Читаем без скачивания Снежность Иве, или Господин Метелица - Вера Платонова

Вот так вот подойти и запросто обнять мужчину! Где ж это видано? Да за такое распущенное поведение в Мюлле и ворота дегтем могут измазать. Она прикрыла глаза. Сердце у нее ныло, мысли скакали, а щеки стыдливо горели.

Вот она обнимает Дагмара в порыве благодарности, а тот обнимает ее. Она могла поклясться, что это было больше, чем просто ответный жест. И самое ужасное, что ей понравилось.

Так хотелось снова пережить этот момент, ощутить себя, словно в колыбели, покачивающейся на волнах тепла и спокойствия, навсегда остаться в укрытии этих надежных рук.

Иве будто почувствовала силу, скрывающуюся в этом человеке, и сила эта тянула ее теперь к себе.

Однако Дагмар весь остаток вечера умудрялся передвигаться по двору и дому так, чтобы не столкнуться с ней опять. А двор был невелик, да и домик тоже обойти можно в три шага, поэтому эти его попытки, словно невзначай избежать ее, выглядели очень уж неуклюжими.

Давно рассвело. На лестнице, что вела с первого этажа на второй, раздались шаги. Возле ее двери шаги прекратились. Иве прислушалась: он зачем-то пришел, но не будил, а стоял и ждал. Она тихонько поднялась, на цыпочках прошла до стола, где взяла гребень и зеркальце. Затем тщательно причесала волосы, еще потерла глаза и пощипала щеки, чтобы не выглядеть совсем уж бледной, надела платье и выглянула из-за двери. Маг, заложив руки за спину, нетерпеливо прогуливался вдоль стены.

– Я уж думал, будешь спать бесконечно, засоня! – укорил он ее, и схватил за руку. – Идем скорее!

– Куда? – не поняла Иве.

– Идем, идем! – он потянул ее за собой вниз по лестнице, а затем на улицу. Иве спешно обула у крыльца башмаки.

– Вот! – указал он на Подсолнушек. Рычик закружился рядом и лизнул ей руку.

– Так, – сказала Иве, пытаясь понять, что Дагмар намерен ей показать.

И вдруг поняла. Те части подсолнуха, что она успела вчера запечатлеть на холсте, на настоящем Подсолнушке теперь выглядели, как новенькие. Осталась лишь пара сломанных листьев. Она всмотрелась в холст, что стоял на мольберте, затем перевела взгляд на Подсолнушка.

– Может, так совпало? И он сам? – робко предположила она, понимая, что уж она-то никаким колдовством точно не владеет.

Маг покачал головой.

– Нет, Иветта, это твоих рук дело! Так что, давай, не спи, кисточки – в руки, и вперед.

– Но…

– Завтрак я сам сготовлю.

И ушел в дом. Через несколько мгновений с кухни донесся грохот падающей посуды.

– Все там пораскидает, да посуды перепачкает больше, чем нужно, – вздохнула Иве и поправила холст. – Ну-с, попробуем.

Она взялась старательно дописывать Подсолнушка, пытаясь поймать хоть каплю вчерашнего настроения. Было бы проще сосредоточиться, если бы маг без конца не выглядывал в окошко и не справлялся:

– Ну что, получается?

На что Иветта пожимала плечами и продолжала заниматься своим делом.

Завтрак был готов и уже давно остыл, а подсолнух завершен, хотя в целом картине не хватало доработки. Иве увлеклась процессом и вовсе забыла, что голодна, добавляя то голубого небу, то охры забору, иногда отходя подальше и оглядывая с разных сторон свою работу.

Дагмар не знал, чем себя занять, поэтому ходил вокруг, то заглядывая ей через плечо, чем слегка досаждал, то садился на ступени крыльца и крутил с разных сторон старый ржавый меч.

– По-моему, все, – сказала Иве, вытирая руки тряпкой.

Маг встал со ступенек, чтобы подойти к подсолнуху. В этот момент, сам собою, у входа оглушительно зазвенел серебряный колокольчик. Иве вздрогнула, обернувшись на звук, но у забора никого не было.

– Это знак, – сказал Дагмар. – Сработало!

Подсолнух, довольно качал абсолютно ровной, идеально круглой головой, размахивая крупными ровными листами в такт. Рычик торжествующе отплясывал рядом с товарищем.

Маг легонько пожал плечи Иве, но тут же убрал руки, и радостно отправился в дом, на ходу сообщая план действий:

– Так, моя дорогая помощница, сейчас ты хорошенько ешь. А затем мы идем рисовать пятно!

Иве относительно рисования пятна была настроена скептически, но не стала расстраивать Дагмара.

За обедом она поинтересовалась:

– А вы что, обокрали наш сарай? Зачем забрали мольберт и все это да прихватили еще и меч с собой?

– Заходил с матушкой твоей поздороваться, вот, велела передать тебе, чтоб ты не волновалась, с долгом у неё все уладилось. И передала тебе вещи из дома, чтобы веселее было.

– Удивительно даже, – Иве обрадовалась, что с матушкой все хорошо, но все равно что-то в этой истории ей казалось странным. – Ни теплой шали, ни варенья, а меч! На нее это не похоже как-то. Но вы не смотрите, что меч этот теперь ржавый и неказистый. Отец когда-то был одним из лучших мастеров страны, к нему со всего мира ехали люди. И прославленные рыцари, и принцы! Он до последнего вздоха в мастерской стоял. И этот тоже был красивым когда-то, – показала она на меч. – Я хорошо помню, у него по лезвию шло тиснение, будто кленовые листья отпечатались. И отливал он золотом и медью одновременно. А потом как будто враз заржавел.

– Ну-ка, – Дагмар снова взял в руки оружие. А затем вышел с ним во двор и трижды плашмя с силой ударил о деревянный столбик забора. Кусок ржавчины у рукояти отлетел, обнажив часть блестящего лезвия и надпись мелкой вязью: “Я..ор”.

Глава двадцать первая, в которой по дворцу разгуливает шайка-лейка поджигателей и воров

г. Фьорс, столица Фьоренхолле. Королевский дворец

Королевский дворец был погружен в глубокий сон. В лампах местами полностью прогорело масло, где-то еще догорало, и царила полутьма, так и навевающая сон. Макс мог свободно пройти по этим коридорам и в кромешной тьме, он знал наизусть каждый выступ, каждый поворот, каждую колонну. Он здесь рос, играл в прятки, догонялки, и, бывало, прогуливал занятия с учителями, просто слоняясь по дворцу.

Без “средств от усталости”, что ежедневно заботливо приносил ему день главный лекарь Тиберус, юноша чувствовал себя прекрасно.

А ведь неспроста он видел в тот злополучный день, когда лишился своего лица, Тиберуса у покоев королевы? Теперь стало ясно, отчего отец спустя некоторое время после женитьбы на этой ведьме стал себя чувствовать с каждым днем все сквернее. Макс с ненавистью вспомнил скорбное выражение на омерзительном лице Тиберуса