Читаем без скачивания Картины из истории народа чешского. Том 2 - Владислав Ванчура

— Наместник Христа на земле и владыка всех душ христианских, который благословил и тебя тоже, скорбит! Гневно и без всякого снисхождения взирает он на деяния твои и повелевает, чтоб принял ты покаяние в облачении церковном и при звоне колокольном и держал пост, докуда беспорядки и предательство будут обременять мое королевство! Таков его приказ, и такова же моя воля. Обоймет тебя узилище, словно плащ, сотканный изо льда, голод тебя опояшет, тьма пронзит до глубины зениц, ад ожидает тебя, коли ослушаешься ты приказнья сего. Но ежели возвратишься ты к деяниям, достойным пастыря, и к послушанию, то власть твоя возрастет, имущество приумножится, и обретешь ты приязнь и отпущение грехов и войдешь в честь великую!

После того призвал король монахов и священников, которые пожаловали из города Рима с папской буллой, и те, бросившись на колена и протягивая к епископу руки, в плаче и рыданьях согласным хором молили его:, — Отрекись от своих заблуждений! Возвратись в лоно Церкви! Не противься! Избегни геенны огненной!

И, внимая одним ухом рыданьям, а другим — посулам, епископ склонился к папе и королю Вацлаву. И тогда раскрылись двери его темницы.

После того король выехал в город Литомержице, чтоб огласить там папскую буллу. И собралась на площади толпа монахов в грубых одеяниях, и бирючи, шастая по улочкам, колотили в доски, издавая шум несносный. И толпа оробевших оборванцев тащилась вслед за ними. Овладев вниманием этих несчастных, бирючи прекратили шум и повели такую речь:

— На бедных людей, совершивших общий грех, падет, общий страх и кара падет общая! Внемлите словам папы! Внемлите его проклятию! Отец всех христиан обрел глас львиный, дабы проклясть вас! Почерпнул со дна милосердия своего презрение, которое сокрушит вас! И превозможет вас сила гнева его. Оставьте надежду, что хоть одна женщина или один мужчина, которые будут и дальше упорствовать в ослушании своем, — спасутся.

Так, изрытая проклятья, они продвигались все дальше и, снова принявшись колотить доской о доску, продолжали кричать.

Когда бирючи и толпы людей добрались наконец до площади, где на возвышении стояли священнослужители, минорит ударил в треснувший колокол и ударом этим развалил его пополам. Потом он стал бить по укутанному тряпьем барабану и мешку, набитому песком. То есть в то, что не может издать звука, крича при этом:

— О вы, проклятые! Вы, кто спешит к своей гибели, вы окажетесь на дне пропасти, и Небеса сомкнутся над вами! Удары повергнут вас в ужас, и забудете вы слова молитвы, и дьявол станет устрашать вас скрежетом зубов со дна преисподней!

Проклятье папы падет на вас, и длань его закроет врата рая. Никто не войдет в тот благодатный край, где обитают любовь, и благость, и милосердие, никто не сможет коснуться сандалий заступника, никто не притронется к краю одежды Девы Марии! Вечен бег времен Иисуса, он вечно меняется, он вечно течет, вечна смена часа славы и часа печали. Это есть час праведных! Для безбожников же и мятежного сброда грядет час единый и неизменный: вечный час бесконечного проклятья!

Монах остановился, над толпой пронесся вздох упоения ужасом. Щека алкающего касалась плеча друга, столь же алкающего, и рыданье одного сливалось с рыданием другого. И люди принялись вопить, словно их язвили ядовитые насекомые.

После первого священника заговорили священник второй и потом третий, и слова их разрывали сердца толпы. Ширился ужас и страх. Когда наступил вечер и пришло время ужина, ни в одном жилище не вспыхнул огонь и не зазвенел веселый голос. Тишина и тьма охватили город. На другой день разлетелась весть, что ни праздники, ни воскресенья не разрешается теперь славить звоном колокольным. Душа колокола не коснется теперь его тела, и дни, не отделенные один от другого звоном колоколов, будут влачиться в угрюмом молчанье и безнадежности. Поднялся тут стон страшный, народ рыдал, умоляя своих господ:

— Ах, отриньте все распри! Папа, хранитель ключей, папа — врата в рай, папа — наместник апостола Петра на земле, как и он, папа отворяет пред нами вечность!

После чего к королю Вацлаву заспешило множество прелатов и каноников. Можно было видеть их мулов, груженных тяжелыми вьюками, полными даров, можно было увидать их слуг, с лицами, омраченными ожиданием, будут ли прощены их заблудшие хозяева? Можно было видеть дворян, как те, удрученные виной своей, — сидя пред домом, где расположился король Вацлав, в задумчивости и ожидании водят. концом палки по земле. И так как все помыслы селений, и крепостей, и городов были обращены к королю Вацлаву, двинулся государь с войском к Садской. Говорено было, будто идет он в Моравию, но Пршемысл позвал к себе Цтибора и поведал ему:

— Ходят слухи, будто король идет в Моравию и в Угры, но ты-то понимаешь, куда поспешает король! Он идет взять в свои руки власть, и путь его лежит прямиком на город Прагу! Он станет стучаться в его ворота и в ворота моего замка. Я предвижу это, и мысль моя на все голоса мне это подсказывает, ибо страстная мечта, которая толкает старшего короля, есть и моя мечта тоже. Мы спаяны одинаковыми оковами, его дух есть схватка, и мой дух есть бой!

— Король, — ответствовал Цтибор, — мы с сыном Ярошем стоим плечом к плечу, и он каждым движением мысли своей ответствует мыслям моим, и я зову его по имени в тот самый миг, когда он собирается обратиться ко мне, назвав меня по имени. Есть связь между отцами и сыновьями, и связь эта — крепка у дворян и тех, кто родом поплоше, но связи этой нет у людей рода самого высокого, ибо дворян много, но нет более короля, кроме короля.

Беседуя подобным образом, подъезжали всадники, то есть король Пршемысл, а с ним Цтибор и Ярош, и все, кто сопровождал их к городам, и повсюду оставляли на городских валах своих дозорных, приказывая бдеть. Потом, переезжая от замка к замку, от крепости к крепости, всюду делали военные приготовления, готовясь к битве. Но дворяне соглашались с ними уже без особой охоты и в страхе ожидали, покуда боевой король и Цтибор уедут, чтобы, объятые страхом пред папской анафемой и немилостью короля Вацлава, забросить подальше свои луки.

А король Пршемысл и Цтибор тем временем добрались до города Праги. И ровно в полдень, въехав в него через восточные ворота, оказались возле храма святого Якуба. Король остановил свою кобылу и молвил:

— Друг мой, я что-то не слышу колокола, а что есть время христианина без звона колоколов? Нет отсчета часам нашим, и мир безрассуден, душа же и благочестие наше изнемогают от тишины. И потому ступай, друг мой, и вели притащить сюда звонаря, прикажи ему повиснуть на веревках в звоннице и раскачать колокол что есть силы.

Иль не предписывает того наша святая вера?

Цтибор, повинуясь королевской воле, привел звонаря. И звонарь, перекрестившись (ибо знал, что преступает запрет епископа), с превеликим страхом повис на веревках.

При милом его сердцу благовесте король бросил поводья и, скрестив руки, пустился не спеша по кривой улочке к дому некоего Кунчика, который был пражским мещанином и торговал изделиями из воска. Кунчик в тот час усаживался к трапезе. Услыхав, однако, колокол, он замер, словно над ним, полыхнув огнем, разверзлись небеса, и зажал уши руками. Выбежавши на улицу, он принялся вопить:

— Несчастные! Иль лишился звонарь рассудка и хочет погубить весь город? Иль сам дьявол дергает за веревки колоколов! Во имя мук, принятых святыми, во имя страстей Спасителя нашего! Разве не знаете вы, что ликующий глас колоколов ныне за грех почитается? Или неведомо вам, что проклятие падет на город? Или неведомо вам, что ликованье навлечет погибель на дома городские? Отрубите звонарю руки! Обверните удушающую веревку вокруг его глотки!

Так вопил он и метался и, совсем потеряв голову, не видел и не слышал ничего вокруг. Но король остановил свою кобылу рядом с ним и сказал:

— Может, позабыл ты заповеди христианские, может, сарацин ты иль не слыхал никогда, что в голосах колокольных — благовест ангелов, обращенный к пастырям?

Услыхав слова эти, произнесенные голосом звучным, Кунчик стал понемногу приходить в себя и, распознав по сверкающим одеждам, благородной осанке и по тем почестям, которые оказывали ему знатные дворяне, сопровождающие его, — короля, отвечал ему так:

— Я — христианин, король, и воспитан в вере святой, но припоминаю я, будто епископ и папа учинили вердикт, касательный колоколов.

— Эге, — воскликнул король, — ну, а как сказано в святых песнопениях? Молитесь и гласом славьте Бога Создателя и взывайте к Нему инструментами и колоколами!

Мой отец, старший король, постигнут немощью странной, и звонкий колокол, прекрасный колокол Господень стал ему чудиться злокозненным, и потому просил он папу, чтоб умолкали колокола повсюду, куда бы он ни приехал. Но разве действует это решение в городе Праге, где правлю я — младший король? Разве это не кривда, не насилие? Ведь город Прага по договоренности, мирно отдан мне!