушку, нет, постойте, это твой у кого-то отбирает игрушку, нет, твой сидит в углу, и с ним никто не дружит, нет, он сидит у тебя на коленях, пока вокруг вас носятся и визжат другие дети, нет, господи, это он и визжит, где твой-то вообще в этом детском месиве? А потом дома каждый в отдельности бьется в истерике от перевозбуждения и не может заснуть.

Или пробовали ли вы любить чужих орущих детей в самолете? А если своих вы при этом уже уложили или заняли мультфильмами, откинули кресло, чтобы заснуть, а соседские все так же орут?

А если вы пошли встретиться с друзьями, но вместо того чтобы говорить – наблюдаете в течение часа, как их дети то и дело врываются на кухню, влезают в разговор, перебивают, висят на шее. А родители только умиляются вместо того, чтобы выставить за дверь.

А на детской площадке? А в кафе? В детских кружках, на танцах, в супермаркете, в детском саду, в школе – они повсюду.

Проведем эксперимент. Выставим перед вами 10 детей, один из них – ваш. Задача простая – выбрать объективно лучшего. Кого вы выберете?