Читаем без скачивания Император Павел I - Геннадий Оболенский

«К числу первейших деяний государя, — писал Болотов, — относилось и попечение его о том, чтобы все повеления его не только исполняемы были в точности, но и скорее и всюду были доставляемы. Он умножил количество курьеров сенатских, как слух носился, до 120 человек, а сверх того, для побуждения их к скорейшей и исправнейшей езде, увеличил он и жалованье оных. А сие произвело то следствие, что никогда так скоро курьеры не разъезжали, как в сие время, и от Петербурга до Москвы не более почти двух суток, если было надобно… Словом, никогда так много курьеров во все стороны не рассылалось, как в сие время, и никогда в такое короткое время повеления государские всюду и всюду доставляемы не были, как в сей достопамятный период».

«Эти первые распоряжения поразили петербугское общество. До него доходили слухи о характере великого князя, о его отношениях к матери и ее политике, и жители Петербурга чуяли беду с начала нового царствования, ожидая, что все пойдет по-новому, и так как старое было так приятно, что от нового не ожидали ничего хорошего. Первые распоряжения нового императора заставили всех подумать о том, как они глубоко в нем ошибались, впрочем, это приятное разочарование продолжалось недолго: следовал ряд распоряжений, в которых высказался истинный характер нового правителя. Прежде всего из забытой могилы отрыт был император Петр III, гроб его поставили во дворце, рядом с покойной императрицей, и они похоронены были вместе, как будто они скончались вместе. Сопровождать гроб императора назначили и нашего знакомого Алексея Орлова…» — пишет В. О. Ключевский.

В своей опочивальне, в богато драпированной малиновым бархатом с серебряным флером кровати, в русском платье из серебряной парчи покоилось тело императрицы. «…По обе стороны и вдоль всей кровати стояли шесть кавалергардов с карабинами на плече, у обеих дверей на часах по два кавалергарда, а у ног, также в нескольких шагах, стояло четыре пажа… Дежурили денно и нощно при оном по восемь дам первых четырех классов и по восемь кавалеров при отправлении ежедневного обряда божественной службы. Допускаемы были к руке покойной императрицы всякого чина обоего пола люди, кроме крестьян… 15 ноября тело покойной императрицы в провожанье всей императорской фамилии и всех придворных дам и кавалеров из опочивальни было возложено в тронную залу для прощания с народом».

И как гром средь ясного неба последовал указ «О возложении годичного траура по скончавшейся императрице и ее мужу императору Петру Федоровичу». Сын решил соединить их вместе!

Тело несчастного, всеми забытого императора пролежало тридцать четыре года в скромной могиле Невского монастыря. Его похоронили без всяких почестей, как простого смертного.

«Павел вместе с сыновьями перенес прах отца своего в церковь сего монастыря, и стоял он в оной несколько дней, покуда привезена была корона, — сообщает Болотов. — …Потом возложил на голову корону и, положив гроб в другой, серебряный, с пышною церемониею препроводил оный сам с детьми своими во дворец. Тут встречали его супруга, его императрица с дочерьми своими и проводила его до катафалка».

Обе гробницы были торжественно установлены на катафалк, и начались панихиды до «самого дня печальной процессии и переноса их в Петропавловский собор для погребения». 2 декабря в лютую стужу вдоль всего Невского проспекта выстроились гвардейские полки. Император, великие князья, сенаторы и вельможи сопровождали катафалк, покоившийся на орудийном лафете. Впереди траурной процессии с короной в руках шел Алексей Орлов, рядом с ним, еле передвигая ноги, шествовал другой цареубийца — князь Барятинский. Целый час подвергались они насмешкам и проклятиям безжалостной толпы. Войдя в собор, Орлов покачнулся, прислонился к колонне и, затем упав на колени, стал неистово молиться, не сдерживая рыданий.

Любимец Петра III Измайлов, «сделавшийся первым соорудителем его несчастья», и княгиня Дашкова отправляются в ссылку. «Напротив, — пишет Болотов, — лица, оставшиеся преданными покойному императору, были отмечены и облагодетельствованы». Барон Унгерн-Стернберг, генерал-майор князь Голицын, генерал-майор Андрей Гудович, служившие «при родителе его генерал-адъютантами», были произведены в генерал-аншефы и награждены орденом Александра Невского. Представитель императора Рунич был послан на Урал, «выразить высочайшее доверие и милость тем, кто некогда поддержал Петра III».

Иностранные наблюдатели отмечали народную радость во время перезахоронения Петра III.

«Восшествие на престол преемника Екатерины исследуемо было крутыми переворотами во всех частях государственного управления», — отмечает И. Дмитриев.

Часть вторая

Глава десятая

«Романтический император»

Царь — всего-навсего человек… Самое, на мой взгляд, тягостное и трудное на свете дело — это достойно царствовать.

Говорили много о Павле I, романтическом нашем императоре.

17 марта 1834 года А. С. Пушкин заносит в дневник: «Сидя втроем с австрийским посланником и его женою, разговорился я об 11-ом марте». В последние годы поэт все больше занимался историей. Уже были написаны «Годунов» и «История пугачевского бунта». В начале апреля этого года Пушкин писал Погодину: «К Петру приступаю со страхом и трепетом, как вы к исторической кафедре». Не ослабевал его интерес и к Павлу I, «романтическому нашему императору», так назвал его Пушкин. Об этом свидетельствуют записи в дневнике и начатая трагедия «Павел I», о которой рассказывал он друзьям в 1828 году.

Вот запись от 8 марта 1834 года: «Жуковский поймал недавно на бале у Фикельмон (куда я не явился, потому что все были в мундирах) цареубийцу Скарятина и заставил его рассказывать 11-е марта. Они сели. В эту минуту входит государь с гр. Бенкендорфом и застает наставника своего сына, дружелюбно беседующего с убийцей его отца! Скарятин снял с себя шарф, прекративший жизнь Павла I». Далее: «На похоронах Уварова покойный государь следовал за гробом. Аракчеев сказал громко (кажется, А. Орлову): «Один царь здесь его провожает, каково-то другой там его встретит?» (Уваров один из цареубийц 11-го марта)».

Запись от 2 июня 1834 года: «Вчера вечер у Катерины Андреевны (Карамзиной). Она едет в Таицы, принадлежащие некогда Ганнибалу, моему прадеду. У ней был Вяземский, Жуковский и Полетика. Я очень люблю Полетику. Говорили много о Павле I, романтическом нашем императоре».

«Если говорить кратко и несколько упрощенно, — пишет по этому поводу Н. Эйдельман, — то в 1830-х годах поэт смотрит на Павла и его царствование многостороннее и объективнее, чем прежде; не осудить, приговорить, оправдать, но понять, объяснить «романтического» императора и закономерность того, что с ним произошло в связи с более ранними и поздними событиями, объяснить в духе высокого историзма — вот к чему стремился Пушкин».

В 1832 году Пушкин довольно коротко (на «ты») сошелся с Н. М. Смирновым, после его женитьбы на Александре Осиповне Россет («черноокой Россети»): на этой свадьбе поэт был шафером. Оставаясь «добрым малым», Смирнов постепенно шел в гору и закончил губернатором в Петербурге. Он искренне уважал таланты Пушкина, но еще большая дружба связывала поэта с его женой. Поэтому можно предположить, что ее взгляды, изложенные в «Автобиографии» А. О. Смирновой, были близки и Пушкину. Ее рассуждения отличаются от упрощенной, распространенной в разных общественных кругах версии о «сумасшедшем деспоте». «Нет сомнений, — записывает мемуаристка, — что несчастный Павел был подвержен припадкам сумасшествия. Но кого же он сделал несчастным? Он ссылал в Москву, в дальние губернии. При нем не было рекрутского набора, нового налога, не было войны. Россия была покойна. Я раз говорила князю Дмитрию Александровичу Хилкову, что император Павел навел страх божий на всю Россию. «Скажите — на Петербург. Страх божий — начало премудрости»».

После страшной распущенности царствования Екатерины II нужна была строгая рука. Он разогнал толпу и оставил при себе Куракина, который вполне заслуживал его доверия. Павел был человеком религиозным и нравственным. Павел получил столовый фарфоровый сервиз от прусского короля. Никогда не был так весел, как в этот вечер 11 марта, шутил с Нарышкиным, разговаривал о Наполеоне и его войнах. Он сказал великие слова: «Мне кажется, что государи не имеют права проливать кровь своих подданных. Надо ввести «божии суды» старых времен и биться один на один в открытом поле». Павел был рыцарь в полном смысле этого слова…

Об интересе Пушкина к Павлу I свидетельствует и В. А. Соллогуб:

«Пушкин рассказывал, что, когда он служил в Министерстве иностранных дел, ему случилось дежурить с одним весьма старым чиновником. Желая извлечь из него хоть что-нибудь, Пушкин расспрашивал его про службу и услышал от него следующее. Однажды он дежурил в этой комнате, у этого самого стола. Это было за несколько дней перед смертью Павла. Было уже за полночь. Вдруг дверь с шумом растворилась. Вбежал сторож, впопыхах объявляя, что за ним идет государь. Павел вошел и в большом волнении начал ходить по комнате; потом приказал чиновнику взять лист бумаги и начал диктовать с большим жаром. Чиновник начал с заголовка: «Указ его императорского величества» — и капнул чернилами. Поспешно схватил он другой лист, снова начал писать заголовок, а государь все ходил по комнате и продолжал диктовать. Чиновник до того растерялся, что не мог вспомнить начала приказания и боялся начать с середины, сидел ни жив ни мертв перед бумагой. Павел вдруг остановился и потребовал указ для подписания. Дрожащий чиновник подал ему лист, на котором был написан заголовок и больше ничего.