Читаем без скачивания Обещанная демону (СИ) - Фрес Константин

Одноглазый смотрел на Артура с нескрываемой ненавистью. Однако, Артур не стушевался под этим взглядом.

– Предателей никто не любит, Жареный Зад, – хихикнул зловредный папаша. – Ну, не делай такого несчастного лица! Разве тебя кто-то обижает? Разве за годы службы Королю кто-то тебе сказал, напомнил, что ты раб? Наоборот, тебе готовы простить твою оплошность. Возьми наперсток и переделай его, – Жареный Зад кинул ненавидящий взгляд на золотую вещицу, лежащую на столе. – Вероятно, ты даже не понесешь никакого наказания…

Было видно, что папаше страсть как нравится издеваться над этим странным одноглазым человеком, который готов быть разрыдаться от несправедливости и собственного бессилия. Папаша откинулся на спинку стула и вытянул длинные ноги, наслаждаясь мучениями Жареного Зада. В своей злобе он позабыл даже о том, что они с Жареным Задом находятся в одинаковом положении – оба без новых душ и новых личин…

– Будь проклято мое желание жить! – пробормотал хрипло Жареный Зад, сжимая натруженные мозолистые руки в кулаки. – Будь оно проклято!..

– Тебе недостаточно первого проклятья? – хрипло хихикнул папаша.

В этот момент произошло ровно три вещи.

Разнося огромное окно на тысячу стеклянных брызгов, огромной черно-белой птицей в столовую ввалился Первый, заслоняя лицо руками от возможных порезов. Его огромные белые крылья подняли целый ураган, сдувая со стола посуду, и Ветта, только лишь увидев его, рванула под стол.

Второе окно взорвалось таким же дождем осколков. С лаем в комнату заскакивали синеглазые черные псы, чернокрылый жуткий Демон с горящими синими глазами, с хрустом давя осколки, спрыгнул с подоконника.

И в дверь с порывом горячего, словно дыхание преисподней, воздуха, блестя, как восточная звезда над пустыней, в серебряных инквизиторских доспехах и в крылатом шлеме, скрывающем лицо, вошел тот, кого все присутствующие опознали как Четырнадцатого.

Небольшого роста, хрупкий, с тонкой талией, перетянутой кушаком, шитым серебром, он вошел, опираясь на копье, и жизнь в комнате словно остановилась. Всем показалось, что явился призрак, дух отмщения, и кому-то сейчас несдобровать.

Демоны в присутствии Инквизитора не смели двинуться. Готовые рвать врагов, они вынуждены были преклонить перед ним колена и сложить свои крылья, смирные, ожидающие приказа – так велика была власть его над всеми существами.

– Этого быть не может, – пробормотал зловредный папаша, привстав с места, таращась на Четырнадцатого. – Как ты здесь…

– Сердце привело меня, – тихо ответил Четырнадцатый. – Оно указало путь к тому, кто вырвал его и украл.

– Не может быть! – проорал папаша Эйбрамсон. – Ты тоже мертв!

– Четырнадцатый жив, старый вор. Пока живо сердце, Четырнадцатый не исчезнет в небытие.

Копье, сияющее перламутрово-белым светом, завибрировало в тонкой руке Четырнадцатого, и тому даже не пришлось направлять удар. Оружие его стало длинным, как луч солнца. Оно коварно и быстро ударило в грудь онемевшего папаши, прямо в его черное сердце, и тот рухнул на пол, моментально усыхая, превращаясь в кучку старых костей, кое-как обтянутых плотью и наряженных в красивый костюм. А череп его, отвалившись от тонкой шеи, покатился по полу, улыбаясь растянутым до ушей ртом.

– Они ваши, – тихо произнес Инквизитор, опуская свое копье. – Судите и карайте.

Оглушительно закричала мадам Эйбрамсон, и черный Демон обернулся на ее голос, будто узнал его. Но женщина не позволила ему разглядеть себя. Гибкой куницей она скользнула по полу, и за ней с лаем помчались собаки.

Первый удар и крик напугали и привели в чувство всех Ротозеев. Миг – и вместо людей по полу запрыгали верткие хорьки, ласки и опоссумы, которых с лаем и с переменным успехом ловили собаки. Заточить Демона в череп соболя было бы можно, но как сладить с Инквизитором?!

Возможно, и с Инквизитором Ротозеи тоже справились бы, если б потрясение их не было так велико. Но, так или иначе, а они предпочли бежать, кроме пары из них – Ветты, притаившейся под столом, и Артура, которого ураганом, поднятым крыльями Демонов, откинуло вглубь комнаты, к бархатным портьерам, за которыми была еще одна дверь. В нее-то и юркнул красавчик, и черный демон  погнался за ним.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Первый же избрал своей жертвой того, кого называли Жареным Задом. Увидев его, он словно позабыл обо всех остальных, и накинулся на одноглазого мастера, вцепившись ему в горло.

– А вот и ты, старый друг, – шипел Первый, удушая бородача. – Доброго дня, Второй! Как поживаешь? Я смотрю не очень! Что же ты не обнимешь меня? Что ж ты не поприветствуешь старого приятеля?

– Как ты… здесь… – просипел бородач с абсолютно  багровым от удушья лицом. – Ты же мертв…

– Сто лет как мертв, – подтвердил вкрадчиво улыбаясь. – Но это того стоило, поверь мне! Я помню каждую рожу каждого вора, которого я разорвал голыми руками после того, как отрекся от Служения и потерял свой меч! А сейчас судьба дарит мне такой редкий шанс – поквитаться еще и с предателем! Ну, расскажи мне, Второй, каково это – жить сотни лет с чувством вины? Без меча и без силы, к которой так привык? С кровью Четырнадцатого на руках!

– Я его не убивал… – прошипел задыхающийся Второй. Первый навис над ним, уставившись в его багровеющее лицо единственным глазом, улыбаясь и упиваясь страданиями того, кого называл предателем.

– Ты трусливая мразь, – трясясь от злобной радости, выдохнул Первый. – Ты предал нас, когда толпа нас рвала на куски! Ты согласился прислуживать этим негодяям, обокравшим нас и убившим Четырнадцатого, чтобы они сохранили твою жизнь! Ты отрекся от Служения, чтобы защитить свою дешевую шкуру, а не чтобы мстить! Ты, ты призвал их всех отступить! Меня убили потому, что вы предали, не помогли, не спасли, не осмелились! Предатели! Ваши места в нашем доме пусты, ваши имена прокляты и забыты так же, как и наши, но после смерти вы попадете в Ад точно так же, как и мы! Расскажи мне, тот, кому башмаки целовал сам король, каково это – жить человеком и рабом?! Он, этот грязный убийца и вор, ведь надел на вас ошейники, чтобы водить на поводке своих послушных животных, не так ли?!

Второй не ответил. С ревом он двинул Первому в висок, опрокидывая его, и сам вцепился в горло Демону.

– Не тебе меня осуждать! – проревел он.

– Мне! – выкрикнул в ответ Первый.

Они покатились по полу, молотя друг друга кулаками и раздирая тела стальными когтями.

Ветта меж тем, никем не замеченная, шустро проползла на коленках под столом.

Она махом сообразила, что весь сыр-бор начался из-за нее и того странного сердца, что она нашла в железном шкафу. И что ей этого не простят. Ротозеи, может, и ротозеи, но не дураки же. Если Демоны их всех не перебьют, они махом сообразят, кто сидел в той комнатке и кто подставил их.

Выбравшись из-под скатерти, ужом проскользнув мимо дерущихся, она шмыгнула вслед за Артуром, очень надеясь, что тому удалось увести Эрвина как можно дальше.

Отчасти она была права.

Дверь вела на лестницу, и Ветта замерла, от ужаса превратившись буквально в соляной столб, увидев, как дерется Черный Демон Эрвин. Обратившись в жуткое черное крылатое чудовище, он когтями бил и терзал атакующих его огромных, ростом с большую собаку, соболей.

И эти соболя были бы рады бежать от него и спастись, но вот незадача: красавчик Артур, отступая от разъяренного Демона, держал этих соболей на раскаленных от магии цепях, сворой, и погонял такой же горящей волшебной палочкой, если соболи вдруг хотели отступить или удрать. Он принуждал их защищать его жизнь ценой собственных. И они выли, скулили и дрались. На ошейниках их горели выбитые магией номера - три, четыре, пять…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

«Вот гад!» – ото всей души подумала Ветта.

Однако, медлить было нельзя.

По всему дому с лаем носились собаки, душа Ротозеев, превратившихся в соболей и куниц, позади нее раздавались приближающиеся шаги Четырнадцатого, решившего догнать ее.

Ветта рванула наверх по лестнице, прочь от страшной грызни и от светящегося копья, в ту самую каморку, где сидела весь вечер. Она толком не поняла, зачем ей это нужно, но все же из железного шкафа она не взяла ничего, кроме шкатулки с сердцем, и, захлопнув железную скрипучую дверцу, бросилась бежать.