Читаем без скачивания Самый вкусный пирог в мире (СИ) - Петровичева Лариса

Это и было бы исполнением моих давних желаний. Сбывшейся мечтой.

- Почему именно девочка? – поинтересовалась Глория, и в ее взгляде проплыли знакомые мягкие искры.

- Не знаю, - признался я. – Но она будет такая же красивая и боевая, как ты. А я научу ее готовить.

Глория сдержанно улыбнулась, и я подумал, что завел речь о какой-то невыносимой ерунде. Возможно, завтра утром, когда все очарование ночи развеется, она скажет, что вообще не хочет иметь дела с патологическим лжецом вроде меня, от которого не знаешь, какой пакости ждать в следующую минуту.

- Я никогда не думала о детях, - вдруг сказала она. – Знаешь, у меня большая семья, я понимала, что когда-нибудь выйду замуж, но все это было как-то очень далеко от меня. Когда-нибудь. В будущем. А пока мне надо учиться и идти своей дорогой, чтобы потом, когда будет нужно, дать им все, что понадобится.

Я понимающе кивнул. Маленькая лампа озаряла комнату тихим светом, за окнами стучал дождь, и ночь казалась непроглядно темной. Но сейчас Глория была рядом со мной, и мир выглядел большим, спокойным и очень уютным.

- Моя мать тоже хотела учиться, - сказав эту фразу, я вдруг понял, что никогда и никого не посвящал в дела моей семьи. Виктор Шмидт жил замкнуто, у него были приятели, которые не заходили дальше гостиной, а уж редкие отношения с девушками тем более не располагали к откровенности. И сейчас у меня тихо заныло в груди, словно я прикоснулся к чему-то очень важному, почти святому. – Хотела поступить в колледж и стать аптекаршей. Потом появился мой отец. Знаешь, там у него был спор с однокашниками. Сможет ли он, эльф, соблазнить человеческую девушку?

Глория едва уловимо улыбнулась. Улыбка была грустной. Не надо было быть предсказателем, чтобы дать правильный ответ.

Ни одна человеческая женщина не устоит перед мужчиной-эльфом. Прецедентов не было.

- Мать рассказывала, что он красиво ухаживал. Я не знаю подробностей, но знаю эльфов, - продолжал я. – Знаешь, на что он поспорил? На серебряную пуговицу с мундира приятеля! Любовь моей матери стоила всего лишь пуговицу…

Глория погладила меня по щеке – жест был полон заботы и тоски. Сейчас, в эту минуту, мы оба были настоящими и любили друг друга.

- Потом он ее, конечно, бросил. Получил пуговицу и исчез. Мать очень тяжело заболела, потом я родился, и какое-то время мы жили при монастыре, - продолжал я. – Потом ей стало легче, и мы переехали. Она, конечно, уже не пошла учиться, стала не аптекаршей, а травницей.

Я замолчал – вдруг понял, что рассказал о своей семье столько, что в груди сделалось больно. Глория прильнула ко мне, я обнял ее и в эту минуту хотел только одного: никогда больше ее не отпускать, потому что она разделила мое прошлое.

Вернее, это было не на минуту. Я знал, что это навсегда.

- Ты смог выбраться, - негромко сказала Глория. Я кивнул. Смог. И дорога из столичных трущоб заняла много лет и сделала меня тем, с кем я не очень-то хотел бы теперь водить знакомство. Теперь мне хотелось спокойной семейной жизни. Тишины. Солнечного осеннего леса, капелек застывшей драконьей крови, улыбки.

Я никогда не был сентиментален. Я давно знал, что люди имеют привычку высмеивать самое дорогое: стремление к любви, семье, дружбе…

- Теперь вот хочу настоящую семью. С тобой, - улыбнулся я. – И чтобы у нас была дочка, а потом еще одна. И чтобы им никогда не приходилось скучать и грустить.

Глория улыбнулась в ответ. Я поцеловал ее и, рассмеявшись, она сказала:

- Тогда нам еще придется над этим поработать.

10.2

Глория

Я проснулась ранним утром. Часы показывали половину пятого, за окном царила тьма, и дождь шел сплошной стеной. Виктор крепко спал, уткнувшись лицом в подушку. Я дотронулась до его плеча, но он даже не шевельнулся.

Что ж, пусть ему снятся хорошие сны.

Я выбралась из-под одеяла, зашла в ванную и, приведя себя в порядок, отправилась на кухню. Домовые спали возле плиты, свернувшись клубочками в своих коробках, обитых мягкой тканью. Тихонько, стараясь не разбудить их, я взялась за джезву.

Утренний кофе со сливками и сахаром – и жизнь сразу становится намного веселее.

Один из домовых все-таки проснулся: зевнул во весь рот, заморгал на меня золотыми глазами и негромко спросил:

- Что вам приготовить, добрая госпожа Глория?

- Спи, у тебя еще будет работа, - сказала я, и домовой послушно лег назад в коробку. Когда-то такие для них сделала мама, которой не нравилось, что ее главные помощники спят на холодном полу.

Но пить кофе просто так это скучно. Я достала хлеб, подсушила его на сковороде и взялась за приготовление пасты из авокадо. Мелко нарезанный лук, чеснок, мякоть авокадо и немного воды, чтобы не было слишком густо: все это я протерла через мелкое сито, потом добавила сок лимона и оливковое масло и, втянув носом ленту аромата, решила добавить еще немного смеси перцев.

Кто-то из домовых мурлыкнул во сне.

- Я вас обязательно угощу, - пообещала я. Теперь – намазать пасту на хлеб, сверху положить ломтик форели слабого посола, украсить тончайшим ломтиком лимона и каперсами. Да, пожалуй, такое можно и королю подавать!

Разложив бутерброды для домовых по тарелкам, я села за стол и, сделав первый глоток кофе, подумала: если наш Кукловод – а неплохое название для интригана! – действительно эльф, то неудивительно, что он настолько силен. Эльфийская магия прорастает из волшебства Благословенного края, родины эльфов, она питает нас всегда, даже когда мы далеко от нее. Тогда неудивительно, что у него есть глобус другого мира – великие эльфийские маги умели проникать взглядом за пределы нашей жизни.

Интересно, зачем только ему все это понадобилось? Прорвать границу между мирами, призвать сюда чудовищ… Властвовать на развалинах? Эльфы любят править, это да, но они терпеть не могут хаос и руины.

Впрочем, вполне может быть, что Кукловод предпочитает как раз разруху.

Допив кофе и съев бутерброды, я вдруг подумала: а что, если между нами все еще есть связь? Однажды я смогла посмотреть на мир глазами Кукловода – вдруг у меня снова это получится? Конечно, все это надо обсудить с Аврелием и Хотсом, они намного опытнее и дадут нужный совет, но у меня прямо руки зачесались.

Сейчас. Утром. Кукловод наверняка спит, его разум открыт и чист. Я попробую подобраться к нему и узнать побольше. Нам сейчас пригодятся любые улики.

Оставив посуду проснувшимся домовым, я ушла в свою комнату и, не зажигая лампы, села у окна. Если Кукловод сможет что-то увидеть моими глазами, то пусть смотрит во тьму. Вздохнув, я раскинула руки, и над моими пальцами стали выплетаться сети заклинаний.

Я таких не знала – но иногда бывало так, что у сильного мага заклинания прорастали сами: ему оставалось только смотреть. Эти заклинания, похожие на замерзшие цветы, нам не показывали на занятиях в академии, но сейчас они распускались вокруг моих рук, наполняя комнату бледно-голубым свечением. Еще несколько штрихов легло в общий рисунок, и я вдруг поняла, что уже не здесь – не в доме принца Бруно, а в большой спальне, озаренной светом ночника.

Кукловод сел в постели, заморгал, словно пытался понять, что его разбудило. У нас шел дождь, стуча по окнам мокрыми ладонями, за его окнами царила тишина. Я смотрела: спальня была просторной, обставленной богато и со вкусом в темно-синих и золотых тонах. Судя по количеству сверкающих завитушек и инкрустации на мебели, Кукловод был кем-то явно не меньше лин-барона. По столбикам кровати вился узор из виноградных листьев, а на балдахине я заметила переплетающуюся надпись и, всмотревшись, прочла: «Thaalenthe sin laeh celebenth», «Благословен будь сон твой».

Эльфы часто пишут такие фразы на мебели. Мама рассказывала, что у ее родителей даже в уборной были похожие надписи – с поправкой на место, разумеется.

Кукловод провел ладонями по лицу, выбрался из кровати и, подойдя к камину, бросил в него огненный шарик, оживляя пламя. Постоял, не понимая, что с ним происходит, прошел к зеркалу. Да, это действительно был эльф, и я никогда с ним прежде не встречалась. Молодой, три сотни лет, не больше, с печатью самоуверенности на угрюмом бледном лице, светловолосый – при этом темные брови и карие глаза, примесь чужой крови. Кто-то из его предков был человеком.