Читаем без скачивания Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3 - В. Азаров

— Вернется она или не вернется, теперь уже поздно, — сказал Дегтярев.

— Ошибаетесь, Алексей Константинович, — возразила Елизавета Васильевна. — Если мы сейчас вернем матери ее дочь, всё происшествие приобретет совсем другую окраску. Недоразумение, маленькая ссора — и больше ничего!

— Боюсь, что это невозможно, — сказал Дегтярев. — Надо учесть состояние девочки…

— Вы потакаете капризам своенравной девчонки, — резко перебила Елизавета Васильевна. — Если хотите знать, почему Дегтярева бросила дом, так я вам скажу: она, видите ли, не желает, чтобы мать вышла замуж за Юхова Павла. И обязательно ей нужно, чтобы здесь жила ее бабка… Упрямство, своеволие…

— Это вам Олейникова сказала?

— Да! И это настоящая правда. А всё остальное Дегтярева выдумала. Поэтому, прошу, пройдите к Копыловым и серьезно поговорите с девочкой. Кстати, пусть Семен Иванович сам ей скажет, что оставить ее у себя он не может.

Когда ночью привезли Оленьку, Егорушка спал. Его подняли и сонного перевели из маленькой горенки на лежанку в зальце. Так бывало не раз, когда к отцу кто-либо приезжал из района. И Егорушка настолько привык к подобным ночным перемещениям, что принимал их безропотно и, не открывая глаз, проделывал весь переход в полусонном состоянии.

Егорушка знал, что мать и отец поехали искать Дегтяреву, и всё же он не ожидал, что, поднявшись рано утром, он увидит ее спящей на его кровати. Через несколько минут он уже был в курсе всех ночных событий. А потом мать предупредила:

— Смотри, Оленька — гостья у нас! — Егорушка не ответил, а они притянула его к себе и посмотрела прямо в глаза: — Сам не обижай и другим не давай в обиду.

Егорушка уже не считал Дегтяреву базарницей и выскочкой, незаслуженно выбранной старостой, он уже давно знал, как больно ей оттого, что мать ее стала перекупщицей, но он не ожидал, что она решится бросить мать. Он, Егорушка, любил свою мать, и для него бросить ее было бы просто невозможно. Теперь он понял, почему так задушевно пела Оленька на вечере, почему так рано ушла домой и почему так необычно она попрощалась с ним. В его глазах Оленька Дегтярева совершила настоящий героический поступок, и он гордился, что она нашла спасение от матери в его доме. В этом заключалась особая, подкупающая сила Оленькиного поступка.

В этот день всех старшеклассников просили прийти в школу, чтобы помочь нянечкам убрать после вечера классы, и Егорушка, наскоро по завтракав, выбежал на улицу. Но он заранее решил, что долго не задержится, скоро вернется домой и скажет Оленьке, что она поступила правильно.

Зимнее утро было пасмурно, шел мокрый снег, тучи ползли, чуть ли не задевая трубы домов.

В классе у доски толпились ребята. У доски всегда происходят сборища ребят. Уж такое это место. То там кипит какой-нибудь спор, то составляется заговор троечников о взаимной выручке во время предстоящей контрольной работы, то в полной тишине рассказывается последний кинофильм, который, несмотря на все запреты, удалось накануне увидеть одному из семиклассников. На этот раз вниманием всех ребят овладел Колька Камыш. Увидев Егорушку, ребята закричали:

— Егор, послушай Камыша.

Камыш, польщенный вниманием, спросил:

— Сызнова что ли рассказывать?

— Давай сначала, — крикнула Зойка. — А то Егорушке непонятно будет…

— Так вот, Егорка, такое дело вчера произошло. — Камыш повернулся к Егорушке и так ему подмигнул, словно хотел сказать: приготовься и слушай! — А с кем, как думаешь? С Дегтяревой! Мне мать моя всё рассказала, а она своими глазами видела. Ты понимаешь, Дегтярева к матери пристала и пристала, — и туфли ей нужны, и платье, и пальто, а на колхозные денежки не очень-то раскупишься. И решила она от матери убежать. И убежала, а куда — не известно. Может быть, с перепугу пешком по рельсам в Ладогу и наяривает…

Вокруг засмеялись. Действительно, смешно было представить себе, как Дегтярева по шпалам в Ладогу «наяривает». Но, прежде чем Колька успел насладиться произведенным им впечатлением, он увидел рванувшегося к нему Копылова. От удара Колька отлетел к круглой корзинке для бумаг и с размаху сел в нее.

— Рукам воли не давай! — Камыш беспомощно барахтал ногами.

— А ты не ври!

В класс неожиданно вошла Елизавета Васильевна. Сам «дирик»! Увидев Кольку Камыша, сидящего в корзинке, она насмешливо спросила:

— Ты что, цыплят высиживаешь?

— Это гнездовая посадка по методу академика Копылова, — фыркнула Зойка и под смех всего класса помогла Камышу подняться.

Всё, что Егорушке было известно, он рассказал семиклассникам. Как Оленьку хотели сделать спекулянткой, как она собралась бежать в Ладогу и уже дошла до станции, как там ее нашли. А сейчас Дегтярева у них. Ребята слушали Егорушку, их воображению рисовалась ночная степь, Оленька, убежавшая от своей матери, мчащаяся вдогонку на машине Анна Степановна. И хотя они понимали рассудком, что ничего нет хорошего в том, что дочь хотела убежать от матери, само по себе таинственное бегство, да еще сразу со школьного вечера, вызывало к Дегтяревой уважение. Вот если бы сейчас спросили их, достойна ли Дегтярева быть старостой, они бы единодушно подтвердили: достойна! А Колька Камыш, птичий царь, наврал, чего и не было. Это он оттого, что давно собирался бежать, да не хватило духу.

Когда Егорушка вернулся домой, Оленьки уже не было. Мать сказала:

— Приходила Екатерина Ильинична. Они ушли.

Он всё же заглянул в горенку. На полу лежала красная ленточка. Егорушка поднял ее и долго рассматривал, а потом отправил в карман, где у него рядом с лупой лежал садовый нож и электрический фонарик. Только после этого вышел в кухню и спросил:

— Мама, а где же теперь будет жить Оля?

— У нас, — ответила Анна Степановна, чем вызвала молчаливое одобрение сына.

Впервые в жизни Оленька задумывалась над тем, что никогда раньше не занимало ее и не вызывало в ней никаких особых размышлений. Для нее было привычно жить в колхозе, видеть вокруг себя огромные поля, работающие на этих полях с весны до глубокой осени машины, фермы с их стадами. И не требовалось особых раздумий над тем, почему люди заботятся, чтобы на полях выросло много хлеба, чтобы хорошо работали машины, чтобы были большие удои.

И вот сейчас в Шереметевке она увидела, что всё естественное и обычное, с чем она сроднилась и что ей очень близко и дорого, чуждо ее матери. А почему? Почему они такие непохожие, разные?

Оленька не могла обо всем этом не думать, потому что мать не только отошла от колхоза, но и предпочла труду наживу на торговле. А это в глазах Оленьки было уже совсем бесчестно и позорно. И впервые они задумалась над тем, что жизнь, которая ее окружает, нужно как-то защищать и отстаивать и что если против этой жизни идут даже близкие и родные люди, то и они становятся чужими. А мама не понимает, что нельзя хотеть хорошо жить и не работать. А ведь это так легко понять Хорошо жить — значит честно жить, трудом жить. Разве не так? Бабушка Савельевна даже пословицами говорила: «И в плохом колхозе без колхоза не проживешь». «Кто в колхозе, у того душа на месте». «Колхозу зло сделать — себе же навредить, совесть потерять». А может быть, то что ей говорила бабушка, чему ее учили в школе и о чем она читал; в книгах, — это одно, а жизнь совсем другое? Тогда где же правда? На чьей стороне она? Не на Юшкиной же! Нет, что бы там ни говорил Юшка, как бы ни поступала мать, она не отдаст им правду и не сменяет ее ни за что и ни на что! И пусть лучше никто не пытается отнять у нее эту правду!

И сейчас, когда Оленька сидела в маленькой комнатке Кати, а директор школы Елизавета Васильевна всё допрашивала и допрашивала ее, она либо упрямо молчала, либо отвечала односложно: «Всё равно не вернусь».

Напрасно ее хотят помирить с матерью, вернуть домой. Ничего из этого не выйдет. Она не будет жить там, где прячут скупленные товары, где тайно готовятся к поездкам на базары, где всем распоряжается Юшка.

Наконец Оленьку отпустили. Ни ласка участия, ни суровое обличение в нелюбви к матери, ни угрозы — ничто не помогло Елизавете Васильевне заставить девочку вернуться домой. И когда Оленька ушла, Елизавета Васильевна сказала:

— Дегтярева лишена всякого дочернего чувства, и мать для нее ничто. Есть такие дети. Но если мы не можем их уговорить, то это совсем не значит, что мы должны подчиниться их капризам…

— Но как всё-таки вы думаете вернуть девочку матери? — спросил Катя. — Насильно?

Елизавета Васильевна подняла брови:

— Неужели вы не можете понять простой истины, что мнимая трагедия одной девчонки не стоит того, чтобы из-за нее рисковать авторитетом школы и родителей? Не дело ребят влезать в жизнь взрослых. Да не имеют они права судить своих отцов и матерей…

— Но разве это дает право родителям делать детей соучастникам своих преступлений?